Читать интересную книгу Баку - 1501 - Азиза Джафарзаде

- Эти комнаты принадлежат устаду Айтекин, - объявил он. - Здесь устад будет жить, отдыхать, а в зеркальном зале - обучать своему искусству учениц.

Сложив руки на груди, Айтекин склонилась в позе, выражающей покорность. Сопровождавшие их все это время служанки с нежными улыбками смотрели на свою новую госпожу. Так началась дворцовая жизнь той, что была последней памятью о некоем исчезнувшем с лица земли племени. Шах частенько наведывался к ней, отрываясь для этого от своих дел - любимой им рыбной ловли и охоты на тигра, от путешествий. С одобрением наблюдал шах за ее занятиями с ученицами. Время от времени в ее танцевальном зале появлялись и не забывавшие Айтекин старый визирь, отечески относившийся к ней, и его дочери-близнецы Сахиба и Замина. Замину, правда, некоторое время назад обручили, и она была занята приготовлениями к свадьбе, так что Аитекин чаще навещала одна Сахиба, и за эти последние месяцы девушки очень привязались друг к другу. Но однажды в казавшемся столь безоблачном небе судьбы произошло непостижимое событие. Всколыхнуло спокойно текущие воды...

23. НОВАЯ "ПИАЛА"

... Утром одна из служанок сообщила ей, что шах и шахиня Таджлы-ханым решили провести сегодня у нее в комнате поэтический меджлис. Айтекин пораньше закончила учебные занятия и отпустила своих учениц. В большом зеркальном зале вдоль с ген служанки установили дополнительные подсвечники, сплошь устелили полы разноцветными кашанскими, тебризскими, ширванскими коврами. Уложили на них тюфячки, обтянутые бархатом, парчой, тирмой, подлокотники, мутаки и подушечки под спину из кимхи. Разбрызгали мускус, розовую воду. В светильниках, похожих формой на руку, горели плавающие в ароматических маслах фитили, и в их пламени зеркала переливались тысячами разноцветных бликов: уютная зала превратилась в сверкающий всеми гранями кристалл. Специально для шаха в почетном месте был поставлен большой трон, перед ним расстелили скатерти, принесли золотые, серебряные, фарфоровые кубки, кувшины и сосуды, наполненные нежным ширазским вином и розовой водой, шербетом из апельсинов и гранатов; расставили необычайного лужения тарелки и блюда, подносы с горами фруктов, тазы для ополаскивания рук, фарфоровые и медные кальяны. Дольками были нарезаны любимые шахом ароматные дыни "сюнейваз", "богдели", "билерджин", "агахани", "каррар"; на отдельных серебряных подносах лежали дыни "чарджоу", привезенные из Самарканда в медных бочках, заполненных льдом.

Некоторое время спустя после вечернего намаза в комнату вместе с шахом вошли Джахан-ханым, Хаят-ханым, Замина, Сахиба, которым было разрешено присутствовать на этом вечере поэзии, музыки и развлечений. Была здесь и невольница Фена, прославившаяся среди дворцовых женщин остроумием и умением читать стихи. Она пришла пораньше, чтобы помочь Айтекин с приготовлениями и вместе с ней выбрать танцовщиц, достойных услаждать взор на сегодняшнем меджлисе. Айтекин и Фена встретили входящего шаха изящным поклоном. Скрестив руки па груди, они ожидали его приказания начать торжество.

Шах прошел вперед и сел на приготовленное для него место. По обе его стороны устроились прославившиеся сочинением стихов невольницы Джахан и Хаят. Сбоку от них расположились сестры Сахиба с Заминой и Айтекин.

Позади, шаха, как статуи, встали два раба. Один был белый, другой черный раб-нубиец. Оба молодых раба, неподвижно-стояли, лишь легчайшими движениями пальцев покачивая разноцветные веера из павлиньих перьев. На шеях рабов висели изящные серебряные цепочки, у каждого в ухе - серьга "гейдари", считающаяся символом рабства.

В этот момент шевельнулись портьеры боковой двери. В сопровождении восьми девушек из самых знатных семей племени Бекдили вошла шахиня Таджлы-ханым. Она любила музыку и поэзию, и время от времени, наведываясь в Тебриз из Хорасана, где она была регентшей малолетнего сына, принимала участие в поэтических меджлисах шаха. Молча, с интересом следила она за этими своеобразными словесными состязаниями. Таджлы-ханым легонько поклонилась шаху, приложив правую руку к левой груди, мягко улыбнулась, прошла и села напротив шаха на приготовленное для нее место. Вокруг нее расселись пришедшие с ней девушки.

В противоположном конце меджлиса перед группой музыкантов алели угли в небольшом серебряном мангале. Певица Шамсия держала над ним бубен с серебряными бубенчиками, обтянутый нежной рыбьей кожицей. По знаку шаха музыканты начали играть. Прикасаясь к бубну скользящими движениями пальцев, - певица Шамсия повела легкую танцевальную мелодию. Закончив ее, Шамсия приложила бубен к подбородку и, медленно раскачивая его, начала петь газель Хатаи, повествующую о божественной любви:

Истинно любящий - тот, чье и сердце, и слово любимой полно...

Так лишь влюбленный с любовью своей составляет одно.

Шамсия пела, а Айтекин, вникая в смысл срывающихся с ее нежных уст слов, наблюдали за шахом, развалившимся на тюфячках и наслаждающимся изысканным угощением. "А ты сам? - думала она. - Поэт-падишах, пишущий о том, что у влюбленного одна-единственная любовь, сам-то скольких взял в жены? Имея и Таджлы, и Бахрузу-ханым, ты теперь любуешься сидящими возле тебя по правую и левую руку Джахан и Хаят! Да еще устремляешь взгляд то на меня, то на Шамсию?! Что же это? О великий поэт! Божественным языком поэзии ты воспеваешь старую и юную, как мир, вечную человеческую любовь, высокую, как небо, верность! А как падишах, как мужчина ты - пленник страсти, мотылек, порхающий с цветка на цветок. То на одну, то на другую чашечку опустишься. Кому же мне верить - словам твоим, или тебе самому?"

А Шамсия пела:

Истинно любящий - тот, у кого и внутри, и снаружи - единство.

О, поклонись Адаму, отшельник, прими, как награду - единство.

Пир един, и тайна одна, и решенье, и слово - едины.

Путь не раздвоишь один, и знающий тайну - един с ней.

Жгут, как огонь, мое тело, лучистые взгляды любимой.

Твоя красота и мое восхищенье, и пламя любви - едины!

Когда музыканты заиграли "ренк", Шамсия, подняв бубен, начала бить по нему. Отворилась противоположная дверь, и в комнату скользнули танцовщицы в раззолоченных нарядах - ученицы Айтекин. Закружились в замысловатом танце.

А шах все еще находился под впечатлением слов мугама, которые когда-то сочинил сам. Не обращая внимания на танцовщиц, шах, мечтательно задумавшись, повторял одни и те же слови, приговаривая: "День - это сегодня", наклонял голову то вправо, то влево, принимал из рук то Джахан, то Хаят алое, как кровь, нежное ширазское вино в серебряной пиале. Шах наслаждался, потягивая вино. Зная его характер, и Таджлы, и танцовщицы, и музыканты, и служанки поняли, что сейчас он - поэт и только поэт. Они почувствовали, что вот-вот польются стихи. Музыка постепенно таяла, превращаясь в едва различимый стон. Танцовщицы расселись на полу, яркими зонтами на разноцветных коврах раскинули пышные юбки. Одна из женщин, чтобы раззадорить всех, сказала, обращаясь к шаху:

- Святыня мира! Глава нашего меджлиса - поэт, сидящие справа и слева от него женщины - тоже поэтессы, даже и невольница, прислуживающая ему поэтесса. А мы лишены поэзии! С вашего разрешения не начать ли нам поэтическое состязание?

Предложение всем пришлось по душе. Женщины заулыбались:

- И действительно, пора... Давайте говорить стихами!

Первым на это предложение ответил сам шах. Он поднял серебряную пиалу вверх и некоторое время задумчиво наблюдал за нею, чувствуя, как в душе начинает бить родник вдохновения:

Сидя меж двух красавиц, растревожил я сердце вдвойне.

Но, стыдно сказать, не знаю: которую выбрать мне?

Гордая своей красотой и славящаяся находчивостью поэтесса Джахан-ханым тотчас ответила шаху:

Ты - владыка мира, поэтому выбери мир.

Лишь повелитель сумеет владеть Джахан49, мой кумир!

От столь удачного экспромта шах пришел в сильнейшее возбуждение:

- Молодец, Джахан! Саг ол50! Истинная правда: владыка мирв должен выбрать Джахан!

С этими словами он легким движением правой руки погладил плечо Джахан-ханым.

Глаза Хаят-ханым метали молнии. Пригубленный медовый шербет, победа соперницы Джахан до крайности обострили все ее чувства, а зависть дала толчок вдохновению. Подняв пиалу с щербетом, она щелкнула по ней пальцем и проговорила:

Забыть о печалях мира и разум, и сердце велят.

Помни, что жизнь - одна, что мир Джахан без Хаят?!51

И шах, и все присутствующие расхохотались. Противницы искусно положили друг друга на обе лопатки, ловко использовав орудие слова.

Вдоволь насмеявшись, шах на этот раз коснулся плеча Хаят-ханым.

- Достойный ответ! Молодец! - сказал он. - Если бы не это соперничество, вряд ли так легко возбуждалось бы вдохновение самых драгоценных в моем дворце жемчужин. А теперь послушаем, что ответит на это Фена?

Фена, наливавшая в этот момент вино из эмалевых кувшинов в пиалы, тотчас же опустилась на колени перед шахом. Протягивая ему обеими руками полную пиалу, Фена произнесла: