На соборе от имени царя Михаила Федоровича и патриарха Филарета Никитича была произнесена речь «о неправдах и о крестопреступленье искони вечного врага Московскому государству, полского и литовского Жигимонта короля и сына его Владислава и полских и литовских людей»[197]. Перечисляя проблемы, накопившиеся со времени Деулинского перемирия, говорили о «задорах с литовские стороны» и претензиях соседей на «государевы земли». Новая граница давала широкий простор для всевозможных махинаций: каждая сторона стремилась поставить на спорной земле свои слободы, обещая людям различные льготы. Споры возникали при заведении будных станов и выделке селитры, рыбной ловле на пограничных реках и угодьях в Путивльском, Брянском, Великолукском и Торопецком уездах. По-прежнему, несмотря на возвращение наиболее известных пленников, оставалась нерешенной проблема людей, задержанных в Польше и Литве: «а держат их в неволе и в поруганье».
Но как самую большую обиду царю Михаилу Федоровичу в Москве расценили пропуск его царского титула послами Речи Посполитой Александром Слизнем и Николаем Анфоровичем, приезжавшими в октябре 1620 года, а также «урядниками» и «державцами» литовских городов, по-прежнему писавшими московским царем королевича Владислава. К тому же послы вместе с панами рады покусились на то, чтобы оспорить степень родства царя Михаила Федоровича с царями Иваном Грозным и Федором Ивановичем. А это был ключевой пункт, дававший неоспоримую уверенность в полноте прав на престол новой московской династии. С легкой руки патриарха Филарета Никитича в Московском государстве стали называть бывшего царя Федора Ивановича «дядей» царя Михаила Федоровича, а царя Ивана Грозного — его «дедом». Хотя на самом деле царь Михаил Федорович приходился внучатым племянником первой жене Ивана Грозного Анастасии Романовне, а царь Федор Иванович был его двоюродным дядей по матери. Польские и литовские дипломаты решили последовать выгодному для них буквальному счету родства, задев тем самым родственные чувства царя Михаила Федоровича. Как было сказано на соборе, в посольских документах Александра Слизня и Николая Анфоровича «от царского сродства его государя царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии отчитают, деда его государева царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии дедом, а сына его дяди годсударева царя и великого князя Федора Ивановича всеа Русии дядею писать не велят»[198].
Выборным на соборе было предложено поддержать поход турецкого султана Османа в Речь Посполитую, начатый в апреле 1621 года. Как полагали, настало самое подходящее время для того, чтобы вернуть потерянные города: «и городы б Московского государства, что взял полской король, от него поотбирали как тому ныне время настоит; а толко ныне то время минует, и вперед будет того отыскивать не мочно». Не были скрыты и тяжелые дипломатические последствия отказа от такой поддержки: «большая недружба» с турецким султаном, крымским царем и шведским королем. Это предопределило решение собора. Представители сословий «били челом» царю Михаилу Федоровичу и патриарху Филарету Никитичу, чтобы они «стояли крепко» против Сигизмунда III. Служилые люди клялись, что они «ради битися, не щадя голов своих», а гости обещали помощь государственной казне, «ради с себя давати денги, как кому мочно, смотря по их прожитком».
Единственное, о чем просили служилые люди на соборе, так это о проведении разбора в городах, «кому мочно их государева служба служити, чтоб дворяне и дети боярские, никакое человек в избылых не был». Это соответствовало обоюдным интересам власти и служилого сословия. Уездному дворянству, как мы знаем, давно уже был обещан большой «сыск» окладов, в ходе которого можно было бы решить массу вопросов, и прежде всего о статусе уездных дворян, которые, как и посадские люди, находили возможность избывать службу, уходя в холопы к боярам и «сильным людям» или просто не записываясь в службу, когда приходило время верстания новиков. Разборные десятни могли помочь разобраться с окладами поместного и денежного жалованья, учесть действительные пожалования и отсечь мнимые прибавки, полученные от нелигитимных правительств Смутного времени. Запись в разборной десятне для уездного служилого дворянина становилась своеобразным пропуском в местную элиту, в число служилых людей «по отечеству», как их самих, так и их детей. Такой разбор был очень полезен перед войною, посколько позволял лучше узнать состав поместной конницы будущего войска и заранее заготовить полковые списки, по которым потом проводить смотры и сыскивать нетчиков. Правда, на организацию такого разбора требовалось немало времени, но зато он мог стать хорошей отговоркой в случае, если бы союзники начали упрекать Москву в невыполнении своих обещаний вступить в войну на их стороне.
О решении, принятом на соборе, сообщают разрядные книги: «Они государи (то есть царь и патриарх. — В.К.) приговорили за злые неправды стояти на литовского короля, и в городех бы дворяне и дети боярские и всякие служивые люди на государеву службу были готовы»[199]. Во исполнение этого приговора по замосковным и украинным городам были посланы специально «для розбору» пять бояр, пять дворян и стольников, в комиссии с дьяками: во Владимир и Муром — князь Иван Федорович Хованский, в Ярославль — боярин князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, в Кострому и Галич — боярин князь Григорий Петрович Ромодановский, в Тверь и Кашин — стольник князь Федор Семенович Куракин, в Нижний Новгород — боярин князь Афанасий Васильевич Лобанов-Ростовский, в Вологду — стольник Иван Иванович Салтыков, в Рязань и Шацк — боярин князь Юрий Яншеевич Сулешев, в Тулу — князь Федор Иванович Лыков, в Калугу — боярин Борис Михайлович Салтыков, в Белев и Мценск — князь Иван Михайлович Барятинский. Кроме того, часть дворян и детей боярских было «велено розбирати бояром, и воеводам, и диаком», которые находились в городах «по службам». Эти назначения коснулись воевод городов «от Немецкой украйны» — Новгорода, Пскова, Великих Лук, Торопца, а также северских и польских городов — Брянска, Путивля, Курска, Белгорода, Оскола, Воронежа, Ельца и Ливен. Служилых людей понизовых городов разбирали в Казани. Несмотря на то, что война с Польшей так и не состоялась, этот разбор остался своеобразной вехой в развитии служилого сословия, а уездные дворяне и дети боярские могли в полной мере связывать его с возвращением в Москву патриарха Филарета.
Между тем прения о титулах продолжились и после земского собора 1621 года. Из Москвы в Литву прямо с собора был отправлен гонец Григорий Борняков, которому поручили последний раз предупредить «панов рады» о недопустимости умаления царского титула. Миссия Григория Борнякова свидетельствует о том, что в Москве продолжали тянуть время, демонстрируя воинственность и настойчивость в отстаивании своих интересов, но все-таки не разрывая отношений, а напротив, предпринимая дипломатические усилия для нормализации отношений. Татарская война, обрушившаяся на Речь Посполитую, имела тяжелейшие последствия для страны, и все же в Речи Посполитой, видимо, были уверены в том, что Москва не скоро оправится и не сможет угрожать польскому королю. Во всяком случае, в дипломатических отношениях с Московским государством поляки продолжали вести себя с позиции силы и совершенно не считались с чувствами царя Михаила Федоровича и его подданных. В ответ на ультиматум, посланный с Григорием Борняковым, в Речи Посполитой даже не послали своего гонца, как того требовал дипломатический этикет. Русскому гонцу была вручена грамота с новыми «задорами»: королевича написали с титулом, который когда-то присвоил себе Лжедмитрий I, «многих государств государем и обладателем»; вновь вспомнили, что королевича избрали московским царем «бояре и вся земля», «и вперед того у королевича отняти не мочно», а потому предлагали московским боярам обращаться напрямую к королевичу со своими нуждами, а царя Михаила Федоровича писали «просто без нашего государьского именованья». Содержались в грамоте и прежние оскорбления по поводу родства царя Михаила Федоровича с пресекшейся династией Рюриковичей («и нас от государьского сродства отчитают и царским сродичем писать не велят»), но теперь они дополнялись новым обидным генеалогическим аргументом. На этот раз от панов рады досталось Ивану Грозному: «что он государь родился от Глинские княжны, а Глинской де князь полскому королю изменник, а Глинские де князи служат полскому королю и ныне». Это был тупик…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});