Читать интересную книгу НКВД и СМЕРШ против Абвера и РСХА - Анатолий Чайковский

10 октября 1941 г. заместитель начальника особых отделов НКВД СССР Соломон Мильштейн подвел первый итог противостояния советской военной контрразведки с немецкими спецслужбами. «Особыми отделами НКВД и заградительными отрядами… по охране тыла, – информировал он руководство Наркомата, – задержано… агентов 1505; диверсантов – 308; изменников – 2621». Со временем число первых, вторых и третьих возросло в разы.

Ощущая провал «блицкрига», предусмотренного планом «Барбаросса», и видя существенное замедление продвижения войск Вермахта к конечной цели, об изменении стратегии в военной кампании на Востоке заговорило и высшее руководство рейха. Уже 30 июля 1941 г. Гитлер вынужденно подписал директиву № 34 о временном прекращении наступательных операций войсками группы армий «Центр» на московском направлении, а спустя несколько дней на совещании (4 августа) в штабе этой же группы, заявил: «Чтобы успешно продолжить войну против СССР…, определяющим является лишить противника жизненно важных районов». Видение ситуации он отразил в приказе ОКВ от 21 августа: «Главной задачей до наступления зимы является не взятие Москвы, а захват Крыма, промышленных и угольных районов на Донце и лишение русских возможности получения нефти Кавказа».

Изменившийся характер войны и наработка Верховным командованием Вермахта новых планов ее продолжения отразились и на первоначальных задачах разведывательной стратегии немецких спецслужб. Главным образом они коснулись расширения агентурной работы в советском тылу. Вынужденным изменениям подверглась и вербовка агентов, а главное, качество их подготовки.

В сентябре 1941 г. по личному указанию Гитлера адмирал Канарис со свитой прибыл на Восточный фронт. Не приветствуя в свое время нападение на СССР, обладая немалой толикой прозорливости и умением анализировать ситуацию, глава Абвера понимал: война приобретает затяжной характер, и конечный ее результат во многом будет зависеть от способности сторон наращивать военный потенциал, в том числе с участием его спецслужбы.

Самокритично оценивая работу родного ведомства, понимал он и другое: кроме хорошо продуманного организационного построения, в деятельности его «детища» решающее значение будут иметь агентурные кадры. Профессиональные данные штатных сотрудников и агентов, их пригодность к разведке, контрразведке и диверсиям, кроме преданности делу Третьего рейха, им виделась в наличии особых качеств и специального опыта, которые, по его мнению, были необязательны и даже нежелательны для офицеров строевой службы. Солдат, поучал он подчиненных, носит форму, и армия требует единого образа мыслей и единой воли. Но это не относится к разведке. Пришедший в разведслужбу должен думать как угодно, но только не шаблонно. Наделенные буйной фантазией подчиненные не приветствуются в обычных условиях, но они незаменимы в разведке и контрразведке. Единообразие действий, – подчеркивал не раз Канарис, – это обязательная предпосылка для регулярных войск, но не для Абвера. Своеволие, одновременно субординация и исполнительность, похвальное качество как для сотрудника, так и для агента.

Основными аргументами при вербовке агентуры рекомендовалось использовать: утверждения, что с ее помощью приближается момент свержения ненавистного жидовско-сталинского режима; изложение просьбы помочь контрразведке разобраться – кто есть их общий враг, а кто – «заблудшая овца», тем самым помочь невинным людям и своим же соотечественникам выйти на путь истины[86]; убеждения, что главным виновником начавшейся войны является не Германия, а подготовившийся к вторжению в Европу Советский Союз, а Третий рейх и его союзники несут народам СССР мир и процветание; обещания предоставить после окончания войны прибалтам, украинцам, народам Кавказа и Средней Азии полную независимость и т. д. Не менее сильным аргументом при склонении к шпионскому ремеслу, в том числе командного и политического состава Красной Армии, в руках Абвера считались предвоенные советские репрессии, растерянность, неразбериха, неоднократное паническое отступление войск Красной Армии, демонстрация превосходства немецкого оружия и боевой техники.

Процесс вербовки агентуры, особенно из числа нейтральных, а тем более определенно негативно настроенных против немцев лиц, усложнялся рядом обстоятельств. Необходим был опыт подобной работы, наличие компрометирующих материалов, свидетельских показаний и др. Значительным затруднением выступал и языковой барьер. Русский, а тем более украинский, белорусский, языки других народов СССР среди абверовцев, не говоря о сотрудниках СД и гестапо, знали единицы, преимущественно старые кадровые агенты времен Российской империи и советского предвоенного периода. При разговоре с вербуемым требовалась деликатность, такт, а в нужных случаях – осторожность и прозорливость, чтобы вовремя уловить состояние и настроение возможного агента, колебания или полное невосприятие им предлагаемых условий, найти в пользу прозвучавшего предложения убедительные доводы или аргументированно парировать отрицательные высказывания. Откровенно общаться с вербовщиком с участием переводчиков, особенно из числа жителей Прибалтики, Западной Украины и некоторых других национальностей, вербуемые соглашались далеко не всегда или же давали не совсем искренние ответы. Подспудно их преследовала мысль: переводчики выступают непосредственными свидетелями их предстоящего предательства.

Сравнивая процесс вербовки и агентурный контингент с аналогичной «процедурой», осуществляемой службой безопасности и тайной государственной полицией, абверовцы с гордостью подчеркивали: он существенно отличался. «СД, – вспоминал о практике подобной работы на оккупированной советской территории капитан Абвера Д. Каров, – при вербовке шла по линии наименьшего сопротивления и поэтому главным образом вербовала людей с уголовным прошлым, авантюристов и любителей хорошо пожить, а также нацменов, разжигая при этом ненависть к другой национальности».

Нечто подобное во Франции и Бельгии наблюдал и упоминаемый Гуго Блейхер. Судя по всему, демонстрируя свою нелюбовь к гейдриховским «костоломам», он подчеркивал: «Служба безопасности была очень неразборчива в выборе агентов, которых она вербовала с помощью своих методов. В то время как военная разведка и контрразведка отбирала нужных людей с большой тщательностью и осторожностью и избегала использовать уголовников, СД не брезговала самыми сомнительными элементами, каких только можно найти в больших городах».

По словам же сотрудников гестапо и СД, в силу «масштабных мероприятий против подозрительных лиц» в агентурной среде многие из агентов, боясь в разговоре с начальством непроизвольно высказать «неправильные мысли» или сказать вслух «крамольные» слова, стали избегать откровенных ответов на интересующие спецслужбы вопросы. Побеждал, безусловно, инстинкт самосохранения…

С прибытием Канариса на фронт состоялось и первое в условиях войны совещание фронтовых руководящих лиц Абвера, на котором адмирал дал указание пересмотреть тактику и стратегию диверсионно-разведывательной и подрывной работы. Основной посыл сводился к улучшению подготовки агентуры, ведению разведки не только в действующей Красной Армии и прифронтовой полосе, но и в глубинных районах Советского Союза, усилению диверсий, террора и пропаганды. Тогда же было принято решение о расширении сети «учебных заведений» Абвера, повышении разнообразия и специализации в обучении соответствующих агентурных категорий. Прерогатива в подготовке была отдана агентам для заброски в прифронтовой и глубокий советский тыл. Из почти 30 школ, созданных к этому времени, в 21 обучалась данная категория, в том числе в 12 школах (57 %) осуществлялась подготовка «доверенных лиц» для длительного оседания далеко за линией фронта.

В этот же период было положено начало и массовой вербовке агентов-двойников. Искали и находили их среди задержанных с подозрением в антифашистской деятельности, а также арестованных подпольщиков, партизан, парашютистов, радистов, советских агентов. Ценность перевербованных агентов заключалась прежде всего в том, что свои секреты они старались хранить сами. Знали они и другое: каждый день их двойной игры чреват смертельной опасностью. Американский историк спецслужб Монтгомери Хайд писал: «Потенциальная ценность агента-двойника заключается в его способности делать четыре вещи. Во-первых, он может давать информацию о других агентах, используемых противником, об их обучении, заданиях и методах работы. Во-вторых, исходя из вопросников, переданных ему первоначальными хозяевами, он может объяснить, что они хотят узнать, а это зачастую помогает раскрыть стратегические планы противника. В-третьих, при правильной организации дела агент-двойник делает все возможное, чтобы супротивная сторона не засылала новых и, возможно, неизвестных агентов в соответствующих район действий. Тем самым он серьезно способствует укреплению безопасности той страны, которой теперь служит. Наконец, и это самое важное, он может быть использован в качестве канала для доведения до противника дезинформации стратегического характера». По его же словам, использование агентов-двойников – «это конечная цель контршпионажа».