Определение границ Запада
Во время “холодной войны” Соединенные Штаты были центром большой, разнообразной, полицивилизационной группы стран, которые преследовали одну общую цель – прекратить дальнейшую экспансию Советского Союза. Эта группа, известная под многими названиями – “свободный мир”, “Запад” или “союзники”, – включала многие, если не все западные страны, Турцию, Грецию, Японию, Корею, Филиппины, Израиль, а также, в меньшей степени, такие страны, как Тайвань, Таиланд и Пакистан. Эта группа противостояла другой (почти столь же разнородной), которая включала в себя все православные страны, кроме Греции, несколько стран, исторически принадлежавших к Западу, а также Вьетнам, Кубу, в определенной степени – Индию, и временами – одну или более африканских стран. С окончанием “холодной войны” эта многонациональная межкультурная группировка распалась. Распад советской системы, особенно Варшавского договора, был драматическим. Медленнее, но столь же уверено полицивилизационный “свободный мир” времен “холодной войны” [c.241] трансформируется в новую группировку, более или менее совпадающую с западной цивилизацией. Сейчас полным ходом идет процесс установления границ, частью которого является определение членов западных международных организаций.
Стержневые страны Европейского Союза, Франция и Германия, окружены сначала внутренней группировкой Бельгии, Нидерландов и Люксембурга, которые договорились об устранении всех барьеров для перемещения людей и товаров. Затем следуют: круг других стран-участниц, таких как Италия, Испания, Португалия, Дания, Британия, Ирландия и Греция; страны, которые стали членами ЕС в1995 году (Австрия, Финляндия и Швеция), и, наконец, страны, которые на момент написания книги были ассоциированными членами (Польша, Венгрия, Чехия, Словакия, Болгария и Румыния). Отражая эту реальность, в 1994 году правящая партия Германии и высшее руководство Франции предложили создать дифференцированный Союз. Согласно немецкому плану, “твердое ядро” должно было включать изначальных членов Союза, за исключением Италии, а Гер – мания и Франция должны были стать “центром твердого ядра”. Страны “твердого ядра” сразу же могли попытаться установить валютный союз, а также интегрировать своювнешнюю и оборонительную политику. Почти одновременно с этим премьер-министр Франции Эдуар Балладюр предложил модель трехуровневого Союза с ядром из пяти проинтеграционно настроенных государств, вторым кругом из текущих участников Союза, а новые страны, которые еще только стали на путь присоединения к ЕС, должны были сформировать третий круг. Вскоре после этого французский министр иностранных дел Ален Жюппе доработал эту концепцию, предложив “внешний круг из стран-партнеров из Восточной и Центральной Европы”; средний круг их стран-участниц, от которых требуется принятие общих порядков по ключевым вопросам (общий рынок, таможенный союз и т.д.); и несколько внутренних, более тесно сплоченных [c.242] кругов, которые объединяют тех, кто хочет и может двигаться быстрее других в таких областях, как оборона, интеграция валют, внешняя политика и т.д.” . Другие политические лидеры предлагали другие типы организации, но все эти модели включали внутренние группировки более тесно объединенных государств и внешние группировки стран, менее интегрированных со стрежневыми государствами, и так далее вплоть до линии, отделяющей членов от не-членов.
Определение этой линии в Европе стало одним из наиболее важных вопросов, с которыми столкнулся Запад после “холодной войны”. Во время “холодной войны” Европы как единого целого не существовало. Однако после коллапса коммунизма пришлось столкнуться с вопросом: “Что такое Европа?” и дать на него ответ. Границы Европы на севере, западе и юге очерчены водными просторами и на юге совпадают с границами между различными культурами. Но где расположена восточная граница Европы? О ком следует думать как о европейцах и, следовательно, считать потенциальными членами Европейского Союза, НАТО и подобных организаций?
Наиболее ясный ответ, против которого трудно возразить, дает нам линия великого исторического раздела, которая существует на протяжении столетий, линия, отделяющая западные христианские народы от мусульманских и православных народов. Эта линия определилась еще во времена разделения Римской империи в четвертом веке и создания Священной Римской империи в десятом. Она находилась примерно там же, где и сейчас, на протяжении 500 лет. Начинаясь на севере, она идет вдоль сегодняшних границ России с Финляндией и Прибалтикой (Эстонией, Латвией и Литвой); по Западной Белоруссии, по Украине, отделяя униатский запад от православного востока; через Румынию, между Трансильванией, населенной венграми-католиками, и остальной частью страны, затем по бывшей Югославии, по границе, отделяющей Словению и Хорватию [c.243] от остальных республик. На Балканах эта линия совпадает с исторической границей между Австро-Венгерской и Оттоманской империями. Это – культурная граница Европы, и в мире после “холодной войны” она стала также политической и экономической границей Европы и Запада.
Таким образом, полицивилизационная модель дает четкий исчерпывающий ответ на вопрос, стоящий перед жителями Западной Европы: “Где заканчивается Европа?”. Европа заканчивается там, где заканчивается западное христианство и начинаются ислам и православие. Именно такой ответ хотят услышать западные европейцы, именно его они в подавляющем большинстве поддерживают sotto voce , именно такой точки зрения открыто придерживается большая часть интеллигенции и политиков. Необходимо, как призывает Майкл Говард, осознать размытую в советскую эпоху разницу между Центральной Европой и собственно Восточной Европой. Центральная Европа включает в себя “те земли, которые когда-то составляли часть западного христианства; старые земли империи Габсбургов, Австрии, Венгрии и Чехословакии, и также Польшу и восточные границы Германии. Термин «Восточная Европа» должен быть зарезервирован для тех земель, которые развивались под покровительством православной церкви: черноморских государств Болгарии и Румынии, которые освободились от Оттоманского господства в девятнадцатом веке, а также «европейской» части Советского Союза”. Первой задачей Западной Европы, утверждал Говард, должно стать “вовлечение народов Центральной Европы в наше культурное и экономическое сообщество, к которому они по праву принадлежат: заново связать Лондон, Париж, Рим, Мюнхен и Лейпциг, Варшаву, Прагу и Будапешт”. Возникает “новая линия разлома”, заявил два года спустя Пьер Беар, “преимущественно культурная граница между Европой, характеризуемой западным христианством (римским католицизмом [c.244] и протестантством) с одной стороны, и Европой и характеризуемой восточно-христианскими и исламскими традициями – с другой”. Руководство Финляндии также считает, что на смену “железному занавесу” пришел принцип разделения Европы на основе “давнего культурного разлома между Западом и Востоком”, который относит “земли бывшей Австро-Венгрии, а также Польши и Прибалтики” к Западной Европе, а другие восточноевропейские и балканские страны оставляет вне ее. Это, как согласился один выдающийся англичанин, “великий религиозный раскол… между восточной и западной церквями: проще говоря, между теми народами, к которым христианство пришло напрямую из Рима или от его кельтских или германских посредников, и теми восточными и юго-восточными землями, куда христианство пришло через Константинополь (Византию)” .
Жители Центральной Европы также придают большое значение этой разделительной линии. Страны, достигшие значительных успехов в отказе от коммунистического наследия, в продвижении к демократии и рыночной экономике, отделены от государств, которым это не удалось, “линией, разделяющей католицизм и христианство, с одной стороны, от православия, с другой”. Столетия назад, утверждает президент Литвы, литовцам пришлось выбирать между “двумя цивилизациями” и они “предпочли латинский мир, приняли римское православие и выбрали форму государственного устройства, основанного на законе”. Примерно в тех же выражениях поляки утверждают, что они стали частью Запада с момента выбора в десятом веке латинского, а не византийского христианства . Жители стран Восточной Европы, напротив, по-разному смотрят на важность, которая сейчас приписывается этой культурной линии разлома. Болгары и румыны видят огромные преимущества в том, что они – часть Запада, и постепенно интегрируются в его институты; но они при этом отождествляют себя со своими собственными православными традициями, а болгары со своими исторически тесными связями с Россией и Византией. [c.246]