Читать интересную книгу Face-to-face - Галина Тер-Микаэлян

«Я все знаю! Ты больше не пойдешь к своему любовнику, а немедленно вернешься домой. И никогда больше — слышишь! — никогда даже не пробуй изменить папе. Потому что я всегда все узнаю, я читаю все твои мысли!».

Конечно, мать перепугается, начнет изворачиваться, врать, говорить, что она просто вышла прогуляться. Может даже начать всем рассказывать во всеуслышанье, что у ее дочери нелепые фантазии из-за переходного возраста. Ладно, пусть! Но со своим любовником ей нынче встретиться не придется. И потом тоже — нужно будет следить за каждым ее шагом, и, в конце концов, им придется расстаться. Придется! А вдруг… Вдруг они с Ильдеримом решат пожениться? Так ведь бывает — она захочет развестись с папой, и кто тогда сможет ей помешать?

Смятение и гнев охватили Таню, но лицо ее оставалось спокойным — лишь взгляд устремленных вперед глаз неподвижно застыл. Фильм закончился, Халида, посмотрев на потрясенную, как ей показалось, девочку, понимающе вздохнула.

— Понравился фильм, да? Жан Габен хорош, я тоже никак не приду в себя от его игры, — она тяжело поднялась, одернув халатик, задравшийся на выпирающем животе. — Ты идешь спать Танюша, выключить свет?

— Ты иди, тетя Халида, я сама выключу, а то ты споткнешься в темноте. Иди, ложись.

С трудом скрывая нетерпение, Таня подождала, пока Халида поднимется в свою комнату, и, выключив свет, осталась сидеть в темноте. Неожиданно ее потянуло закрыть глаза, ресницы слипались.

…Она стояла рядом с отцом, и говорила, а он смотрел на нее — неприветливо и удивленно.

«Папа, не спи! Опасность, папа!»

В ушах звенели собственные слова — странные, непонятные. Отец отвернулся, и лицо его стало сердитым…

Внезапно очнувшись, Таня испуганно вскочила на ноги, торопливо взглянула на часы — нет, она задремала всего лишь на пять минут. Постояла с минуту, прислушиваясь к окружающей тишине, а потом бесшумно приоткрыла входную дверь и выскользнула из дома.

От дома Халиды до развилки можно было быстрым шагом дойти минут за двадцать. Когда девочка туда добралась, ее светившиеся в темноте часики показывали половину двенадцатого. Отойдя чуть в сторону от широкой тропы, она присела за большим камнем — так, чтобы ее не видно было с дороги, — и стала ждать, поглядывая на циферблат.

Миновал час, другой, а Натальи все не было. Зубы Тани непроизвольно начали отбивать мелкую дрожь — то ли от нервного напряжения, то ли от холода, потому что ночи в горах даже летом довольно прохладны, а она не сообразила прихватить с собой свитер. Да и не до того ей было, если говорить честно. Когда стрелки показали половину второго, девочке стало чуть легче дышать — скорей всего, мать уже не придет. Или ей что-то помешало, или… Неужели она сама решила порвать с этим человеком? В это Тане плохо верилось, но все же она выпрямилась во весь рост, глубоко вздохнула и огляделась.

Ночь стояла лунная, и гладкая каменистая поверхность земли местами отливала серебром. Блики света и тени разбегались в разные стороны, но слева неожиданно обрывались чернотой — там лежала пропасть, отделявшая плато от остального мира. Таня провела рукой по лбу и вздрогнула, на миг представив себе ее бездонную глубину.

Подождав еще минут десять, она решила, что пора возвращаться домой, однако в глубине души все же таилась непонятное беспокойство. Медленно, словно к ногам ее привесили тяжелые гири, девочка сделала несколько шагов, а потом вдруг резко повернулась и пошла в противоположную сторону. И чем ближе она подходила к дому Фирузы, тем сильней становилась ее тревога, а у самых дверей ей уже точно было известно: мать там, внутри. Вместе с этим человеком.

Наталья и Ильдерим лежали на низкой широкой тахте, потные, измученные любовью. Желание, даже многократно утоленное за последние часы, еще не утихло, и даже в полузабытье обессиленные тела их прижимались друг к другу. Внезапно вспыхнувший свет заставил Наталью заслонить глаза тыльной стороной ладони. Она не сразу очнулась и поняла, что дочь стоит на пороге комнаты, неподвижным взглядом уставившись на ее обнаженное тело. Ильдерим, дернув головой, зажмурился, и первой мыслью его было, что уже утро, и вернулась мать. Потом он из-под смеженных век разглядел Таню, коротко ахнул и попытался прикрыть свою наготу скомканным покрывалом.

Оцепеневшая поначалу Наталья села, инстинктивно подтянув к груди колени и обхватив их руками, чтобы спрятать голую грудь.

— Что… что ты здесь… как ты… — внезапно ее испуг сменился гневом: — Ты шпионила за мной, да? Шпионила? Дрянь! Убирайся отсюда, иди — рассказывай, кому угодно!

Она схватила свое валявшееся на полу розовое платье и начала его натягивать на влажное от пота тело. Таня, не двигаясь, молчала. Торопливо надев джинсы, Ильдерим, вскочил с тахты и шагнул к ней, на ходу застегивая молнию.

— Нет, погоди, Таня, послушай! Я понимаю, это нехорошо, ты сердишься — на меня, на твою маму. Но это просто… Это случайно получилось, я клянусь, это никогда больше не повторится. Если ты скажешь кому-нибудь, твоей маме будет очень стыдно и плохо. И твоему папе тоже. Ты же не хочешь, чтобы им было плохо и стыдно?

«А мне будет еще хуже, — в отчаянии думал он, — отец меня если и не убьет, то выгонит из села. А этот чертов Зураб, дядюшка Айгуль? После истории с той шлюхой с сифилисом он ведь предупредил: если я еще хоть раз изменю его племяннице, он заставит ее подать на развод и написать заявление в парторганизацию завода. Теперь все рухнет — в партию не примут, и это после года кандидатского стажа! Да это равносильно гражданской смерти! А о повышении и загранпоездке можно вообще не думать, я навсегда конченый человек! Нет, надо заставить девчонку молчать. Мама была права — мне не нужно было встречаться с это сукой Натальей!»

Разумеется, Таня скорее вырвала бы себе язык, чем рассказала кому-нибудь о том, чему оказалась свидетельницей, но то, как этот человек подумал о ее матери, привело ее в ярость. Подняв глаза на стоявшего перед ней голого по пояс Ильдерима, она с ледяным спокойствием звонко произнесла:

— Нет, я не хочу, чтобы моей маме было плохо, но я хочу, чтобы плохо было вам! Вы не заставите меня молчать, ваш отец и ваша жена все узнают. И ее дядя Зураб тоже. И про ту женщину с сифилисом тоже все узнают, вот! Прямо сейчас пойду, всем расскажу! Вы не поедете ни в какую заграницу, и вас не примут в партию!

Последняя фраза прозвучала особенно злорадно — Тане припомнилось собственное неудачное вступление в комсомол. Повернувшись, она демонстративно шагнула к выходу, словно намеревалась прямо теперь же пойти и выполнить свою угрозу. Ильдерим одним прыжком обогнал ее, закрыл дверь и прислонился к ней спиной.

— Подожди, Таня, подожди! Давай, поговорим, мы же с тобой оба взрослые люди. Ты умная девочка, и ты меня выслушаешь.

Заискивающе улыбаясь, он смотрел на нее и думал:

«Да, другого выхода нет. Только надо быстро — шагнуть к ней, схватить за горло и головой о холодильник, он железный. Наталья… Ее придется задушить, она поднимет крик. Потом обеих в пропасть — с такой высоты от тел мало что останется, а пока их найдут, шакалы наполовину растерзают. Успею — рассвет еще нескоро. Потом пусть выясняют, а меня здесь никто не видел. Мама одна только знает, но она никогда не выдаст. В пять утра Расул поедет за солью в Лагодехи — успею уехать с ним».

Таня отскочила еще до того, как он успел сделать шаг в ее сторону.

— Не подходите, я закричу!

— Что ты, зачем кричать? Я просто хотел поговорить с тобой.

Взгляд Тани метнулся и уперся в стол — в лежавший рядом с буханкой хлеба большой нож, который Фируза выронила из рук при виде Натальи, да так и не успела прибрать.

— А я не хочу с вами говорить, оставьте меня в покое!

Наталья, натянувшая, наконец, платье, в недоумении выпрямилась, держа в руках свои босоножки. Таня, проскочив мимо нее, бросилась к столу, уперлась в него спиной, а правой рукой лихорадочно шарила позади себя, нащупывая нож.

— Таня, ты только послушай меня — всего минуту.

Ильдерим подошел совсем близко, ей некуда было отступать, и все же она ощущала, что он не решается.

«Нет, придется, выхода нет. Иначе конец всему. Стол дубовый, лучше будет ее не о холодильник, а виском об угол стола, пока Наталья не опомнилась, а потом…»

Вот теперь она знала, что он ее точно убьет. Сначала ее потом мать, которая ничего не понимает и с сердитым видом натягивает свои босоножки. И еще она почему-то вдруг ясно представила себе, где находится его сердце. Нож вошел между ребрами Ильдерима как раз в тот момент, когда его руки метнулись к ее горлу. Он умер сразу, но тело его еще мгновение находилось в вертикальном положении, а потом с тяжелым стуком ударилось о пол.

Наталья на миг оцепенела, потом бросилась к упавшему любовнику. Глаза его были широко открыты, в груди торчал нож, всаженный по самую рукоятку, а из раны медленно выползала тонкая струйка крови.