Читать интересную книгу Змия в Раю: Роман из русского быта в трех томах - Леопольд фон Захер-Мазох

— Чего ты скандал устраиваешь? — сказал Феофан. — Красивая женщина подобна солнцу, ты же не требуешь, чтобы солнце светило только тебе.

— Вы не смеете запрещать мне разговаривать в собственном доме…

Но Феофан тут же схватил еврея за воротник и вышвырнул из корчмы на снег.

Хозяин для видимости смирился со своей участью, однако в душе затаил злобу и решил отомстить.

— Разве вы мужчины? — сказал он крестьянам. — Вы мямли, ничтожные холопы, если позволяете этому панычу[64] так с собой обращаться.

— А что мы можем поделать? — возразили крестьяне. — Он изобьет нас до полусмерти, стоит нам только сунуться.

— С такими остолопами не о чем разговаривать, — подумал корчмарь. — У баб, пожалуй, куражу больше.

А надо сказать, что у него имелась поблизости небольшая лавка, в которой он торговал цветастыми платками, фальшивыми кораллами и поддельным жемчугом, лентами и тому подобными сокровищами, к которым так неравнодушны молодые крестьянки. Поскольку наличные деньги водились у них редко, они приносили ему муку, кукурузу, яйца, кур и получали взамен то, что им приглянулось.

Во время таких торгов он и пустил теперь в ход свое красноречие.

— Я больше не позволю устраивать у себя танцы, — заявил он девушкам. — Молодой барин Менев этого не выносит.

— Не выносит? Это почему же?

— Я бы на вашем месте не задавал глупых вопросов, а надавал бы ему тумаков, чтоб неповадно было.

Я больше в разлив продавать не буду, — сказал он женщинам. — По мне, вы хоть воду пейте, потому что Менев с вашими мужиками ссорится, а мне это всю торговлю портит.

— Так что ж тут поделаешь?

— Он так и будет вышвыривать за дверь всякого, кого пожелает, пока не найдется кто-то, кто вышвырнет его самого.

Посредством подобных разговоров корчмарь раздувал и раздувал искру, пока не вспыхнуло яркое пламя. Однажды вечером в корчме собралось около двадцати женщин и молодух из деревни, и они принялись совещаться. Поскольку у их мужиков сердца оказались заячьи, женщины поклялись, что сами проучат юного забияку. И договорились уже в следующее воскресенье свести с ним счеты.

— Только бы он пришел, — вздохнул корчмарь. — Но здесь у него есть доброжелательница, так что он будет предупрежден.

— Не придумывай всякую ерунду! — насмешливо сказала еврейка. — Разве я виновата, что симпатичная, что он с удовольствием целует меня? Но мне-то от него какой прок? Да никакого!

Она презрительно прищелкнула пальцами.

— Пустые слова! — отмахнулся корчмарь.

— Если хочешь, я тебе это докажу, — спокойно ответила женщина. Браслет и меховую кофту она уже получила, и, следовательно, никаких причин, чтобы волноваться за Феофана или тем паче жертвовать ради него собой, у нее не было. — В следующее воскресенье он заявится сюда с приятелями, и разделаться с ним будет трудно. Напишу-ка я ему лучше письмо, и он приедет уже завтра вечером.

Корчмарь посмотрел на жену с удивлением, он ей в последнее время не доверял. Она же уселась за стол и написала: «Высокородный господин! Если вы хотите поговорить со мной с глазу на глаз, я ожидаю вас завтра вечером в восемь часов. Мой муж уедет в окружной город. Ваша верная Сара».

Это письмо Феофан получил на следующее утро из рук еврейского паренька — и ровно в восемь вечера подъехал к корчме. Там было тихо и темно, только из окна спальни пробивалось неверное мерцание свечи. Феофан чуть слышно постучал в стекло.

Еврейка отворила окно и высунула голову.

— Ты одна?

— Да, господин Менев, входите же, вас ждут с нетерпением.

Он ступил в темное помещение. Послышался шелест женского платья, Феофан ощутил на себе мягкие объятия, но одновременно чья-то невидимая рука заперла дверь на засов, а из кухни выскочили крестьянки, вооруженные палками.

— Ну, вот ты наконец и попался! — разом закричало двадцать звонких голосов.

Еврейка юркнула к себе в комнату, в то время как десять пар крепких рук скрутили Феофана, а еще десять повалили его на землю. Тут же в воздухе засвистели первые удары. Еврейка тихонько отодвинула занавеску, прикрывавшую маленькое окошко в двери ее спальни, и с любопытством наблюдала за этой сценой.

Феофан, в изорванной одежде и весь избитый, очнулся на улице, где он лежал, уткнувшись в снег лицом, разукрашенным кровоподтеками и синяками. С трудом поднявшись и отвязав лошадь, он понял, что не способен на нее взобраться. Смирившись со своим бессилием, он довел ее под уздцы до ростокской помещичьей усадьбы и там попросил у старого Онисима разрешения переночевать.

— Что с вами приключилось, молодой барин? — в ужасе воскликнул старик.

— Только успокойся, — попросил Феофан, — и не выдавай меня.

Онисим по-отцовски строго отчитал его, но приютил. Он ухаживал за юношей как за больным ребенком и спрятал так хитро, что даже Сергей не догадался о его присутствии в доме. Когда спустя восемь дней Феофан под покровом ночи покидал Ростоки, он стал растроганно благодарить старика.

— Не надо так много слов, молодой барин, — серьезно проговорил Онисим. — Очень надеюсь, что полученные тумаки пойдут вам на пользу, что они образумят вас. Исправляйтесь, не позорьте своего батюшку. На легкомыслии далеко не уедешь. И мой барин когда-то был непоседой, но мне удалось наставить его на истинный путь.

28. Азартная игра

Чего женщина не сделает, чтоб огорчить соперницу!

Лермонтов

Пока Феофан, обреченный в своем ростокском убежище на невольное безделье, предавался глубокомысленным размышлениям о двуличии влюбленных женщин, физической силе галицийских крестьянок и моральном воздействии полученных по заслугам ударов, Зиновия контрабандой ввезла в Михайловку рулетку. И помещичий дом, прежде такой идиллический, превратился в настоящую преисподнюю, где клубились, как шипящие змеи в гнезде, всевозможные низменные страсти.

Салон, с выдвинутым на середину большим круглым столом, был преобразован в игорный дом. Тяжелые портьеры задернуты наглухо, массивная висячая лампа бросает на зелень сукна яркое пятно света, все помещение наполнено табачным дымом, смешанным с благоуханием — роскошным цветочным ароматом, источаемым красивыми женщинами. (Дамы теперь предпочитали нежному, стыдливому запаху фиалок или роз тяжелое наркотическое дыхание тропических растений.) В большой зеленой печи потрескивают дрова. Из-за того что помещение заполнено людьми, здесь жарко; ледяные узоры на окнах рассказывают зимнюю сказку, которой, похоже, уже никто не верит…

Играли теперь каждый день. Начинали сразу после обеда и продолжали до глубокой ночи. А «за кулисами» между тем развертывалась череда романов. Ибо те, кто сидел за игорным столом, с таким рвением следили за катящимся шариком, за звоном золотых и серебряных монет, что просто не замечали, когда тот или иной гость вставал и покидал зал, чтобы в каком-нибудь укромном уголке — за портьерами, цветочной кадкой или многостворчатым каминным экраном — тайком пожать милую руку.

Ежедневно съезжались гусары, графиня, дядюшка Карол, Суходольский, Плоцкий, Литынский с супругой. Периодически в азартной игре принимали участие также Винтерлих, Бадени с дочерьми и даже священник с женой. Сергей присутствовал постоянно, но никогда не играл.

— Вы, верно, дали зарок? — обратился к нему однажды майор.

— Именно так, — холодно ответил Сергей.

Поначалу Менев держал банк и исполнял функции крупье. Когда он проиграл слишком много, его сменил Карол. У того дело пошло не лучше. Когда Карол за одну ночь проиграл пять тысяч флоринов, он вынужден был довериться Меневу и впервые в жизни попросить деньги взаймы.

Но в этом душном помещении одновременно велась игра и на человеческие души, человеческое счастье. Уверенная, что Карол уже у нее в кармане, Зиновия решилась теперь поставить на карту все, чтобы завоевать Сергея. Наталья видела, как ее соперница с лихорадочной поспешностью расставляет силки и ловушки, устраивает западни — и ее сердце сжималось в тревоге за человека, чей истинный образ мыслей, чьи сокровенные чувства она безуспешно пыталась разгадать.

Если прежде Наталья притворялась, будто с благосклонностью принимает сватовство майора, то теперь она явно отвергала своего поклонника, и даже весьма неучтиво. Она его сторонилась, она отвечала ему нехотя и формально, а когда взгляд майора останавливался на ней, отворачивалась.

Майор попытался утешиться на гусарский манер: он принялся оказывать знаки внимания Брониславе Бадени.

В то время как остальные сидели вокруг рулетки, в горячечном возбуждении провожая глазами катящийся шарик, Винтерлих вздыхал, и лицо его принимало сентиментальное выражение. Мало-помалу он проиграл все свои скромные сбережения и затем, подобно Каролу, начал влезать в долги. Добрейший Камельян Сахаревич достал ему денег, но теперь уже не стеснялся взимать за них высокие проценты. Февадия и Лидия одинаково неверно истолковали томление Винтерлиха. Каждая из них вообразила, что именно она является предметом его воздыханий. Тогда как на самом деле он с затаенным благоговением надеялся на красное, чет или на номер двадцать семь.