аргументам, утверждающим, что формальные институты (обозначим их буквой N, поскольку другой термин, Идеи, также начинается с I) достаточны для роста (G).
N → G
То есть (хорошие) институты предполагают (позитивный) рост. Неоинституционалисты в своей реальной научной практике, в отличие от своих декоративных претензий на интерес к идеям, отрицают то, что я утверждаю в настоящей трилогии на основе массы позитивистских, бихевиористских и самуэльсоновских доказательств, а также на основе гуманистических свидетельств пьес, романов, философии, биографии и обычного человеческого опыта, а именно: ⁷.
N и D → G.
N - институты, D - идеи, в данном случае включающие идеи этики в S-переменных и, возможно, права в L-переменных (хотя в институты можно поместить и L, если рассматривать их как стимулы, а не как выражение идеалов). Идеи, D, следует рассматривать как "здравые, вполне благоприятные этические представления о других людях, действующих в рамках добровольных сделок и предлагающих улучшения". Аналогичным образом, институты, N, следует рассматривать как "не идеальные, но, в стиле Джона Мюллера, довольно хорошие стимулы, соответствующие переменным P."⁸ В XVIII веке в Британии изменились только идеи D, а не институты. N фактически не изменилось, а L почти не изменилось.
Если вместе с Нортом, Асемоглу и др. считать, что, напротив, N → G, то по строгой логике получается, что not-G → not-N, и начинается охота на институты, которые потерпели крах и продолжают терпеть крах. Но если верить, что N и D → G, то по столь же строгой логике следует, что not-G → либо not-N (плохие институты), либо not-D (плохие идеи), либо и то, и другое. (Этот логический момент в философии науки известен как дилемма Дюэма и в одной строке символической логики уничтожает самуэльсоновский фальсификационизм, лежащий в основе современной эконометрики и экономической теории). Если это так, то начинается охота либо за плохими институтами, либо за плохими идеями, причем не предполагается, что охота за возможностью плохой идеи является каким-то менее приоритетным научным направлением.
Я понимаю, что импульс придерживаться версии институтов Макса У стоит на первом месте, поскольку в 1960-е годы я говорил то же самое обычным, неколичественным, неэкономическим историкам экономики, таким как Дэвид Ландес: "Сначала давайте использовать показатели общей производительности факторов производства; затем, если что-то останется, мы можем посмотреть архивы писем британских мастеров-железников". К своему стыду, я никогда не собирался смотреть архивы писем, и не стал. Самуэльсоновской экономики, как мне казалось, было достаточно. Так вот.
На утверждение, что нордический институционализм выходит за рамки самуэльсоновской экономики, я снова отвечаю, как, собственно, уже тридцать лет говорю уважаемому Дагу Норту, что это не так: неоинституционализм - это самуэльсоновская экономика в затянутом виде. И его утверждение о том, что ранние экономисты не рассматривали институты, не соответствует действительности. Ранние экономисты рассматривали институты, причем зачастую гораздо шире, чем это делают неосамуэльсонисты-институционалисты - посмотрите на Фогеля и Энгермана, рассматривающих институт рабства, или Бьюкенена, рассматривающего институт правительства, или, например, Маршалла, рассматривающего институт предпринимательской фирмы, или Смита, рассматривающего институт гражданского общества.
Рассмотрим, например, институт, который, несомненно, способствовал росту, а именно: большая зона свободной торговли, в которой местный интерес не мог препятствовать улучшению. В черном варианте он был закреплен в американской Конституции, а в практическом плане был распространен в Великобритании от Land's End до John o' Groats (хотя до 1780-х годов не был распространен и на другом острове Джона Булла). Таможенные союзы, такие как Цольферайн или Австро-Венгрия, тоже были примерами. Так же как и Китайская империя. В других местах локальные монополии, не оспоренные широкой конкуренцией, несомненно, препятствовали росту, то есть не-N → не-G, из чего можно было бы сделать вывод, что G → N, то есть, если был рост, то должны были существовать большие зоны свободной торговли. Но проблема заключается в том, что даже при наличии большой зоны свободной торговли по закону "черной буквы" раздражающая конкуренция из-за гор может побудить людей обратиться к государству с просьбой о защите. Собственно, так оно и происходит. В США подобный источник имеют широко распространенные законы штатов о лицензировании профессий и запрет на филиалы банков. Без сильной этической убежденности, подобной той, что распространилась в Великобритании и Ирландии в XIX веке, в том, что такие петиции плохи или постыдны, черные буквы будут мертвы. N и D → G. Идеи имеют значение, идеология имеет значение, этика имеет значение.
Неразумно продолжать утверждать, что Норт, Авнер Грейф и другие признают силу идей в своих неоинституционалистских историях. Например, в своей книге "Понимание процесса экономических изменений" (2005) Норт неоднократно говорит, что его интересует источник идей. Хорошо. Но вместо того, чтобы вступить в гуманистический разговор с момента появления клинописи на глине, который уже четыре тысячелетия является основным разговором об источнике идей, он обращается к "науке о мозге" (о которой, надо сказать, он мало что знает). То есть Норт каждый раз сводит идеи к материи, а затем к биологическим стимулам, окружающим материю в мозге. Он считает, что разум - это то же самое, что и мозг, что является центральной ошибкой новой френологии некоторых школ науки о мозге.
Мой собственный аргумент в пользу важности идей, Д, мог иметь лишь статический эффект.⁹ Это верно. Но исторический момент заключается в том, что идеи, идеология и этика менялись. А институты - нет. Повторяю, совершенно неверно думать, что институты, с которыми столкнулись британские предприниматели в 1800 году, радикально отличались от тех, с которыми они столкнулись в 1685 году. Но представления о том, что является почетным, уместным, допустимым среди здравомыслящих людей, действительно изменились, причем радикально. И экономический смысл заключается в том, что идеи по своей природе подвержены эффекту масштаба и поэтому могут давать динамические эффекты, способные объяснить факторы в тридцать или сто раз ("идеи занимаются сексом"), а институты зачастую глубоко консервативны и способны давать лишь статические эффекты, не дающие большого эффекта.
Позвольте мне продемонстрировать, чему можно научиться на примере гуманитарных наук с 2000 г. до н.э. и актуальных наук о мозге с 1980 г. н.э. Менее догматичные из неоинституционалистов, такие как Джоэл Мокир и Джон Най, по нечетным дням месяца, похоже, верят в предрассудок Норта-Ацемоглу о том, что N → G. Никаких идей нет. Менее догматичная группа называет идеи "культурой", что является расплывчатым способом, которым люди говорят, когда они на самом деле не приняли к сведению точную и гигантскую литературу об идеях, риторике, идеологии, церемониях, метафорах, историях и т.п., начиная с