Н. свой короткий рассказ. Он его закончил и почти без паузы сказал:
— Вы слышали вчера Барсову в «Севильском цирюльнике»? Говорят, она бесподобна.
— Да.
— А мне, знаете, не удалось достать билетов, — сказал он огорченно.
— Но она будет петь послезавтра.
— К сожалению, завтра я уезжаю.
— Куда?
Он улыбнулся и не ответил на мой немного бестактный вопрос.
Николай Александрович Тихонов
Мгновение
Бывают мгновения, когда природа, окружающая вас, вдруг является во всем торжестве животворящей силы, во всем блеске, во всем неисчерпаемом богатстве, во всей своей неповторимости в одном из тех неисчислимых своих раскрытий, которое в это мгновение кажется единственным и угаданным только вами.
Для того чтобы вы это испытали, не нужно торжественной пальмовой рощи на берегу океана, не нужно каких-нибудь фантастических скал, окутанных тучами. Достаточно, если это — частица характерного пейзажа ваших родных мест. Пусть вас окружает роща скромных берез или широкое поле, над которым низко спустилось осеннее туманное небо; пусть это случится в городе, в городском парке, где сквозь листву до вас будут доноситься звоны трамвая и гудки машин, — все равно вы можете быть свидетелем этого глубокого мгновения.
И в природе вещей, в сосредоточении мастера, ищущего последней глубины творческого откровения, оттенки красок и слов вдруг обернутся тем настоящим, неповторимым мгновением, которое мы называем старым словом — вдохновение.
Вот такое мгновение, полное ощущения расцвета жизни, такое редкое в жизни молодого существа, еще только отгадывающего, что же самое главное в предстоящем длинном пути, иногда является в высшем своем торжестве и в высшей неумолимости. Может быть, это мы и называем подвигом.
В связи с этим я хочу рассказать об одной скромной маленькой девушке, которую звали Женей.
Женя была ученицей девятого класса. Среди типичных городских девочек она, может быть, была самой незаметной — небольшого роста, хрупкая, с тонкими и правильными чертами лица, с кожей нежного, матового цвета, с большими голубыми глазами, с длинными, тонкими ресницами.
Женя старалась не выделяться, потому что остро чувствовала свой физический недостаток: она хромала. Эта хромота больше чем смущала ее, она мучила и постоянно напоминала о себе. Поэтому в иных развлечениях, свойственных ее возрасту, ей было отказано. Она не могла бегать, не могла танцевать. Хромоножка — слово не из тех, которые нравятся уху молоденькой девушки, почти девочки.
Но Женя хорошо умела возиться с бинтами и перевязками, когда училась, чтобы стать сандружинницей. Жила она в небольшом городке Колпино, под Ленинградом. Здесь протекала неширокая река, стояли небольшие дома, и только огромный завод, старый, как крепость, был настоящим источником шумной и новой жизни. Он постоянно увеличивал свои корпуса, он рос и в ширину и в высоту, и неумолчный его гул наполнял далеко все окрестности.
Городок старался сделаться красивее: он покрыл асфальтом свои улички, завел много новых машин взамен старых, расхлябанных, заезженных, посадил деревья, построил двухэтажные домики для рабочих поселков.
В таком городке, наполненном размеренной рабочей жизнью, мечтается не хуже, чем в самом большом городе. Весенние вечера в нем наполнены голосами молодежи, смехом и песнями. Как бы пошла дальше жизнь маленькой девушки, никто не мог бы сказать, если бы события, грозные и страшные, не обрушились на городок с внезапностью самой свирепой бури.
В первый же день, когда немецкие полчища нарушили нашу границу, Женя в числе прочих дружинниц перешла на казарменное положение.
Наступили строгие времена. Все знакомые Жене юноши и девушки ходили в военной форме, над городком шли воздушные бои, снаряды рвались на улицах, горели дома, рабочие садились в танки, которые выходили прямо из цехов в бой, улицы были усыпаны кирпичом, стеклами, обломками.
Как тяжелый сон, проходили дни. Не умолкала канонада. Далекими казались тетради, школа, прогулки, вечеринки. Исчезли огни — городок по вечерам проваливался в темноту уже осенних ночей, дождливых, мрачных, беспросветных.
И вот Женя руками, с которых еще недавно не сходили чернильные пятна, перевязывала раненых и, вся залитая кровью, слушала их стоны и бормотанья, отрезала бинты, давала пить, утешала, даже покрикивала на особо ослабевших духом и чувствовала себя песчинкой, увлеченной ураганом, который кружил над городком.
До сих пор никогда Женя не ночевала в поле, в яме, никогда не лежала на мокрой глине часами, прижимая свою сумку к шершавой шинели и грея руки, засунув их в рукава. Теперь она жила только тем, что ее окружало. Весь остальной мир перестал существовать. В том мире было светло, тепло и радостно. В том же, что пришло, она видела только страдания и суровость, на которые, она боялась, у нее не хватит сил. Но уйти, попроситься куда-нибудь подальше от этого она не могла.
Хромая среди узких, спешно вырытых окопов, спотыкаясь, ползая по размытому лугу, промокшая, дрожащая от холода, она вздрагивала от тайной гордости, когда раненый говорил ей сведенными болью губами, чуть слышно: «Спасибо, родная» или «Эх, и маленькая же ты!» Иные, постарше, называли ее сестрицей. И вчерашняя школьница понимала, что отсюда она никогда не уйдет, что если бы ее гнали отсюда, она заплакала бы и умолила бы ее оставить.
Женя не разбиралась в действиях солдат и командиров, что двигались день и ночь вокруг нее, обвешанные оружием, сумками, гранатами. Она путалась всякий раз близкого разрыва снаряда, от которого долго гудело в ушах и ноги делались мягкими, восковыми.
В бытность дружинницей еще до войны она училась стрелять и стреляла неплохо, чем немало удивила подруг, но сейчас у нее не было никакого оружия при себе, кроме перочинного ножика, которым она обрезала бинты.
На одном небольшом участке, отвоеванном у врага в недавнем бою, еще не построены были мощные укрепления; бойцы лежали в одиночных вырытых окопах, в неглубоких траншеях, даже в ямах, воронках и канавах. Начались дожди. Небо цвета солдатской шинели нависло над землей, и она, разбухшая, блиставшая зеленовато-желтыми лужами, скользила под ногами.
Женя заснула усталая, как сидела на корточках, прижавшись щекой к стенке ямы, на дне которой лежала ее сумка, противогаз и котелок, в котором ей принесли немного вареной картошки. Она спала в перерыве между перевязок, и ей снился школьный праздник, на котором собрались все ее товарищи. Бьют так много цветов, и кто-то стал пускать ракеты, и в небе повисли красные и зеленые змейки, а потом взошла большая оранжевая луна, и все пошли на станцию. Станция была убрана, как никогда, флагами и цветами, поезд привез много народу, все шутили и смеялись. Потом она полетела куда-то,