Союз с Западом поставил под вопрос древнейшее русское установление — монархию. Император Николай Второй имел немало превосходных черт характера и его обаяние подтверждено достоверными историческими свидетельствами. Западные послы были буквально очарованы императором, но это не мешало им сомневаться в решающем для правителя качестве, в его воле. Скажем, посол Палеолог буквально поет гимн таким качествам императора, как простота, мягкость, отзывчивость, удивительная память, но при этом отмечает слабую уверенность в собственных силах. В эпоху колоссального кризиса своей страны император Николай оказался не на высоте требований оптимизации управления. Справедливы сомнения Палеолога: «Можно ли сравнить современную империю, в которой насчитывается не менее ста восьмидесяти миллионов населения, распределенного на двадцати двух миллионах квадратных километрах, с Россией Ивана Грозного и Петра Великого, Екатерины Второй, даже Николая I? Чтобы руководить государством, которое стало таким громадным, чтобы повелевать всеми двигателями и колесами этой исполинской системы, чтобы объединить и употребить в дело элементы настолько сложные, разнообразные и противоположные, необходим был, по крайней мере, гений Наполеона. Каковы бы ни были внутренние достоинства самодержавного царизма — оно — географический анахронизм».
В сентябре 1915 года царь принял на себя командование армией. Царь Николай объяснял этот свой шаг крайностью положения и исторической ответственностью монархии. Нужно отдать должное его пониманию национальной жертвы, ставящей вопрос об ответственности верховного правителя. Но рассуждения его в эти дни никак не могли вызвать радужных надежд и оптимизма западных послов: «Быть может для спасения России необходима искупительная жертва. Я буду этой жертвой». В такой постановке вопроса сквозила обреченность. Посол Палеолог впервые послал в Париж пессимистический прогноз развития событий: «Вопрос отныне заключается в том, чтобы знать, будет ли в состоянии Россия выполнить свое назначение как союзница».
У Запада в общем и целом никогда не возникало сомнений в лояльности императора Николая Второго как союзника по мировой коалиции. Царь сделал выбор, он определил для себя две главные задачи своего царствования: ликвидировать зависимость от Германии в экономике и найти способ примирения с главным антагонистом предшествующего столетия — Британией. Решение этих двух задач было необходимо, по его мнению, для развития огромных ресурсов России. Испытания ужасающей войной не поколебало эти идеи, он никогда в ходе войны не отступил от этой схемы.
В Берлине с очевидным сожалением признали этот факт. По мере того, как стало ясно, что царь и его окружение не пойдут на сепаратный мир, германская сторона отвергла династический подход, фактор дружбы двух императоров. Отныне акцент в германской политике стал переноситься на новый фактор российской реальности, на революционные элементы. Впервые условием выживания Германии стало видеться расчленение России. В Берлине стали серьезнее чем прежде размышлять о позитивной стороне дезинтеграции России. Коллапс России мог бы создать в Восточной Европе гряду мелких государств, подвластных германскому влиянию.
Как сказал канцлер Бетман-Гольвег по другому поводу, «необходимость не знает законов». Созданная при благожелательном отношении России Германская империя в роковой для себя час отринула идейное наследие Бисмарка и поставила на уничтожение России любым способом. Один из руководителей германской политики фон Ягов пишет 2 сентября 1915 года императору: «Гигантская Российская империя с ее неиссякаемыми людскими ресурсами, способностью к экономическому возрождению и экспансионистскими тенденциями нависает над Западной Европой как кошмар. Несмотря на влияние западной цивилизации, открытой для нее Петром Великим и германской династией, ее фундаментально византийско-восточная культура отделяет ее от латинской культуры Запада. Русская раса, частично славянская, частично монгольская, является враждебной по отношению к германо-латинским народам Запада». Германский посол в Дании Брокдорф-Ранцау в декабре 1915 года пишет: «Германии смертельно грозит русский колосс, кошмар полуазиатской империи московитов. У нас нет альтернативы попытке использовать революционеров, потому что на кону находится наше существование как великой державы». Министр иностранных дел фон Ягов начал занимать ту позицию, что династия Романовых решительно предала дружбу с Гогенцоллернами и поэтому династические соображения потеряли всякий смысл.
Нельзя сказать, что немецкие дворяне не боялись социальных сдвигов. Так, сам Ранцау видел риск в провоцировании революции, но полагал, что социальную революцию в России можно будет контролировать, что самые жесткие проявления социальной стихии можно будет сдержать. После внутренней борьбы идея революционного отрыва России от Запада была поддержана кайзером Вильгельмом Вторым, канцлером Бетман-Гольвегом, министром иностранных дел Яговым, его заместителем Циммерманом и будущими канцлерами Михаэлисом и Гертлингом. Среди военных эту идею после некоторых колебаний поддержали действительные вожди Германии — Мольтке, Фалькенхайн, Гинденбург и Людендорф.
Фон Ягов написал императору, что панславизм, выступивший в виде протеста против Запада, подорвал «традиционную дружбу династий» с Германией. На полях меморандума Вильгельм Второй добавил: «И французские деньги». Следует превратить Польшу, полагал Ягов — славянское государство без монгольского элемента — в буферную зону. Теперь, «когда мы отбрасываем русский кошмар на восток, по меньшей мере линия Митау-Буг должна рассматриваться как желательная военная цель». Реализация подрывных действий в этом направлении была возложена на посла Ранцау в Дании, посла Ромберга в Швейцарии, Вангенхайна в Турции, Люциуса в Швеции.
По мнению князя Бюлова, бывшего германского канцлера, большой ошибкой Германии в ее попытках возбудить сепаратистские тенденции в России явилась прокламация германского правительства от 5 ноября 1916 года о создании независимой Польши. Если до этого то или иное соглашение о мире с царской Россией было еще возможно, то после такой возможности уже не было. За жалкие несколько дивизий польских добровольцев Германия заплатила отчуждением той России, которая потенциально могла быть ее союзником.
Против единства России и Запада стал действовать и другой фактор. Поляки в России занимали далеко не последнее место по влиянию. В Петрограде жил целый клан польской аристократии, самоотверженно стремившийся к независимости своей родины. Можно понять это стремление, труднее понять бескомпромиссную ненависть польских лидеров к стране, в которой они жили и которая уже пообещала обеспечить создание польского государства. Польская община в Петрограде, Москве, Киеве все больше антагонизировалась в отношении России, и это было трагедией для обоих народов. Поляки давно уже потеряли веру в русскую победу. Они наверное первыми начали строить планы, исходя из возможности поражения России. Как отмечал Палеолог, поляки, несмотря на русские победы в Галиции в 1916 году, были уверены, что России не суждено выйти победительницей из войны и что царский режим в случае катастрофического оборота событий, пойдет на соглашение с Германией и Австрией за счет Польши. «Под влиянием поражений России примешивается насмешливое презрение к русскому колоссу, слабость которого, его беспомощность и его нравственные и физические недостатки так ярко бросаются в глаза. Не доверяя России, они считают себя ничем не обязанными по отношению к ней» — пишет французский посол. Польская община, столь тесно связанная с Западом, начала действовать против его союза с Россией.
Итак, Берлин, горизонт которого заволакивали тучи, обратился к потенциалу национализма в многонациональной Российской империи. Известный ренегат российской социал-демократии Гельфанд в исследовании, подготовленном в марте 1915 года, определил активизацию украинского национализма как главное орудие раскола Российской империи. Наиболее привлекательным стало видеться отделение от России ее кровной сестры Украины, второй по величине и значимости части страны. Бетман-Гольвег и Ягов, начиная с 1915 года, стали использовать украинский национализм, направляя усилия из Бухареста, Константинополя и Берна. Они твердо полагали, что выделение Украины лишит Россию статуса мировой державы.
С началом военных действий группа украинских националистов создала под руководством германского генерального консула во Львове Хайнце «Лигу освобождения Украины». Германия стала оказывать этой Лиге постоянную финансовую помощь. Украинские крестьяне получали написанные в педантичном германском стиле описания того, сколь великой была Украина во времена гетманов. Сепаратисты подсказывали немцам, что нужно сосредоточиться на земельном вопросе, а не на полусказках о прежнем величии. Отделения Лиги работали под прикрытием германских посольств в Константинополе и Бухаресте, откуда агенты засылались в Одессу и другие черноморские порты. На немецком языке была создана целая библиотека литературы о значении Украины и ее экономических возможностях. Такие деятели кайзеровской Германии как Пауль Рорбах и Альберт Баллин стали во главе «украинской партии» среди немцев, утверждая, что в Киеве лежит ключ к общеевропейской победе Германии. Геополитики в Берлине обратили свое внимание и на другие регионы великой евразийской державы. С немецкой методичностью были предприняты усилия по стимулированию прежде не проявлявшего себя сепаратизма Закавказья и Средней Азии. Срочно мобилизовывались представители различных национальностей Российской империи, застигнутые войной в Центральной Европе. Именно в это время в Константинополе был создан фонд, целью которого было поднять против России Грузию.