Верин отчет занял не более двух минут. Она рассказала, что ей удалось немного сблизиться с соседом, познакомиться с его objet[366] и побывать в Железнодорожном клубе, где часто бывает Бутюгин. Завтра она будет в клубе снова и надеется…
– Надежды юношей питают, отраду старым подают, а толку с них никакого, – переиначила на свой лад Ломоносова[367] Вильгельмина Александровна. – Вы мне не о надеждах рассказывайте, а скорее приводите Бутюгина. Как это говорится? Хороша ложка к обеду?
– Дорога ложка к обеду, а там хоть под лавку, – сказала Вера с нажимом на вторую часть фразы, но Вильгельмина Александровна намека не уловила.
Фыркнула, покачала недовольно головой и сказала строго:
– Не хотелось бы в вас разочаровываться, Вера Васильевна.
«Погоди еще, – подумала Вера, глядя в холодные глаза своей мнимой «хозяйки», – придет время, так тебя разочарую, что до смерти не забудешь!»
Вернувшись в зал, Вера отыскала в толпе (народу сегодня было много) Вшивикова и выдала ему приготовленную новость про то, что купец Галактионов намерен судиться с генеральшей Щеколдиной по поводу домовладения в Неопалимовском переулке. Владимир случайно об этом обмолвился, а Вера запомнила. Вшивиков скорчил кислую мину и сказал, что подобные новости его не интересуют. Вот если бы купец Галактионов сожительствовал с генеральшей Щеколдиной и был бы ею отравлен – тогда другое дело. Вера предпочла не обращать внимания на такое нахальство, а кротко заметила, что ее муж больше занимается не уголовными, а такими вот скучными делами. Заодно посетовала на скуку вообще и весьма к месту (как ей показалось) заметила, что с удовольствием занялась бы каким-нибудь делом, желательно таким, от которого будет польза Отечеству.
– Вы не представляете, какая я патриотка, – доверительно сказала она. – Если бы родилась мужчиной, то непременно стала бы офицером. Ах, как жаль, что я не мужчина!
Вера надеялась, что Вшивиков подхватит предложенную тему-приманку, но он сказал нечто не слишком внятное, но комплиментарное, что-то вроде того, что если бы Вера была мужчиной, то это была бы большая потеря для человечества, поскольку такие красавицы… И так далее. Поняв, что приманка пропала зря, Вера оставила Вшивикова и завязала разговор с князем Чишавадзе. С ним, впрочем, ничего заводить и не пришлось. Стоило только встретиться взглядами, как он тут же прилип и начал рассказывать свою родословную. Утомил невероятно. Вера дождалась, пока князь сделает паузу между своими знаменитыми предками, и сказала:
– Я и не предполагала встретить вас, Ираклий Автандилович, в Железнодорожном клубе. Вы разве железнодорожник?
– Я – концессионер! – гордо ответил Чишавадзе и снова принялся рассказывать про какого-то прапрадеда, прославившегося не только ратным искусством, но и дипломатическими способностями.
«Хорош концессионер, нечего сказать», – иронизировала про себя Вера, глядя на обтрепавшиеся рукава княжеского фрака и пожелтевшую от старости манишку. Разговаривая, Чишавадзе, как и положено восточному человеку, жестикулировал. Надо отдать ему должное, руками он размахивал умеренно, не выходя за рамки приличия, но с таким расчетом, чтобы выставить на всеобщее обозрение перстень с бриллиантом, надетый на безымянный палец левой руки. Бриллиант блестел замечательно, можно сказать, ослеплял, но князя подвело чувство меры, точнее – его отсутствие. По самым скромным прикидкам, в камне было не менее восьми карат. Чересчур роскошно для человека, ходящего в поношенном фраке, стало быть, камень поддельный, стекляшка. Чишавадзе стоило бы остановиться каратах на четырех, это еще куда ни шло.
– На долю нашего рода выпало немало невзгод, но недаром говорится: «Бог не Ерошка, видит немножко»! Мы, Чишавадзе, преодолели все и с Божьей помощью еще прославим свою фамилию…
Спас Веру Шершнев. Подошел, покосился на разглагольствующего князя, и того словно ветром сдуло. Вера признательно улыбнулась спасителю и поинтересовалась, как идут его дела. Шершнев усмехнулся (не без самодовольства, надо заметить) и ответил, что у него-то дела идут хорошо, чего нельзя сказать о других.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Кого вы имеете в виду? – спросила Вера.
Шершнев мельком взглянул на сцену, где в этот момент кланялся очередной поэт, готовившийся читать свои стихи.
– Хотя бы нашу дражайшую Вильгельмину Александровну, – кривя губы, ответил Шершнев. – Вы еще не слышали последние сплетни? Говорят, что она отравила Мирского-Белобородько, а затем убила его брата, того, что приходил сюда к ней, представив эту смерть как самоубийство. И Левушку Мейснера тоже она убила, едва ли не собственноручно.
– Неужели?! – только и смогла вымолвить Вера.
– Говорят, – хмыкнул Шершнев. – А людская молва не просто слова. Она со смыслом.
– Зачем ей это? – Вера покосилась вправо, туда, где мелькнуло черное платье Вильгельмины Александровны.
– Не знаю, – пожал плечами Шершнев. – Об этом слухи умалчивают, а я за что купил, за то и продаю.
«Так ли это?» – усомнилась Вера. И правильно усомнилась, обоснованно, потому что такие люди, как Шершнев, без выгоды для себя, пусть даже и небольшой, ничего не сделают. «За что купил, за то и продаю» – это им не подходит. Их девиз – купить подешевле, а продать подороже. Только зачем продавать ей? Или Шершнев со всеми делится слухами? Интересно, дошли ли они уже до Вильгельмины Александровны?
Вера ожидала продолжения, но Шершнев сменил тему и начал подробно рассказывать о том, как ездил в Тулу с намерением купить какой-то механический завод, но не купил, потому что владелец неожиданно поднял цену чуть ли не вдвое. Слушать про это было совсем неинтересно, лучше бы стихи послушать, но поэт читал тихо и в отдалении; там, где стояли Вера с Шершневым, его не было слышно.
13
«На следующей неделе в Москву из Нижнего Новгорода будет доставлен арестованный там известный преступник дворянского звания А.И. Закревский, бывший главарем крупной шайки аферистов, беспрепятственно действовавшей в различных городах империи более 15-ти лет. Закревский был арестован при попытке сбыта крупной партии фальшивых сторублевок, которые он приобрел в Варшаве. Вместе с главарем был арестован его верный помощник Б.И. Блувштейн, известный жителям Москвы и Харькова в качестве венгерского аристократа графа Дьюлаи».
Ежедневная газета «Русское слово», 21 апреля 1912 года
С Бутюгиным все получилось очень легко, впору было заподозрить, что первое поручение Цалле – это проверка. Железнодорожный клуб довольно велик – ресторанная зала с буфетом, примыкающие к ней отдельные кабинеты, курительная (куда женщинам заходить неприлично, то мужское святилище), библиотека с удобными креслами… Имелся здесь даже маленький музей – комната, посвященная истории развития железных дорог в империи. С картами, таблицами и маленькими деревянными паровозиками, копиями настоящих. Показывая Вере музей, Луиза Францевна ехидно заметила, кивнув на паровозики, что мужчины нипочем не могут обойтись без игрушек, только с возрастом меняют одни на другие.
В воскресенье, 22 апреля, Вера прямо в вестибюле увидела Виталия Константиновича с Луизой Францевной. Они стояли недалеко от входа и разговаривали с брюнетом, сильно похожим на Милюкова. Точнее, говорил брюнет, а они его слушали и улыбались.
– Все есть в Москве, не хватало нам еще одной лиги. Не хочешь, так не носи ни шляп, ни фуражек, но зачем придавать своему нежеланию политическую окраску? Чтобы звучало? Согласен, лига сторонников гигиены, протестующих против ношения головных уборов в теплое время года, это звучит! Но и настораживает тоже. Начинается все с таких вот совершенно безобидных дел, а заканчивается баталиями на Кудринской площади и Арбате[368]. Если кто-то находит, что недостаток воздуха и излишнее тепло способствуют выпадению волос, то это еще не дает ему право устраивать шествия с криками «Шапки долой, господа! Шапки долой!»…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})