– Проще и гуманнее, – согласилась Вера, думая о том, что «отсутствие бумажника и часов» в данном случае всего лишь уловка, попытка представить убийство Бутюгина делом рук уличного грабителя. – Позволь-ка газету…
– Колотая рана в правом боку – это почерк опытного убийцы, – рассуждал Владимир, пока Вера читала заметку в рубрике «Московская хроника». – Ножом в печень. Сильная кровопотеря, которую невозможно остановить вне операционной. Должно быть, покойник выглядел физически крепким, во всяком случае, крепче убийцы, и тот решил действовать наверняка, с наименьшим риском… На углу Скатертного и Поварской стоит городовой, поэтому скорее всего убийца не стал угрожать, а ударил сразу, чтобы избежать лишнего шума. Но дерзко, дерзко… И явно караулил где-нибудь за углом… Действовал быстро, в промежутке между тем, как отъехал извозчик, и входом жертвы в дом или во двор…
– Почему непременно извозчик? – спросила Вера.
– Потому что по ночам редко кто ходит пешком, – резонно заметил Владимир. – Можно, конечно, предположить, что убитый вышел прогуляться на сон грядущий…
«Не гулял он, а возвращался домой из «Альпийской розы», откуда ушел не один, а с князем Чишавадзе, – подумала Вера. – Во сколько это было? Около девяти или позже? Позже, много позже… Пока извозчика найти… Впрочем, на Софийке по вечерам всегда ждет седоков несколько пролеток… Четверть часа на дорогу… У кого бы узнать, поехал ли Бутюгин вместе с князем или они разошлись?
– Нет, что же творится… – Владимир отложил газету, посмотрел на Веру и упрекнул: – А ты, Верочка, взяла привычку поздно возвращаться домой по вечерам одной. Это меня беспокоит…
– Я с удовольствием возвращалась бы вместе с тобой, – парировала Вера, быстро соображая, какую пользу могла бы извлечь она из этого упрека. – Но ты же вечно занят. Я понимаю, у тебя один процесс следует за другим… Кстати, а как там дела у нашего домовладельца, Эрнеста Карловича? Есть ли у него шансы выиграть иск против городской управы? По поводу ущерба от наводнения?
– Никакого, – сказал, как отрезал, Владимир. – Я пытался ему это втолковать, но он только обиделся и связался с Бартошевичем. А тот рад стараться, поскольку берет с клиентов не за результат, а за ведение дела. Постой-ка, а откуда ты знаешь об этом иске?
– Мы встречаемся с Эрнестом Карловичем и его… дамой, Эмилией Хагельстрем, в «Альпийской розе» у Вильгельмины Александровны. Сегодня я тоже собираюсь быть там. Не хочешь ли составить мне компанию?
– С удовольствием, но…
– Ты сам только что сказал, что тебя беспокоят мои поздние возвращения, – напомнила Вера. – Или я ослышалась?
– Не ослышалась, – вынужден был признать Владимир. – Ну… Если уж так, то почему бы и не составить? Тем более что Вильгельмина Александровна уже вторую неделю не показывается в клубе, а пробег Петербург – Москва не за горами…
– Что за пробег? – скептически поинтересовалась Вера. – Петербург – Москва? Это же не пробег, а нечто вроде загородной прогулки. И разве Вильгельмина Александровна участвует в пробегах?
– Почему бы ей не участвовать? – спросил Владимир.
– Она же занятой человек. – Вера не стала уточнять, чем именно.
– Я тоже не бездельник, – заметил Владимир. – Но Вильгельмина Александровна действительно не участвует в пробегах. Она обещала списаться с возможными заграничными участниками. У нее есть связи в Немецком автомобильном клубе…
«Наверняка есть», – подумала Вера.
– Что же касается пробега, то ты напрасно иронизируешь, поскольку не знаешь маршрута. Из Петербурга в Москву участники поедут не напрямую, а через Ригу, Варшаву и Киев. Три тысячи верст, так-то вот. Ожидаются участники не только из Европы, но и из Америки!
– Почему ты не участвуешь?
Вера спросила не для того, чтобы уязвить, без всякой задней мысли, из чистого любопытства, но Владимиру ее вопрос не понравился. Он нахмурился и проворчал себе под нос:
– Устроители решили, что в пробеге должны участвовать автомобили с объемом двигателя свыше шести литров. Не иначе как старались придать пробегу побольше веса, а на самом деле добились обратного. Но поздно уже менять условия… Впрочем, мне нет дела до условий. Все равно я не собирался в этом году участвовать в пробегах. Кстати, Вера, что ты надумала насчет лета? Пора определяться, а то все дачи разберут, не только хорошие, но и плохие.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Если я не поеду на гастроли с тетей Леной, то останусь в Москве! – твердо сказала Вера.
Не стоило сразу настаивать на своем по принципу «хочу все сразу». Для начала будет достаточно прекратить разговоры о даче, а спустя день-другой улучить подходящий момент (только не за завтраком, лучше за ужином) и объяснить Владимиру, что ей хочется развеяться и что поехать она может под своей девичьей фамилией. Вера Левченко никак не может бросить тень на репутацию адвоката Холодного, да и потом что он себе выдумывает – разве ее имя собираются печатать на афишах? Если бы! Знакомые Владимира смогут узнать о Вериных «гастролях» лишь в том случае, если он сам им об этом расскажет.
Владимир по тону и взгляду понял, что Вера настроена решительно, поэтому не стал настаивать или уговаривать, а предпочел уступить:
– Как знаешь. Без дачи так без дачи. Мне даже лучше, хлопот меньше. Я же для тебя хотел…
«Как часто мы пытаемся облагодетельствовать ближних своих, совершенно не задумываясь о том, нуждаются ли они в этом или нет», – подумала Вера, но произносить не стала. Поблагодарила улыбкой мужа за сговорчивость, приказала себе немедленно подобреть и с ласковой улыбкой поинтересовалась:
– Мы поедем в «Альпийскую розу» на автомобиле?
– Ни в коем случае! – Лицо Владимира приобрело испуганное выражение. – В субботний вечер на Софийке, не говоря уже о Неглинной, нельзя оставлять авто без присмотра даже на пять минут! Непременно какая-нибудь пролетка заденет боком или отломают что-нибудь!..
К Вильгельмине Александровне Вера поехала в том же платье, в котором была в прошлое воскресенье в Железнодорожном клубе. В нем она в «Альпийской розе» еще не показывалась, а даже если бы и показывалась, ну и что с того? Не настолько она богата, чтобы всякий раз выходить в свет в новом наряде.
Пока ехали с Пятницкой на Софийку, Вера завела нужный разговор.
– У Вильгельмины Александровны бывает один журналист, – сказала она. – Точнее, даже не столько журналист, сколько репортер. Фамилия его Вшивиков. Не приходилось слышать?
– Что-то не припомню, – покачал головой Владимир. – Я привык обращать внимание на подписи в газетах лишь тогда, когда это кто-то из моих знакомых.
– Вшивиков мечтает с тобой познакомиться. Хочет узнавать от тебя новости…
Владимир презрительно скривился – еще чего! Веру его гримаса не смутила. За два года супружеской жизни она превосходно изучила своего мужа и знала, за какие струны надо дергать и на какие клавиши нажимать, чтобы добиться желаемого.
– Вот я и подумала, что сотрудничество с ним могло бы принести тебе пользу.
– Пользу? – удивленно переспросил Владимир. – Какую?
– Ты можешь давать ему те сведения, которые тебе хочется предать огласке. Репортерам важно получать сведения из первых рук, раньше прочих, Вшивиков будет тебе признателен…
– А потом напишет какую-нибудь пакость! – Владимир скептически хмыкнул и снова скорчил гримасу.
– Не напишет, – возразила Вера. – Потому что будет дорожить твоим расположением. Вшивиков умный человек, отставной офицер, он не станет плевать в колодец, из которого пьет. Но ты не подумай, что я стараюсь для него. Я думаю о твоей пользе. Заметки в газетах – это реклама, причем такая, за которую не приходится платить. Вшивиков сам готов заплатить за интересные сведения, но я не эту пользу имела в виду, а другую. Разве тебе никогда не хотелось привлечь внимание публики к какому-то из процессов? Вспомни, как совсем недавно ты расстраивался по поводу того, что тяжба наследников купца Варыханова не получила широкой огласки?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Расстраивался! – Владимир сразу же оживился и перестал кривиться. – А как не расстраиваться! Во-первых, про таких мерзавцев, как Варыханов-сын, надо в газетах аршинными буквами печатать, чтобы все знали, кто он такой! Подавать иск против родных – матери и сестры, обвиняя их в подделке отцовского завещания! На седьмой день после похорон! С учетом того, что три четверти семейного капитала достались ему! Три четверти! Но ему на все захотелось лапу наложить! Видела бы ты, как я его разделал! Про этот процесс во всех газетах следовало написать, но… Наводнение, «Титаник», ресторатор Люминарцев со своей женой…