Читать интересную книгу Заезд на выживание - Дик Фрэнсис

— Однако все свидетельства показывают, — заметил Брюс, — что тот, кто убил Барлоу, использовал в качестве орудия преступления вилы Митчелла. Мало того, на ногах у него были сапоги Митчелла, а также именно он, по всей вероятности, перегнал машину Митчелла с места преступления. И, наконец, — особо подчеркнул он, — имел доступ к корешкам от платежных чеков Митчелла.

— Но это вовсе не означает, что убил именно Митчелл, — возразил ему я.

— А что бы ты подумал, будучи членом жюри присяжных? — спросил он. — Особенно с учетом того факта, что Митчелл ненавидел Барлоу. Все об этом знали. Люди часто слышали, как Митчелл угрожал убить Барлоу именно таким способом.

— Именно поэтому мы с самого начала должны оспорить утверждения стороны обвинения, доказать, что Митчеллу отвечать не за что. Что дело против него сфабриковано, — сказал я. — Если все эти материалы дойдут до жюри, мы в полной заднице.

В воскресенье я сел в поезд и отправился к отцу на ленч, в маленькое его бунгало на окраине деревни Кингс-Саттон. Он заехал за мной на станцию в стареньком своем «Морисе Майноре». Он очень любил эту малолитражку, и не было для него занятия слаще, чем поднять горбатый капот и часами копаться в древнем моторе.

— Все еще бегает, как молодая, верно? — заметил я, когда машина резво, без всякого напряга, поднялась по холму от станции.

— Лучше не бывает, — ответил он. — Вот одометр[15] только что наладил. Работает как часы.

Я перегнулся через сиденье и увидел, что скорость составляет двадцать две мили.

— Сколько раз уже чинил? — спросил я.

— Точно не помню, — ответил отец. — Раза три-четыре как минимум.

Машина была единственной радостью его жизни, он был «женат» на ней дольше, чем на маме, и в «браке» этом было больше страсти.

То была первая машина, за руль которой я сел. Уверен, Совет по охране здоровья и безопасности граждан никогда бы не одобрил этого поступка, но до сих пор помню, как радостно было мне сидеть на коленях отца и крутить баранку, причем я был еще в том нежном возрасте, когда ноги не достают до педалей. Удивительно, подумал вдруг я, почему мне захотелось стать жокеем, а не автогонщиком.

Каменное бунгало отца угнездилось в тупике, на самом краю деревни, в окружении шести таких же бунгало, почти ничем не отличавшихся друг от друга по дизайну. В доме было четыре спальни, хотя снаружи он казался небольшим; одну, самую маленькую комнату превратили в кабинет, где все полки были заставлены книгами по юриспруденции и инструкциями по эксплуатации «Мориса Майнора».

Поскольку отец после смерти Анжелы крайне редко навещал меня в Лондоне, мне приходилось ездить к нему сюда, в Кингс-Саттон, за последние три года я навещал его раз шесть или пять. Надо признать, мы с отцом никогда не были особенно близки, даже когда я был совсем маленьким. Думаю, мы любили друг друга несколько по-другому, чем свойственно большинству детей и родителей; и, наверное, мне будет не хватать его после смерти, если, конечно, Джулиан Трент не разделается со мной первым. Но настоящей близости и особых, теплых родственных отношений не существовало между нами никогда.

Впрочем, в это воскресенье я прекрасно провел с ним время. Сидел в гостиной, с аппетитом поедая ростбиф, йоркширский пудинг и четыре вида разных овощей — словом, вкусный и сытный ленч, приготовленный отцом.

— Да, это было нечто, — сказал я, откладывая вилку и нож. — Вот уж не ожидал, что ты так хорошо готовишь.

— Тебе надо бы почаще приезжать, — с улыбкой заметил он.

За ленчем мы не обсуждали ни дела Митчелла, ни какие-либо другие судебные дела. Думаю, что, в конечном счете, он был все же рад, что я стал барристером, но за долгие годы мы успели наговорить друг другу столько гадостей, обсуждая мою профессию, что теперь оба сожалели об этом. И никогда не заводили разговора о моей работе и карьере.

— Сделаешь мне одно одолжение? — спросил я отца уже за кофе.

— Смотря какое одолжение, — ответил он.

— Сможешь уехать отсюда на пару недель?

— Это еще зачем? — спросил он.

Как мог я объяснить, что это необходимо для его же безопасности? Разве мог я сказать отцу, что его используют как рычаг давления на меня? Чтоб вынудить сделать то, чего я не хотел.

— Просто хочу устроить тебе хорошие каникулы, — ответил я.

— С чего это вдруг? — подозрительно спросил он. — И потом, куда я поеду?

— Да куда захочешь, — ответил я.

— Но я не хочу никуда ехать, — проворчал он. — Если и впрямь собираешься сделать мне подарок, лучше дай денег. И я перекрашу рамы окон, ставни и водосточные желоба.

— Будет безопасней, если ты уедешь, — выдавил я.

— Безопасней? — удивился он. — Это почему?

И мне пришлось объяснить, что кое-какие люди пытаются повлиять на исход процесса, заставить меня сделать то, что я не мог и не хотел.

— Ты должен пойти в полинию и все им рассказать.

— Знаю, — ответил я. — Так и сделаю. Но позже. А пока будет лучше, если эти самые люди не будут знать, где ты находишься.

— Не смеши меня, мальчик, — сказал он, подпустив в голос командные нотки. — Кому, черт побери, есть дело до того, где я живу?

Я достал из кармана снимок, протянул ему. На нем отец в зеленом джемпере с дыркой на локте стоял у двери в дом.

Он долго изучал снимок, затем поднял на меня глаза.

— Хочешь сказать, это их рук дело? — спросил он. Я кивнул.

— Прислали в прошлом ноябре. Помнишь, я звонил и спрашивал тебя про дырку на локте?

— Припоминаю, — пробормотал он, продолжая разглядывать снимок.

— Ну и вот, я просто не хочу, чтоб эти люди приезжали сюда и беспокоили тебя снова, — сказал я. Мне не хотелось представлять всю эту историю в трагическом свете и пугать его.

— Но зачем это им? — продолжал недоумевать он.

— Да затем, — я выдавил смешок, — затем, что у меня нет ни малейшего намерения делать то, что они от меня требуют.

Процесс над Стивом Митчеллом начинался в понедельник, ровно в десять тридцать утра, в зале под номером один Оксфордского суда Короны, и с этой целью из Лондона «десантировали» судью из Высокого суда правосудия[16] в красной мантии. Словом, процесс по делу об убийстве с участием знаменитости, пусть и не высшего разряда, где все должно было пройти как по маслу.

Как и следовало ожидать, в этот уик-энд королевский судья сэр Джеймс Хорли мне так и не позвонил и не просил об отсрочке; зато я получил электронное послание от Артура, где говорилось, что сэр Джеймс вряд ли сможет появиться в Оксфорде раньше четверга. Я еще тогда подумал, что судья должен сурово отчитать его за этот прогул, но затем решил, что они с сэром Джеймсом, должно быть, старые добрые приятели и регулярно играют в гольф, так что ничего такого уж особенно страшного нашему королевскому адвокату не грозит.

Первый час заседания был целиком посвящен судебным процедурам. Надо было выбрать членов жюри присяжных, затем каждый из них приносил присягу; судья знакомился с советом; секретарь суда радостно сообщил, что ответчик по делу на процесс прибыл, ну и так далее и тому подобное. В зале слышалось непрерывное шуршание — это сортировали и подбирали бумаги. Словом, все должно было быть в полном порядке, прежде чем судья вызовет сторону обвинения и потребует от них изложить суть дела — для начала в общих чертах.

Все без исключения криминальные слушания в английских судах Короны проходят от имени правящего монарха. А потому все бумаги на этом процессе были озаглавлены «R. V. Mitchell*, иными словами — Реджина, Королева, против Стива Митчелла.

Согласно английским законам, все криминальные процессы строятся на соревновательной основе или противоборстве двух сторон. Одна сторона — это обвинение, она представляет интересы Короны; вторая сторона, защиты, действует в пользу ответчика. Две стороны спорят друг с другом, а судья восседает между ними как независимое и нейтральное лицо. Судья один ответствен за четкое соблюдение закона и его процедур. Жюри присяжнъгх, выслушав все аргументы сторон, а также ответы свидетелей, которых допрашивают стороны защиты и обвинения, должно затем удалиться в совещательную комнату и втайне от всех решить, какие факты свидетельствуют в пользу виновности или же, напротив, невиновности ответчика. Если они выносят вердикт «виновен», судья определяет меру наказания — теоретически следуя при этом правилам, выработанным Комиссией по вынесению приговоров.

Именно таким образом работала вся эта система на протяжении нескольких столетий, и не только в метрополии, но и в многочисленных британских колониях, теперь в большинстве своем бывших. Подобная практика рассмотрения дел сохранилась до сих пор и в Соединенных Штатах.

Однако в большинстве стран континентальной Европы суды действуют по другой модели, известной под названием «инквизиционная система», где судья или группа судей рассматривают все факты по делу, допрашивают свидетелей, сами выносят вердикт, а затем оглашают приговор, без какого-либо участия жюри присяжных. Сторонники подобной практики утверждают, что она более эффективна для выявления истины, но нет ни одного реального доказательства того, что одна система чем-то лучше и точнее другой в достижении верного решения.