Как я радуюсь, милый, дорогой друг мой, всем приглашениям, которые Вы получаете. Как Ваша слава быстро выросла, но оно и неудивительно: она существовала уже давно и только и ждала возможности пронестись по всему земному шару. Вы выступили перед публикою, Вы, так сказать, этим выпустили Вашу славу на волю, как птичку из клетки, вот она и облетает весь мир. Вы не верите в сумму двадцать пять тысяч долларов? Да ведь это очень мало для такого лица, как Вы, дорогой мой, Вы необыкновенно скромны и уже слишком мало требовательны. Вам следовало бы иметь теперь при себе смышленого и добросовестного секретаря, который бы вел теперь все переговоры за Вас и отстаивал бы Ваши интересы, а то Вас очень эксплуатируют, милый друг мой.
Не пишу больше, потому что теперь приходится много писать, а голова всё болит или хочет болеть. Будьте здоровы, мой милый, драгоценный друг. Всею душою Ваша
Н. ф.-Мекк.
439. Чайковский - Мекк
С. Фроловское,
12 июля 1888 г.
Милый, дорогой друг мой!
На прошлой неделе, пятого числа, мне пришлось ехать по делу в Москву, а оттуда я прямо проехал в Петербург, где провел четверо суток, и лишь теперь, вернувшись, нашел письмо Ваше, в коем Вы сообщаете приятное известие о помолвке Людмилы Карловны. Очень жалею, что Алексей не догадался отправить письма в Петербург и что вследствие этого я так не вовремя приношу Вам и Людмиле Карловне свои поздравления. Я очень радуюсь, что она выходит замуж за столь симпатичного Вам человека, даже, признаться, и тому радуюсь, что Милочка будет княгиней, но всё-таки у меня при мысли о Вас сжалось сердце. Отсутствие Вашей младшей дочки будет, я думаю, очень тягостно для Вас, особенно в первое время. Она вносила так много оживления и прелести в семейную жизнь Вашу! Впрочем, свадьба состоится, вероятно, не ранее начала будущего года, так что до Вашей разлуки с Людмилой Карловной еще много времени осталось. Как бы то ни было, но нельзя не радоваться, что она выходит замуж по любви я за такого чудесного юношу.
Ездил я в Петербург почти единственно для того, чтобы исполнить давно уже данное обещание. В Павловске играет теперь оркестр г. Лаубе. Этого Лаубе взяли туда по моей рекомендации (я познакомился с ним зимой в Гамбурге), и он много раз убедительно просил приехать послушать его исполнение. Так как, кроме того, мне нужно было повидаться теперь с человеком, ведущим переговоры относительно моей поездки в Америку, то я и предпринял поездку в Петербург. Она оставила во мне приятное воспоминание. Благодаря чудесной погоде и экскурсиям в Царское, Павловск и Петергоф, я провел время очень приятно. Теперь с удвоенным усердием примусь за работу. Мне приятно было послушать в Петербурге хорошей музыки: ее там летом очень много. В этом отношении Москва ужасно отстала от своего соперника. Оркестр Лаубе в Павловске превосходен.
Еще раз от души поздравляю Вас, дорогой друг мой!!! Беспредельно преданный Вам
П. Чайковский.
440. Мекк - Чайковскому
Плещеево,
21 июля 1888 г.
Милый, дорогой друг мой! От всего сердца благодарю Вас за доорые Ваши пожелания моей Милочке к предстоящей ей новой жизни и вес теплые чувства, выраженные в письме Вашем. Ваша дружба мне бесконечно дорога.
У меня в настоящее время порядочная суета, и это дурно влияет на моего бедного душевнобольного Владислава Альбертовича, так что мне приходится всё возиться с докторами. Но вот, слава богу, пришло, наконец, теплое время, даже жаркие дни, хотя вечера большею частью свежие. Я в нынешнем году поздно уеду за границу, по случаю Милочкиной свадьбы, которая, вероятно, будет в октябре. Это зависит от разрешения моей Саши, которая, бедная, опять в таком положении, и я теперь каждый раз ужасно беспокоюсь за нее: она сделалась так страшно нервна, что ей очень опасны такие разделки. Сашок также ожидает первого ребенка; у меня, слава богу, внуки прибывают успешно, дал бы бог только, чтобы были здоровы.
Я нынешнюю зиму хотела бы провести во Флоренции, я так измучилась от годового холода, что хотелось бы погреться, где потеплее. Милочка со своим будущим мужем также поедут со мною и пробудут, вероятно, вместе до февраля, а тогда ему надо отбывать воинскую повинность, и они вернутся в Россию. От всего сердца благодарю Вас, дорогой мой, за Ваше участие к моему положению от разлуки с моею bebe, как мы недавно еще ее называли. Вы, конечно, совершенно верно понимаете, как тоскливо мне будет расстаться с нею, но, тем не менее, я сама желала ее пристроить при своей жизни и радуюсь, что это исполняется, потому что ей было бы очень тяжело остаться без меня: она, как Вениамин семейства [Образное выражение. Вениамин - младший сын библейского патриарха Иакова, “сын его старости”.], очень избалована дома, и ей без матери трудно было бы мириться с жизнью. Теперь же, хотя, конечно, ее никто больше не будет так баловать, как родная мать, но у нее является другое чувство, которое заменяет ей это .баловство, и сознание обязанности и самой заботиться о другом человеке, - и потребность баловства сама собою исчезает. Но в настоящее время это такая парочка детей, что смешно смотреть на них.
Как идут Ваши переговоры об Америке, милый друг мой? Меня очень интересует этот ангажемент Ваш. Дай бог, чтобы это состоялось, чтобы Вы получили как можно больший гонорар и устроили себе как можно роскошнее свой собственный уголок. Будьте здоровы, мой милый, несравненный друг. Всею душою безгранично Вас любящая
Н. ф.-Мекк.
441. Чайковский - Мекк
С. Фроловское,
25 июля 1888 г.
Милый, дорогой друг мой!
Благодарю Вас от души за дорогое письмо Ваше. В ту минуту, как пишу Вам, дождь льет как из ведра, и я думаю о том, какое уныние это наводит на Вас. К счастию, у Вас теперь есть чем развлечь себя, ибо я понимаю, как отрадно смотреть на юную парочку жениха и невесты, которые теперь перед Вами.
Недолго простояла настоящая летняя погода, но зато сколько наслаждения она мне доставила! Между прочим, цветы мои, из коих многие я считал погибшими, все или почти все поправились, а иные даже роскошно расцвели, и я не могу Вам выразить удовольствия, которое я испытывал, следя за их ростом и видя, как ежедневно, даже ежечасно появлялись новые и новые цветы. Теперь их у меня вполне достаточно. Думаю, что, когда совсем состареюсь и писать уже будеть нельзя, займусь цветоводством.
Я очень успешно теперь работал и больше половины симфоний уже инструментовал. Но года мои хотя еще и не очень старые, но уже дают себя чувствовать. Я стал очень уставать и по вечерам неспособен уже ни читать, ни играть, как прежде. Вообще, с некоторых пор я стал сожалеть, что по вечерам не имею возможности составлять у себя партию в винт; это единственное препровождение вечернего времени, которое могло бы быть для меня полезным развлечением и отдыхом.
Относительно дела о поездке в Америку: дело остановилось на том что в принципе я изъявил полное согласие, но прёдложил явиться в Америку не только как автор, но и как вообще представитель русской музыки, т. е. я хочу, чтобы мои концерты там были составлены из произведений не одного меня, а всех русских композиторов. Кроме того я просил в точности назначить, в каких городах и с каким оркестром; я буду иметь дело. Мой представитель г. Цет обо всем этом написал, и теперь ожидается ответ. Но откровенно Вам скажу, что сильно сомневаюсь, чтобы всё это устроилось. Мне кажется, что г. Цет в пылу увлечения зашел слишком далеко и что я не могу возбуждать среди американской публики большого интереса.
Очень печально слышать, что бедный В. А. Пах[ульский] всё еще болен. Что это с ним? Передайте ему, пожалуйста, мое дружеское приветствие, а также всем членам семьи Вашей и П. А. Данильченко.
Будьте здоровы, дорогой друг мой!