Читать интересную книгу Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу - Морли Каллаган

— Как тебе объяснить, Лиза… — мягко начал он. — Отчего ты вот такая, какая ты есть, Лиза? В чем твой секрет? К примеру, бедра у тебя довольно-таки тощие…

— Что-что?!

— Ну, если отмерить дюймов восемь выше колена.

— Весьма сожалею.

— Рот, шея. Но это еще не ты.

— Не я?

— Нет. В том-то и магия.

Она сидела не шевелясь, удивленно глядя на него, и он склонился над ней. Тогда она привлекла его к себе, расстегнула пуговицы на его рубашке и стала осыпать его нежными поцелуями, пока он не лег рядом с ней. Первый раз они предались любви на его кушетке, которая была частью его рабочего пространства. Потом они лежали, взявшись за руки.

— Скоро в нашем доме не останется уголка, где бы мы не занимались любовью, — сказал он.

— Знаешь что, Ал, не устроить ли нам сегодня вечер отдыха? Сходим куда-нибудь.

— Я бы выбрал цирк, — сказал он.

— Цирк?

— Посмотрим на клоунов, как они ходят на ходулях в сорок футов высотой.

— Я их каждый день вижу, — сказала она.

— А я каждую ночь, — сказал он. — Да, вижу, — повторил он и смолк, сам пораженный этой странной фантазией; улыбка сошла с его губ.

«Не просто клоунов — бродяг, воров и взломщиков на ходулях в сорок футов высотой», — прошептал тоненький голосок где-то внутри его. Затем, не сводя с Лизы восторженного взгляда, он вспомнил, как глубоко растрогал его шоровский взломщик банковских сейфов, романтик-великан, и как он уже чувствовал, что его и Лизу захлестывает теплая волна его обаяния. Наивный простак-великан! В каждой книге Шора, понял сейчас Ал, есть такой обаятельный клоун-преступник: молодой упрямец-священник, которого пришлось заключить в тюрьму. Своенравная молодая девушка на белой лошади. Целая компания клоунов-изгоев на цирковой арене жизни.

Он был так поглощен своими мыслями, что не заметил, как Лиза тихонько вышла из комнаты. Когда же наконец он заметил ее отсутствие, то понял, что не может сейчас оставаться в своей комнатушке. Его охватило беспокойство, воображение его разыгрывалось. Он схватил пиджак и плащ и поспешил вон из дому.

Улицы в этот час были пустынны. Мимо промчалась машина «скорой помощи» с крутящейся мигалкой, ослепляя улицу красными всполохами; когда машина исчезла вдали, темнота, казалось, сгустилась еще больше. Он шел мимо неосвещенных домов. Ближе к центру в сером предутреннем свете тускло светились огни на шпилях административных зданий. Погрузившись в раздумья, Ал шел куда глаза глядят. Наконец-то он действительно нащупал эту единую мысль, пронизывающую все произведения Шора, то, в чем давно был уверен: они все связаны, книги Шора. Но чем связаны? А тем, что герои их — не просто взломщики, жестокие, безжалостные обезьяны, биржевые воры или лжецы политиканы. Духовные отщепенцы. Нет, преступники Шора как влюбленные, они живут лишь по закону своей любви, хотя действия их можно счесть и обычными преступлениями, идет ли речь об одержимом любовью молодом священнике, которого схватили и заперли ищейки из его же собственного племени, или о грабителях банков.

«Но мне-то самому знакома лишь мелкая уголовная шушера», — думал Ал. Когда он был таксистом, он встречал их сотни — сводников, хулиганов, воров-домушников. Спасаются от погони, а добегут до такси — развалятся на сиденье и, едва опомнившись от страха, начинают бахвалиться, и он отвозит их в притоны или в безопасные убежища. Жуткий, но притягательный мир, который помог ему выдержать университетскую скуку. Но это все мелкие уголовники, слабые подобия Хозяина, который, по их убеждению, заправлял всем.

Высокие башни внезапно осветились утренним светом. Улица, по которой Ал теперь шел, тянулась большим темным провалом, и ему чудилось, что он шагает где-то там, в вышине, в ярком свете — большой, сильный, полный творческих замыслов, а тем временем внизу, в темных провалах, на ходулях в сорок футов высотой бредут все великие клоуны Шора — неуклюже, еле удерживая равновесие, головы их освещены, а огромными ходулями они отбрасывают по сторонам затененных улиц маленьких сереньких человечков. Ала охватило необычайное волнение, и вот он уже шел среди них по городу, полному людей в богатых чистых конторах, людей, чьи пистолеты зарегистрированы в их собственной полиции, внимающей каждому их слову, но он сам был с теми, что неуклюже брели на ходулях — высоко над землей, открытые всем взорам.

В конце концов он вернулся домой. Тихо, чтобы не разбудить Лизу, прошел по коридору, сел за стол и начал торопливо записывать. Вот что ему надо делать каждую ночь, думал он. Прогулка, а потом работа. Скоро на столе уже высилась целая стопочка «прозрений» — так он назвал эти заметки. Пока он будет гулять по городу, Лиза все перепечатает, а он потом перечитает эти новые страницы, радуясь тому, что работа движется.

9

Однажды, вернувшись домой около трех часов ночи, Ал увидел, что у него в комнате горит свет. Это удивило его — он помнил, что, уходя, погасил свет, и он поспешил в комнату. Там, уткнувшись головой в сложенные на машинке руки, сидела Лиза.

— Лиза, в чем дело?

— Не знаю, что и сказать, — начала она и запнулась. — Я тут читала, что ты написал… — Теперь она старалась говорить спокойно, даже небрежно. — Право, не знаю… Быть может, мир и вправду полон всяких преступников и некоторые из них столь добры и человечны, что их можно счесть клоунами или святыми. Не знаю. Я-то всегда считала, что мир битком набит полицейскими.

— Это уж наверняка.

— Но тогда где же полицейский? — Она явно пыталась свести все к шутке.

— Какой полицейский?

— А разве не должно быть полицейского? Я имею в виду…

— Прекрати, Лиза.

— Ну что тебе сказать? — встретившись с ним взглядом, она снова заколебалась. Затем, в полном смятении, выложила все, что думала: — Я прочла все подряд — все, что ты написал в последнее время. Когда я перепечатывала, то обратила внимание, что все распадается на кусочки и строчки. И не складывается в одно. Я считала, что ты пишешь книгу. Но сейчас просто невозможно ни на чем сосредоточиться. Никто не сможет собрать все эти кусочки воедино. Это так непохоже на тебя, Ал. — Голос ее дрогнул. Она резко откинула назад голову — она очень волновалась. — Все эти великие клоуны, преступники, любовники — почему ты так неуверенно пишешь о них? Всего лишь какие-то робкие догадки! Почему ты не можешь быть таким, каким был в Риме? Ну да, тогда меня это не слишком увлекало, но теперь-то я кое-что поняла. В Риме они прямо-таки толпились у тебя в голове, все эти древние преступники, эти призраки — великие императоры, и клоуны, и любовники, они были для тебя будто живые. Старый римский цирк, а ты распорядитель на арене. Ты мог смеяться над ними. Боже мой, Ал, у меня было такое чувство, словно ты один из них.

— Но это не Рим, Лиза, — мягко сказал он и засмеялся.

Он не был уязвлен, нисколько. Но ее этот спокойный смех заставил вскочить на ноги. Она стояла перед ним в домашнем халатике, губы у нее дрожали. Ей кажется, что ее предали, догадался он, она ведь с таким увлечением перепечатывала его наброски. В Лизиных глазах была боль, и ему было искренне ее жаль. Он покачал головой. Он вовсе не хотел ее обижать, надо ей все объяснить.

— Поверь мне, Лиза, ты не права, — сказал он, обнимая ее. — Ты не должна делать заключения о книге, которая пока еще в набросках. И сядь рядом. — Он усадил ее на кушетку, заставил откинуться на подушки, прислоненные к стенке.

— Не стоит столь снисходительно поучать меня, Ал, — все так же напряженно сказала она.

— Нет-нет, ты только постарайся меня понять. — Он ласково перебирал ее волосы, пропуская пряди между пальцев. — Ты, Лиза, одного не увидела — если я захочу, за одну-две ночи я могу сложить всю книгу воедино. Мне осталось совсем немного — написать о самом Шоре, и тогда все соединится. — Его рука опустилась ей на плечи, он крепко обнял ее; его одержимость, восторженность постепенно завладевала ею. Случилось то, что случалось всякий раз, когда на него находило вдохновение, — он увлек, заворожил ее. — Я чувствую, Лиза, — шептал он, — что передо мной открываются новые горизонты, какие-то огромные, неведомые доселе залежи, которые, быть может, я и не смогу исчерпать. Есть вещи, на которые я должен найти в себе отклик, даже если не знаю, каким он будет. Знаю лишь одно: если я хочу завершить книгу о Шоре, я не должен этого терять.

Он говорил, и она проникалась надеждой, она готова была ждать. Но когда он наконец умолк, Лиза резко выпрямилась, подалась вперед.

— Ал, а если ты так и не сможешь закончить эту книгу, что будет с книгой о Мейлере? Что вообще ты будешь делать?

— Я еще не думал.

— А я думала… — Она смущенно тряхнула головой и начала ходить по комнате. Потом нерешительно повернулась к нему: — Ты меня выслушаешь, Ал?

— Конечно.

— Может быть, все, что ты написал, — прекрасно и надо лишь это скомпоновать, — осторожно начала она. — Может быть, если бы ты увидел Шора воочию… — Голос ее дрогнул. — Ты так пытливо на меня смотришь, Ал, никто Никогда на Меня так не смотрел, и я люблю, когда ты на меня так смотришь. Если бы ты только знал, как я хочу, чтобы и дальше было так! Вот… и если бы ты так же пытливо мог взглянуть и на Шора, быть может, все и сложилось бы и ты бы радовался, доведя все до конца, закончив работу. Ал, ты согласен встретиться с Шором?