«Край света – это в нашем случае Америка? Тоже мне подвиг!»
– Да, у вас на все хватит, – сказала она не слишком уверенно, – у таких, как вы, всегда на все хватает!
– А какой я? Ты знаешь, конечно? – Сережа почти собрался уходить.
Максималисты те же дураки, только с претензией. Иметь с ними дело бессмысленно, а в первую очередь скучно.
– Так знаешь или нет?
– Нет. – Леночка признается ему и себе, что он прав, ничего она, в сущности, о нем не знает.
Что за женщина была его мать? Может быть, он не просто так сбежал от нее на другой континент. Что, если он своими деньгами помогает не только ей, Леночке, но и еще каким-нибудь сиротам по всему миру? Вдруг, если приглядеться внимательнее, богатство вообще не порок? Ее собственный отец тоже ведь был не беден, а разве повернется у нее язык даже в шутку назвать его нуворишем и тем более вором?
– Рассказать? – спрашивает Сергей немного насмешливо.
Леночка, впрочем, заметила, что с насмешкой он делает и говорит почти все. Красивый, богатый, удачливый, он почему-то кажется ей ужасно одиноким. Ей хочется его пожалеть. Даже если мудрая Мария Савельевна утверждает, что ореол одиночества для мужчины как для цветка сладкая пыльца, приманка, каприз эволюции, а для женщины жалость – основная причина разочарований.
– Да, – отвечает она, – конечно, расскажите.
8
Решение жениться созрело у Сережи за полдня до Леночкиной операции. Собираясь в больницу, он разложил по пакетам термос с горячим куриным бульоном, свежесваренный клюквенный морс в бутылке из-под минеральной воды, пригласительные билеты на рождественский бал в Венскую оперу в следующем декабре и антикварное серебряное кольцо с изумрудами работы парижского ювелира.
От двух своих воспитателей (в отличие от Инны он не считал своим настоящим отцом ни того, ни другого) Сережа в равной мере унаследовал простую заботливую нежность и пылкую театральность красивых жестов. Два противоположных начала иногда бились в нем не на жизнь, а на смерть, как разругавшиеся близнецы, и только теперь заключили – может быть, временное – перемирие, чтобы он в третий раз попытался стать счастливым. Теперь, когда у матери уже нет возможности ему помешать.
Созерцая, как он – подобно Гордону – выметывает на прикроватную тумбочку свои разнокалиберные дары, Леночка невольно умилилась его мальчишеской наивности и секунд на пятнадцать даже забыла о скором крушении своих было вспыхнувших девичьих надежд.
– Я выбираю бульон и морс, – сказала она, опомнившись, – но мне их перед наркозом, наверное, нельзя. И твоей быть я тоже не могу, это было бы несправедливо. Не нужна тебе жена-инвалид.
– Много ты знаешь, кто мне нужен. – Сережа все-таки надел ей на безымянный палец сверкающий изумрудный цветок на серебряном стебельке.
– У меня никогда не будет детей, это ты понимаешь? – Леночка залюбовалась чудесным подарком и не удержала пары горючих слезинок. – Да и как женщина я, скорее всего…
– Ах, ты и о моих сексуальных пристрастиях тоже осведомлена лучше меня самого! Потрясающее самомнение! И вообще, скажи прямо, да или нет?
Магическое и запретное слово «сексуальных» совсем выбило Леночку из колеи. Говорят разве такое вслух? Нет, нет и нет! Но от легкого прикосновения его губ к ее шее будто шумно забила крыльями бабушкина Синяя Птица…
– Спроси меня еще раз, завтра, – увильнула от ответа затрепетавшая, но осторожная девочка, – когда я проснусь.
Профессор Казаков призывает на помощь всю свою выдержку и весь свой опыт, но рука все равно предательски дрожит: в такой ситуации он никогда еще не был. Саркома матки – заболевание само по себе достаточно редкое, примерно два процента всех злокачественных маточных опухолей, и диагностируется, как правило, с огромным трудом. Далеко не каждое предоперационное обследование дает однозначный результат, так что зачастую правильный диагноз удается поставить только после удаления опухоли. Это нормальный ход событий. Здесь же с точностью до наоборот все анализы и тесты, какие только можно себе представить, не допускали альтернативных трактовок. Полное цитологическое обследование, гистерография, гистероскопия, соскоб и прочая и прочая… Решительно все. По крайней мере со второго захода.
И что?
Никакой опухоли у женщины, лежащей на столе, нет. Нет, если только Казаков еще может доверять своему зрению.
– Валентина, взгляните, – он кивает медсестре, – видите вы что-нибудь?
Под стерильной маской никому не заметно, как Валентина прикусывает губу.
– По-моему, нет, хотя…
– Даша, взгляните вы.
У медсестры Даши сегодня особый день: профессор впервые позволил ей присутствовать в операционной.
– А как выглядит то, что я должна увидеть?
– Примерно как рассыпчатый кочан цветной капусты, растущий из стенок матки. – В решающие моменты Казаков привык говорить понятно и просто, не затрудняя чужих ушей сложной латинской премудростью.
– Нет, ничего подобного я не вижу, – отвечает Даша тоже просто.
– Ну, вот и я не вижу, – немного успокоенный, профессор снова поворачивается к Валентине. – Зашиваем.
– То есть как – зашиваем, Максим Петрович? После всего?.. А если опухоль все-таки есть? – Валентина медлит подать необходимый инструмент.
– Где? Покажите.
– Ну, я не знаю, где-нибудь… Зачем вам рисковать своей репутацией? Пойдет слух, что вы при операции не заметили рака, все пациенты уйдут к Малютину…
Перечить самому Казакову более чем легкомысленно, он шеф, корифей, почти бог, но на уме у Валентины сейчас только одно: что она будет делать, если рассерженный американец, заподозрив подвох, потребует назад свои деньги, уже вложенные ею в ремонт квартиры?
– И что вы предлагаете? – Не то чтобы профессор в самом деле хотел узнать ее мнение, ему просто нужна пауза, роздых.
– Давайте доведем операцию до конца, раз она уже все равно оплачена. Кто знает, найдется ли у бедной девочки в следующий раз такой щедрый спонсор?.. Даром он, что ли, потратился?
– Вы так считаете? – Казаков обращается к проговорившейся Валентине, а смотрит на остолбеневшую Дашу. – А вы, Дашенька? Что выбираете вы? Выбирайте!
– Я? – Ей совсем непонятно, почему выбор между жизнью и смертью, полноценностью и неполноценностью, счастьем и несчастьем двадцатилетней Леночки, о чьем сказочном романе с американским миллионером вот уже третьи сутки судачит весь персонал, должна осуществить именно она, понятия не имеющая, как выглядит саркома. – А почему я, Максим Петрович? Разве я имею право?
– А Валентина имеет? – профессор испытующе сверлит ее взглядом. – Не кажется ли вам, Дашенька, что, если вы скромно промолчите, в конечном итоге обязательно выберет она?