Читать интересную книгу О всех созданиях – прекрасных и удивительных - Джеймс Хэрриот

– Да, – сказал я. – Она явно слабеет. Думаю, теперь уже скоро. – Не удержавшись, я добавил: – Вы потеряли эту овцу и того ягненка. А ведь я, почти наверное, спас бы их для вас, если бы вы дали мне такую возможность.

Быть может, мои слова произвели впечатление на мистера Китсона. Во всяком случае, через несколько дней он вызвал меня к овце, которой сам явно не помогал разродиться. Она паслась на лужке перед домом, битком набитая ягнятами – такая бочкообразная, что еле передвигала ноги. Но вид у нее был здоровый и веселый.

– Прямо чертов клубок какой-то, – угрюмо объяснил мистер Китсон. – Я две головы нащупал, а ног и не разберешь сколько. Совсем запутался, черт их дери!

– Но вы не очень старались распутать?

– Да нет. И не трогал ничего.

Несомненный прогресс! Мистер Китсон ухватил овцу за шею, а я опустился позади нее на колени и обмакнул руки в ведро с водой. Против обыкновения утро выдалось теплое. Вообще-то время, когда в Йоркшире ягнятся овцы, в моей памяти прочно связано с резким ветром, гуляющим по жухлой траве на склонах, с растрескавшейся кожей на руках, с пальцами, ноющими от холода, перчатками, шарфами, онемевшими кончиками ушей. Уроженец Глазго, я год за годом ждал теплой душистой весны, такой обычной на западе Шотландии. Вот уже тридцать лет прошло, а я все жду, и в душу ко мне медленно закрадывается подозрение, что в Йоркшире я ничего подобного никогда не дождусь.

Но это утро выдалось особенное. Теплое солнце лило лучи с безоблачного неба, ветра не было, и лишь легкий зефир овевал меня ароматами полевых цветов и нагретой солнцем травы. А мне предстояла самая любимая моя работа. Я чуть было не засмеялся от чистой радости, когда ввел руку. Места сколько угодно! Все влажное, как положено, ничего не подпорчено! А размотать этот клубочек проще простого. И секунд через тридцать передо мной на траве закопошился ягненок, а несколько секунд спустя – второй и третий. После чего к вящему моему восторгу я, продвинув руку глубже, обнаружил еще одно раздвоенное копытце и извлек на свет четвертого ягненка.

– Четверня! – весело крикнул я, но фермер моего восхищения не разделил.

– Куда их столько! – пробурчал он – Только лишние хлопоты. Двух ей и за глаза хватило бы. – Он умолк и посмотрел на меня особенно кисло. – А вот уж вас-то звать и вовсе не к чему было. Так-то я бы и сам справился.

Я только печально посмотрел в ответ, не вставая с корточек. Уж такая наша профессия: ты всегда в проигрыше. Будешь долго возиться – никуда ты не годен, а сделаешь все быстро – незачем тебя и вызывать было! Я в свое время отверг совет одного моего старого искушенного коллеги, который не без цинизма поучал меня: "Никогда при окоте не торопитесь! Если понадобится, так этих чертенят и поглубже затолкнуть можно. Лишь бы видимость была!" Но в такие минуты я его хорошо понимал.

Впрочем, я быстро утешился, наблюдая за четырьмя ягнятами. Как часто у меня сердце болело за новорожденных, явившихся на свет в самую мерзкую погоду, порой даже в снег или гололедицу! Но нынче было одно наслаждение смотреть, как они стараются встать на ножки под ласковым солнцем, а их мохнатая шкурка уже почти совсем высохла. Мать, как по волшебству, обретшая стройность, зачарованно переходила от одного к другому, будто не веря собственным глазам. Она обнюхивала их, облизывала, и вскоре в ответ на ее утробные смешки послышались тоненькие дрожащие фальцеты ее семейства. От этого пленительного разговора меня отвлек фермер.

– А вон матка, которую вы тогда опростали.

Я оглянулся, да, гордо семенит мимо, а сбоку трусит малыш.

– Да-да. Выглядит она прекрасно. – Взглянуть на нее было приятно, но чуть подальше, я увидел… Обычно я овец различаю плохо, но у этой была особая примета, запомнившаяся мне пролысина, полоска голой кожи, обтягивающая позвонки. Нет, я не ошибаюсь! И, махнув в ту сторону рукой, я спросил:

– А вот эта, там?..

Фермер посмотрел, куда я указываю.

– Ну, да, та самая, которая в конюшне лежала, когда вы в прошлый раз приезжали. – Он перевел на меня ничего не выражающий взгляд. – Та самая. Вы еще мне велели Мэллоку позвонить.

– Но… но она же умирала! – выпалил я.

Уголки губ мистера Китсона дернулись почти в подобии улыбки.

– Так вы тогда и говорили, молодой человек. – Он сгорбил плечи. – Дескать ей недолго осталось. Верно?

Мне нечего было ответить. Я уставился на него в изумлении. Но он, вероятно, был удивлен не меньше, потому что продолжал:

– Одно я вам скажу. Я с овцами, можно сказать, весь свой век прожил, так эдакого я ни разу не видел. Она просто взяла да заснула.

– Неужели?

– Вот-вот! Говорю же вам заснула, да два дня и проспала.

– Она проспала два дня?

– Вот-вот! Два дня. Что я, шучу что ли? Я все в конюшню заглядывал, а она спит себе да спит. Пролежала смирнехонько ночь, и еще день, и еще ночь. А на третье утро захожу, а она уже стоит – корм ей, значит, подавай!

– Поразительно! – Я выпрямился. – Я должен посмотреть на нее поближе.

Мне действительно хотелось взглянуть, как рассосался этот страшный синий отек под хвостом, и я подходил к ней осторожно, мало помалу оттесняя ее в дальний угол лужка. Там мы на несколько секунд замерли в напряжении. Я сделал обманный выпад, она ловко увернулась. Еще один – то же самое. И тут я прыгнул, чтобы вцепиться ей в шерсть, но она легко предугадала мое намерение и проскочила у меня между рук, дробно стуча копытцами. Я было погнался за ней, но было слишком жарко, да и резиновые сапоги – не самая идеальная обувь для того, чтобы бегать по лугу. И вообще я давно пришел к выводу, что в тех случаях, когда ветеринару не удается изловить своего пациента, беспокоиться особенно незачем.

Но пока я шел назад, в голове у меня билась мысль, что я открыл нечто новое, случайно открыл. Жизнь этой овце спасли не медикаменты, а просто то, что она перестала чувствовать боль, и природа могла без помех заняться своей целительной работой. Этого урока я не забыл: животное, испытывающее сильную непрерывную боль, может не выдержать сопутствующих ей ужаса и шока. Тогда оно умирает. Но если снять эту боль, не исключены подлинные чудеса. Найти логическое объяснение не берусь, но я знаю, что это так.

К тому времени, когда я вернулся к мистеру Китсону, солнце совсем сожгло мне шею, а по спине поползли струйки пота. Фермер все еще следил за овцой, которая после лихой пробежки с удовольствием щипала траву.

– Ну, просто в толк не возьму, – бормотал он, почесывая щетинистый подбородок. – Два дня и две ночи – и хоть бы шелохнулась! – Он обернулся ко мне, и глаза его расширились: – Знаете, молодой человек, ну, прямо будто ее одурманили чем!

27

Овца мистера Китсона никак не выходила у меня из головы, но изгнать ее все-таки пришлось: окот продолжался, однако и другие животные не прекратили болеть, задавая всякие практические задачки. Как, например, Пенни, пудель Флакстонов.

Первое появление Пенни у нас в приемной запомнилось мне главным образом потому, что ее хозяйка была очень привлекательной. Когда я высунул голову из смотровой и спросил: "Кто следующий?", круглое личико миссис Флакстон под плотной шапочкой глянцевитых иссиня-черных волос словно озарило все вокруг как вспышка маяка. Не исключено, что этому эффекту способствовали ее соседи, слоноподобная миссис Бармби с канарейкой, которой требовалось подстричь коготки, и мистер Спенс, девяностолетний старец, пришедший за порошком от блох для своей кошки. Тем не менее смотреть на нее было очень приятно. И дело было не столько в ее бесспорной миловидности, сколько в наивной доверчивости ее взгляда, в улыбке, не сходившей с губ. Сидевшая на ее коленях Пенни тоже словно бы улыбалась из-под высокого кока каштановых завитков.

В смотровой я поставил ее на стол.

– Так что с ней?

– Ее немножко рвало. И еще понос. Началось вчера.

– Гм… – Я повернулся и взял термометр. – Какие-нибудь изменения в питании?

– Нет, никаких.

– У нее есть привычка хватать на прогулке всякие отбросы?

Миссис Флакстон покачала головой.

– Я не замечала. Но, наверное, даже самая воспитанная собака может не устоять перед соблазном и куснуть мертвую птицу или еще какую-нибудь мерзость! – Она засмеялась, и Пенни засмеялась ей в ответ.

– Ну, температура у нее чуть повышенная, однако ее это как будто не угнетает. – Я подсунул руку ей под живот. – Что же, Пенни, пощупаем твое пузичко.

Нажимал я очень легко, но пуделек вздрагивал все время, пока я исследовал желудок и кишечник.

– Гастроэнтерит, – сказал я. – Но, видимо, очень легкий и должен скоро пройти. Я дам вам лекарство, и несколько дней держите ее на легкой диете.

– Обязательно. Благодарю вас! – Миссис Флакстон потрепала Пенни по голове и нежно ей улыбнулась.

Она была очень молода – лет двадцати трех, не больше, и поселилась в Дарроуби с таким же молодым мужем совсем недавно. Он служил в крупной сельскохозяйственной фирме, специализировавшейся на торговле костной мукой и концентратами, и во время объездов я иногда встречал его на фермах – такого же милого и дружелюбного, как и его жена, как и – если на то пошло – как и его собака.