Характерно, что свое радикальное западничество Раковский сочетал с не менее радикальным левачеством. Во время Гражданской войны он усиленно насаждал на Украине коммуны и совхозы (только в 1919 году им было организовано 1655 единиц совместных хозяйств), за что его сильно критиковал Ленин. В 1920 году, под предлогом борьбы с «кулацким бандитизмом», этот пламенный революционер направо и налево сыпал распоряжениями — брать заложников, уничтожать хутора и села, являющиеся «очагами» бандформирований. Именно Раковский «осчастливил» Украину созданием так называемых «комитетов незаможних селян», аналогом российских комбедов. Но если в РСФСР комбеды были фактические распущены уже осенью 1918 года, то в УССР они просуществовали, как орган власти, до 1925 года, а окончательно были отменены аж в 1933 году.
Красное западничество как феномен
Изучая политическую историю XX века, неизбежно приходишь к мысли о том, что левый экстремизм просто обречен эволюционировать в сторону западного либерализма. В этом великолепно убеждает и пример Троцкого, и пример Бухарина. Последний в 1918 году был крайне левым, а в 20-е годы превратился в сторонника развития рыночных отношений. Причем закономерность подобной эволюции подтверждает не только отечественный опыт, но и пример зарубежных компартий. Так, Иосип Броз Тито, лидер югославских коммунистов, начал свое противостояние Сталину, выступая именно с позиций «возврата к ленинизму». На заседании Политбюро ЦК Компартии Югославии, прошедшем 1 марта 1948 года, вполне в троцкистском духе говорилось о перерождении СССР и утверждалось: «…восстановление русских традиций — это проявление великодержавного шовинизма. Празднование 800-летия Москвы отражает эту линию… навязывается только русское во всех областях жизни… Политика СССР — это препятствие на пути международной революции…» Это уже позже, после окончательного разрыва с Союзом, титовцы пойдут на либерально-рыночные реформы и станут сотрудничать с Западом, а первоначально все начиналось с критики сталинской великодержавности и «национальной ограниченности» («ограниченности», которая сделала Россию космической державой).
Показателен и пример ещё одного левого экстремиста — Мао Цзэдуна — творца «культурной революции», чьи эксцессы не сравнятся с ужасами сталинизма и гитлеризма, вместе взятыми. Вдоволь наговорившись о пользе ядерной войны для мировой революции, «разоблачив» СССР в контрреволюционности и отправив на тот свет десятки миллионов китайцев, Мао в начале 70-х годов пошел на стратегический союз с США, который был сорван только после его смерти, разгрома левацкой «банды четырех» и прихода к власти прагматика Дэн Сяопина.
Всё это не случайно — р-р-революционная горячка и левачество так же вредны, как и либерально-рыночные эксперименты. Из леваков, скорее всего, выйдет либерал или агент западных спецслужб, ибо «троцкистов» всех мастей и «капиталистов» объединяет подчеркнутая ненависть к традиционным ценностям и национальной самобытности.
К сожалению, смерть Сталина помешала вытравить до конца утопизм, космополитизм и экстремизм марксова учения, которые дали свои ядовитые всходы в 50–80-х годах. Левый экстремизм бывшего троцкиста Хрущева (сопровождавшийся сворачиванием национально-патриотической пропаганды и очередным витком гонений на церковь) был, по сути своей, новым проявлением «синдрома мировой революции». Стремительное политическое наступление на Запад, чуть не приведшее к мировой войне, сопровождалось заигрыванием с ним же и заимствованием многих его ци-вилизационных установок. Воспроизводилась «старая добрая» модель поведения Троцкого, парадоксальным образом сочетающего антизападную революционность и западничество. Но, в отличие от своих предшественников, советские неотроцкисты все-таки победили. Хрущевизм, временно остановленный острожными брежневскими партаппаратчиками, возродился при Горбачеве. Тогда начались разговоры о «ленинском социализме», о том, что «революция продолжается». Произошла реабилитация Троцкого и иже с ним. Окончилось все, правда, торжеством в России самого дикого и прозападного капитализма. Но ведь примерно того же и хотел Троцкий.
Сознание Троцкого было сформировано на основе преклонения перед буржуазным Западом, его научно-промышленной мощью. «Троцкий был убежденным западником, — отмечает доктор философских наук Б. Межуев. — Для него пролетарская революция представляла собой окончательную победу города над деревней, рационализма науки над стихийностью чувства (вспомним все, что нам стало известно в последнее время, в основном благодаря популярным исследованиям Александра Эткинда, об увлечении Троцкого психоанализом как орудием преодоления не контролируемых сознанием человеческих страстей), в конечном счете мирового города над мировой деревней, Запада над Востоком» («В объятиях большевизма»).
Вестернизации сознания Троцкого мощный импульс дали его размышления над догмами марксизма. Маркс и Энгельс не считали возможной победу пролетарской революции в странах крестьянских, недостаточно развитых в промышленном отношении. Для нее необходимо наличие мощного промышленного пролетариата, составляющего большинство населения. В России такого пролетариата не было, зато там было мощное социалистическое движение. Поэтому требовалось как-то выйти из положения, согласовать его с требованиями Марксовой ортодоксии. Меньшевики объявили, что пролетариату и марксистам надо идти на союз с либеральной буржуазией и всячески способствовать ей в деле капитализации России. Она-то и доведет дело до пролетарской революции. Большевики считали, что пролетарская революция в стране возможна, но пролетариат должен осуществлять ее в союзе с крестьянством. Троцкий же занимал специфическую позицию, которую Межуев резюмирует следующим образом: «Пролетарская революция в крестьянской стране должна полагаться на поддержку пролетариата „передовых стран“… в которых, в отличие от России, существуют все предпосылки для социализма… Пролетарская революция в отсталых, небуржуазных странах должна перерастать в интернациональную революцию… По Троцкому, периферия революционизирует центр. Но при этом прежние иерархические отношения между ним и периферией сохраняются и даже укрепляются — центр в процессе мировой революции восстанавливает свое доминирующее положение».
Троцкий не верил в то, что Россия способна сама построить социализм или хотя бы серьезно поднять свое хозяйство. «Отстояв себя в политическом и военном смысле как государство, — писал он в 1922 году, — мы к созданию социалистического общества не пришли и даже не подошли. Борьба за революционно-государственное самосохранение вызвала за этот период чрезвычайное понижение производительных сил; социализм же мыслим только на основе их роста и расцвета… Подлинный подъем социалистического хозяйства в России станет возможным только после победы пролетариата в важнейших странах Европы» («Программа мира»).
Сердце Троцкого принадлежало Западу, в особенности — США, с чьими спецслужбами он сотрудничал на закате своей жизни. Ещё до событий 1917 года «демон революции» предсказывал их хозяйственное и культурное доминирование во всем мире. Вот отрывок из его воспоминаний об «открытии Америки» в 1916 году: «Я оказался в Нью-Йорке, в сказочно-прозаическом городе капиталистического автоматизма, где на улицах торжествует эстетическая теория кубизма, а в сердцах — нравственная философия доллара. Нью-Йорк импонировал мне, так как он вполне выражает дух современной эпохи».
И надо сказать, что Западу Троцкий тоже импонировал. В том числе — и некоторым западным капиталистам. Вообще, как это ни покажется странным, но многие деловые круги на Западе были весьма заинтересованы в развитии революционного движения. Марксисты были убеждены в необходимости и неизбежности отмирания как наций, так и государств. Поэтому они своей деятельностью способствовали стиранию национально-государственных различий, что на руку транснациональному капиталу. К тому же на революциях в некоторых странах можно очень неплохо поживиться, используя свои связи среди самих революционеров.
И тут самое время вспомнить о сотрудничестве Троцкого с Парвусом, о котором уже было сказано выше. Удачливый зерновой магнат и ярый ненавистник России, Парвус оказал огромное влияние на складывание политического мировоззрения Троцкого. Именно от него Лев Давидович взял идею «перманентной революции». Одно вовсе не мешало другому. Так, прогрессивное требование создания «Соединенных штатов Европы», которое упорно выдвигал Троцкий, весьма отвечало интересам зерноторговцев, способствуя устранению таможенных барьеров. «Таможенные барьеры стали препятствием для исторического процесса культурного объединения народов, — писал Парвус. — Они усилили политические конфликты между государствами».