«Обстановка в том месте, где я работаю, никак не отражается на том, что я пишу, — объясняет Франсуаза Саган. — В камине может спокойно потрескивать огонь, когда я думаю о том, что происходит на пляже, я слышу только одно — шум моря».
Ее подруга и прежняя секретарша Изабель Хельд вспоминает: «Она думает необыкновенно быстро. Когда персонаж вдруг начинает в ней жить, нужно немедленно удовлетворить все потребности Франсуазы, она требует полной отдачи».
«Я начала печатать ее рукописи на машинке, — рассказывает она. — Ее почерк очень трудно разобрать, мне было очень неудобно. Потом она пустилась в импровизацию, поначалу боясь неудачи. Я тоже жутко боялась и сидела тихо-тихо, забившись в кресло, неподвижная, как статуя. Прочтя написанное, Франсуаза принималась ходить по комнате, много курила и пила. Потом опять громко начинала диктовать. Я записывала стенографически до двадцати страниц в час.
Какое счастье припасть к истоку ее творчества! Мое самое сильное впечатление — момент окончания “Смятой постели”. Она продиктовала мне последнюю фразу, и я спросила, действительно ли она закончила. “Боюсь, что да”, — ответила она. Со слезами на глазах я ушла к себе и разрыдалась».
В отсутствие секретаря Франсуаза Саган печатала свои книги на машинке тремя пальцами каждой руки.
«Когда я работала над “Душой, покрытой синяками”, — рассказывает она, — я поранила локоть — нелепый несчастный случай, из-за лошади. Я могла двигать только тремя пальцами, это был предел нервного напряжения. Кто-то мне посоветовал: “Почему не попробовать диктовать?”[284] Раньше это было невозможно: мне казалось, что нельзя обнажаться до такой степени. А что делать, если нет другого выхода? Сначала я испытывала моральные терзания, боясь замяться перед кем-то, кто пришел меня слушать. Пила виски. Из вежливости, чтобы расслабиться»[285].
Изабель Хельд познакомилась с Франсуазой Саган в парижской квартире Жюля Дассэна и Мелины Мерюори, на улице Сэн. Она помогала режиссеру, который писал мемуары. Изабель печатала рукопись. Это продолжалось несколько недель. Иногда она наведывалась к Франсуазе, которая обосновалась в Нелли в доме с лифтом. Постепенно молодая женщина, которая работает секретаршей на киностудии, стала ее помощницей при создании романа «Душа, покрытая синяками».
«Потом я отправилась на съемки и уже позднее получила о ней известия, — говорит Изабель Хельд. — Она хотела, чтобы я работала с ней и Софи Литвак над переводом пьесы Теннесси Уильямса, которым она занялась по просьбе Бар-сака». С этого момента в жизни Саган Изабель займет исключительное место. Уважение и дружба писательницы позволят ей войти в тот узкий круг, в котором главенствующее положение занимали порой Жак Шазо и Фредерик Боттон.
Жак Шазо, бывший танцовщик «Опера-Комик», весьма остроумный вдохновитель претенциозных сценок о Мари-Шанталь, производивших фурор в середине 1955-х годов[286], был представлен Франсуазе как раз в этот период. Они много шутили и развлекались, и общее веселье сделало их неразлучными. «Для меня, — говорит он, — это идеальная женщина, потому что она объединяет в себе, с моей точки зрения, все достоинства. Она одновременно умна, мила, в ней есть хрупкость, простота, внутренняя легкость. И, разумеется, талант. Ее талант огромен».
В январе 1984 года в интервью «Ф Магазин» он впервые открыто говорит о своем отношении к Франсуазе[287]. «Это было чувство редкого свойства, настоящая любовь. У меня были параллельно связи с мужчинами. Между нами не было ревности, собственничества. Мы просто действительно были вместе. Внутренняя общность, нежность, любовь без сомнений, без бурь страстей. Я думаю, это было то, что теперь называют любовью-дружбой».
Жак Шазо признается далее, что думал о женитьбе на Франсуазе. «Мы оба об этом думали, — уточняет он. — К несчастью, в разные моменты. Однажды вечером я ужинал с Франсуазой, она вдруг погрустнела и сказала, что хотела бы выйти за меня замуж. Я в этот момент был влюблен в очень красивого юношу: “Хорошо, кошечка, но позднее”, — ответил я ей. Несколько месяцев спустя я уже не был влюблен, и мы опять ужинали вместе. Тогда уже я сказал Франсуазе: “Ты знаешь, я подумал, давай поженимся”. — “А, да нет, — сказала она мне. — Сегодня вечером у меня хорошее настроение”.
Мне часто казалось впоследствии, что я, быть может, прошел мимо чего-то очень важного, что могло бы изменить мою жизнь. Я, конечно, оставил бы отношения с мужчинами: я не позволил бы, чтобы моя жена выглядела смешно».
Второе замужество
«Я — женщина, любившая мужчину. Это так просто: не из-за чего тут меняться в лице». Франсуаза часто повторяла эту последнюю фразу своего второго романа. Как Доминика, героиня «Смутной улыбки», она говорит перед тем, как перевернуть страницу: «Ну и что, в конце концов?» Неизбежная грусть, мучительная тайна любви… Иногда готовая вспыхнуть вновь и исполненная понимания своей предельности и тем более кратковременности сожалений. Ей можно было бы приписать фразу философа Алена: «В каждое мгновение нам предлагается новая жизнь. Это единственное, что мы можем взять». Меньше чем через полтора года после развода, 10 января 1962 года, Франсуаза Саган вышла замуж за Боба Вестхофа в Барневиль-ля-Бертран (Кальвадос).
Сто семьдесят четыре жителя деревушки почти ничего не видели. Церемония прошла при закрытых дверях благодаря стараниям Жака Куарэ: несколькими днями ранее он встретился с прокурором Лизьё и получил разрешение не публиковать официальное сообщение о бракосочетании. Причина: «поддержание общественного порядка в департаменте». С теми же предосторожностями молодой маркиз Де Ласпесбан, мэр небольшой нормандской местности, был предупрежден о том, что его знаменитая соседка из Экомовиля готовится к бракосочетанию. Молодожены приехали к нему в замок с визитом в воскресенье вечером. Церемония была назначена на утро следующего дня.
На этот раз действительно присутствовали только близкие. Ни репортеров, ни суеты. Приехали родители Франсуазы, ее брат, сестра Сюзанна и ее муж Жак Дефорэй, близкие друзья Жак Шазо и Вероника Кампьон, ее пятеро племянников и племянниц и двое друзей Жака Куарэ, Альберт Дебарж, помощник генерального директора фармацевтической лаборатории, и журнальная красотка Кристиан. Жених — американец, ему тридцать один год, он напоминает Алана, своего соотечественника из романа «Волшебные облака»[288], появившегося в прошлом году: «Он и вправду походил на молодого героя вестерна. Светлые глаза, обветренная кожа, прямой взгляд. Простодушие, пусть даже напускное…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});