Читать интересную книгу Жак-фаталист и его хозяин - Дени Дидро

Жак. Ну и что же? К чему было рисовать портрет этой женщины? Разве я теперь не знал бы всего того, что вы о ней сказали?

Хозяин. На другой день Деглан навестил свою очаровательную изменницу; он застал у нее своего соперника. Но каково было удивление его соперника и красавицы, когда они заметили на правой щеке Деглана черный пластырь.

«Что это такое?» – спросила вдова.

Деглан: «Ничего».

Соперник: «Небольшой флюс?»

Деглан: «Это пройдет».

Побеседовав несколько минут, Деглан ушел и, выходя, сделал сопернику знак, который был отлично им понят. Соперник спустился следом за ним вниз; они пошли по разным сторонам улицы, встретились за садом прекрасной вдовы, скрестили шпаги, и соперник Деглана упал на землю, раненный хоть и тяжело, но не смертельно. Пока его уносили домой, Деглан возвратился к вдове, сел возле нее, и они беседовали еще некоторое время о случившемся накануне. Вдова спросила, что означает эта огромная нелепая мушка на его щеке. Он встал и взглянул на себя в зеркало.

«Действительно, – сказал он, – она слишком велика…»

Он взял у вдовы ножницы, снял пластырь, урезал его на самую малость, затем приклеил к прежнему месту и спросил:

«Как вы теперь меня находите?»

«Чуточку менее смешным, чем раньше».

«Это уже кое-что значит».

Соперник Деглана выздоровел. Новая дуэль, в которой победа осталась за Дегланом; и так пять или шесть раз подряд: и после каждого поединка Деглан уменьшал свой пластырь на полоску и снова приклеивал его к щеке.

Жак. Чем же кончилась эта история? Мне кажется, что, когда меня принесли в замок, он не носил своего черного кружка.

Хозяин. Нет, не носил. Все закончилось с жизнью прекрасной вдовы. Глубокое огорчение, которое она испытала, окончательно расстроило ее и без того слабое здоровье.

Жак. А Деглан?

Хозяин. Однажды, когда мы прогуливались вместе, ему подали записку; он прочел ее и сказал:

«Да, это был славный человек, но смерть его меня не печалит…»

Тотчас же он сорвал со щеки остаток своего черного кружка, превратившегося благодаря частому подрезыванию в обыкновенную мушку. Вот история Деглана. Ну как? Жак удовлетворен, и я могу рассчитывать на то, что он выслушает историю моих любовных похождений или вернется к своей?

Жак. Ни на то, ни на другое.

Хозяин. Почему?

Жак. Потому что жарко, потому что я устал, потому что это – очаровательное место, потому что нам будет приятно под тенью деревьев и потому что, наслаждаясь прохладой на берегу ручья, мы сможем отдохнуть.

Хозяин. Согласен; но твоя простуда?

Жак. Она произошла от жары, а врачи говорят, что против всякого яда есть противоядие.

Хозяин. Это верно как в моральном смысле, так и в физическом. Я заметил одно странное явление: нет такого правила морали, из которого не сделали бы медицинского афоризма, и наоборот: редко попадается такой медицинский афоризм, из которого не сделали бы правила морали.

Жак. Так и должно быть.

Они спешились и растянулись на траве. Жак спросил своего Хозяина:

– Вы спите или бодрствуете? Если бодрствуете, я сплю; если спите, я бодрствую.

Хозяин ответил:

– Спи, спи!

– Значит, я могу рассчитывать на то, что вы бодрствуете? Ибо на сей раз мы рискуем лишиться обеих лошадей.

Хозяин вынул часы и табакерку; Жак задремал, но поминутно вскакивал и спросонья размахивал руками. Хозяин спросил:

– Какой дьявол вселился в тебя?

Жак. Меня донимают мухи и комары. Хотел бы я узнать от кого-нибудь, на что нужны эти бесполезные твари?

Хозяин. А если ты этого не знаешь, то неужели они ни на что уж не нужны? Природа не создает ничего бесполезного и лишнего.

Жак. Конечно; раз какой-нибудь предмет существует, то он должен существовать.

Хозяин. Когда у тебя избыток крови, особенно дурной крови, как ты поступаешь? Зовешь лекаря, и он выпускает тебе два-три тазика. Так вот комары, на которых ты жалуешься, – это туча маленьких крылатых лекарей, прилетающих, чтоб колоть тебя своими маленькими ланцетами и вытягивать кровь каплю за каплей.

Жак. Да, но без разбора, не справляясь с тем, слишком ли много ее у меня или слишком мало. Приведите сюда чахоточного и увидите, что ваши маленькие крылатые лекари будут жалить и его. Они думают о себе, и все живое думает о себе, и только о себе. Если это вредит другому – наплевать, лишь бы себе не в обиду…

Затем он похлопал руками в воздухе, приговаривая:

– К черту маленьких крылатых лекарей!

Хозяин. Жак, знаешь ли ты басню о Гаро71?

Жак. Знаю.

Хозяин. Что ты о ней думаешь?

Жак. Дрянная басня.

Хозяин. Легко сказать!

Жак. И доказать нетрудно. Если бы вместо желудей на дубе росли тыквы, разве этот дурак Гаро заснул бы под дубом? А если б он не заснул под дубом, то не все ли равно было бы его носу, падают ли оттуда тыквы или желуди? Читайте эту басню своим детям.

Хозяин. Один философ, твой тезка72, запрещает читать ее.

Жак. У всякого свои взгляды, и Жан-Жак не Жак.

Хозяин. Тем хуже для Жака.

Жак. Кто может быть в этом уверен, пока мы еще не дошли до последнего слова последней строки той страницы, которую мы заполняем в великом свитке!

Хозяин. О чем ты думаешь?

Жак. Я думаю о том, что, пока вы говорили, а я отвечал, вы говорили независимо от своей воли, а я отвечал независимо от своей.

Хозяин. А еще о чем?

Жак. Еще? Что мы с вами две живые и мыслящие машины.

Хозяин. А на что же теперь направлена твоя воля?

Жак. Да все осталось по-прежнему. Только в обеих машинах действует еще одна пружина.

Хозяин. И эта пружина…

Жак. Черт меня побери, если я думаю, что она может действовать без причины. Мой капитан говорил: «Дайте причину, и от нее произойдет действие: от слабой причины – слабое действие; от мгновенной причины – мгновенное действие; от перемежающейся причины – перемежающееся действие; от временной причины – временное действие; от прекращенной причины – никакого действия».

Хозяин. Но я чувствую, – по крайней мере мне так кажется, – будто внутри себя я свободен, точно так же, как я чувствую, что думаю.

Жак. Мой капитан говорил: «Да, вы чувствуете это теперь, когда ничего не хотите; но захотите ли вы свалиться с лошади?»

Хозяин. Так что же, и свалюсь!

Жак. Радостно, без отвращения, без усилия, как тогда, когда вам заблагорассудится слезть у ворот постоялого двора?

Хозяин. Не совсем; но не все ли мне равно, лишь бы я свалился и доказал себе, что я свободен.

Жак. Мой капитан говорил: «Как! Неужели вы не видите, что без моего возражения вам никогда не пришла бы в голову фантазия сломать себе шею? Выходит, что я беру вас за ногу и выбрасываю из седла. Если ваше падение что-либо доказывает, то не то, что вы свободны, а лишь то, что вы спятили». Мой капитан говорил еще, что пользование свободой, осуществляемое без основания, является типичным свойством маньяка.

Хозяин. Это для меня слишком мудрено; но, в отличие от тебя и твоего капитана, я верю, что хочу, когда хочу.

Жак. Но если вы и сейчас и всегда были хозяином своей воли, то почему бы вам не захотеть и не влюбиться в мартышку? Почему не перестали вы любить Агату, когда вам этого хотелось? Три четверти нашей жизни, сударь, мы проводим в том, что хотим чего-либо и не делаем этого.

Хозяин. Да, это так.

Жак. И делаем, когда не хотим.

Хозяин. Докажи-ка это.

Жак. Если вам угодно.

Хозяин. Угодно.

Жак. Будет сделано, а теперь поговорим о другом…

После этих шуток и нескольких других речей в том же духе собеседники умолкли. Жак приподнял поля своей огромной шляпы: она же – дождевой зонтик в дурную погоду, солнечный зонтик в хорошую, головной убор во всякую погоду, темный склеп, в котором один из лучших умов, когда-либо существовавших, вопрошал судьбу в важных случаях. Когда поля шляпы были подняты, лицо находилось приблизительно в середине всей фигуры; когда они были спущены, Жак не видел перед собой и на расстоянии десяти шагов, отчего у него создалась привычка держать нос по ветру, так что о его шляпе можно было по справедливости сказать:

Os illi sublime dedit, coelumque tueri Jussit, et erectos ad sidera tollere vultus*.73 ></emphasis> * Высокое дал он лицо человеку и в небо прямо глядеть повелел, подымая к созвездиям очи (лат.).

Итак, Жак, приподняв свою огромную шляпу и блуждая взором по полям, заметил землепашца, который тщетно колотил одну из двух лошадей, впряженных в плуг. Лошадь эта, молодая и сильная, легла в борозду, и сколько землепашец ни дергал ее за повод, сколько ни просил, ни ласкал, ни угрожал, ни ругался, ни бил, – животное лежало неподвижно и упорно отказывалось подняться.

Жак, поразмыслив некоторое время над этой сценой, сказал своему Хозяину, который также обратил на нее внимание:

– Знаете ли, сударь, что там происходит?

Хозяин. А что же, по-твоему, там происходит, кроме того, что я вижу?

Жак. Не угадываете?

Хозяин. Нет. А ты угадал?

Жак. Угадал, что это глупое, заносчивое, ленивое животное – городской житель, который, гордясь прежним своим званием верховой лошади, презирает плуг; словом, эта лошадь олицетворяет Жака, которого вы видите перед собой, и других таких же подлых негодяев, бросивших деревню, чтоб носить ливрею в городе, и предпочитающих выпрашивать кусок хлеба на улицах или умирать с голоду, вместо того чтобы вернуться к земледелию – самому полезному и почетному из ремесел.