Перевоспитываться надо пока всем… И нечего делать народу в помпезных дворцах и клубах. Работают они почти вхолостую, хорошо в них только служительницам — вахтершам, уборщицам, гардеробщицам: работы мало, ставка, правда, тоже маленькая, зато чисто, тепло, тихо, чулок вязать можно…
Когда сели в семерку, Волчок вроде как пришел в себя, вдруг сказал:
— Давай дружить!
— Разве мы… — начал изумленный Вадим.
— Нет! Нет! — нетерпеливо сказал Волчок. — Чтоб куда один, туда и другой. Не раздумывая. Чтоб быть силой…
— А… Зачем?
— Чтоб быть силой.
— Но зачем?
— Не понимаешь?
— Не получится, — начиная понимать, сказал Вадим.
Волчок долго смотрел Вадиму в глаза. Усмехнулся.
— Ладно. Я про тебя больше знаю, чем ты сам.
Завтра в восемь напротив горсада.
* * *
Едва Вадим вошел во двор, мать на него набросилась:
— Где ты был?
— Как где? Работал.
— Столько времени ты работал?..
— Ну да. Я ведь говорил, что буду работать, а сколько, неизвестно…
— А зачем? Зачем, скажи, тебе это надо?
Дальше она его уже не слушала.
— Я чуть с ума не сошла. Чего только не передумала. Ну тогда ты уехал в Мурманск — это понятно, я знала. В Москву съездил — тоже понятно. А зачем в Приморку? Волчок тебе нужен, с Волчком гулять тебе хочется?..
Утром она снова, едва он стал собираться, разошлась.
— Ты ограниченная. Понимаешь, побывал я в этой Приморке и теперь точно знаю, что там живут люди. И какие там улицы, и дома, и овраги, и деревья, и кусты. Любопытно. Не какая-то Приморка она для меня теперь, а Приморка, в которой был и работал. И сейчас мне любопытно получить левые деньги, вроде как незаконные, хоть я и упирался за них не дай бог как…
— Пусть оно все пропадет! Зачем тебе деньги? Не ходи, пиши лучше.
Он не стал дальше слушать.
Волчок опоздал минут на двадцать, и Вадим было пошел прочь решив, что мать права, «пусть оно все то пропадет». Но Волчок показался. И…
В стройконторе Деревянкина написали заявления о приеме на работу и сразу же об увольнении. Деньги выдать им обещали вечером.
Вадиму очень хотелось домой к своим книгам, бумагам, тишине.
— Ну, до вечера, — фальшиво сказал он, прекрасно зная, что товарищу деться некуда, и тут же взмолился: — Денег у нас все равно уже нет, пить не на что…
— Денег я займу.
— Володя, надоело пить! Я не могу столько дней подряд. Да еще в пивных. Все какой-то бред несут.
— А мы сегодня культурно. Хочешь в «Колос»? Завтрак хороший, шампанское… Прошу тебя. Ну чего ты поедешь домой?
Они отправились в сторону Старого базара. На одной из тихих старых улочек Волчок оставил Вадима у трущобного вида подворотни, а сам скрылся куда-то, где ему «давали в долг в любое время дня и ночи». Он скоро действительно вернулся с деньгами, и они пошли в кафе «Золотой колос», хорошо позавтракали, выпили по бутылке шампанского, рассуждая о том, что нищета ненавистна, зарабатывать надо хорошо, пить только в кафе или ресторанах.
— Впрочем, как сказал наш первый революционер, и по-свински иногда напиваться надо, — сказал Волчок.
— Когда он так сказал?
— Направляясь из Петербурга в Москву.
— Неправда. Я помню. Он сказал, что не всегда хорошо быть умным, иногда надо подурачиться. Нам годится наоборот: не все дураки, надо и умными попробовать.
— Вот именно. Ты уже попробовал.
— И нисколько не жалею. По меньшей мере знаю, как это бывает. Это же чудо, когда тьма и тьма и вдруг — свет!
— Радость творчества. Только на той же самой заднице ты сидеть остался.
— Ну и пусть.
Помолчали.
— Что делать? Что делать?.. — тоскливо сказал Волчок.
— Опять ты за свое? Уж ты что хотел, то и сделал. Женился, ребенок будет. Устраивайся на постоянную работу.
— Этт точно, — сказал Волчок.
После завтрака они купили билеты в кино. Так как до начала сеанса оставалось больше часа, отправились в горсад полетать на лодочках-качелях. Аттракционы, однако, не работали. Зато здесь же работал буфет, и на последние деньги выпили по две кружки пива. После пива сделалось тяжело и жарко. Вадим сел на лавочку неподалеку от буфета, а Волчок побежал в уборную.
Волчка долго не было. Вдруг в той стороне, где была уборная и подсобное хозяйство горсада, раздались крики и звон, будто кто-то бежал по тонкому льду, из-под которого ушла вода. Вадим глянул сквозь кусты и деревья. Недалеко от уборной были парники для цветочной рассады. По этим парникам бегал Волчок, а за ним трое бригадмильцев.
Когда Вадим прибежал к месту происшествия, Волчка уже крепко держали. У бригадмильцев были честные лица. Они взволнованно кричали об убытках, которые Волчок нанес парниковому хозяйству горсада.
— Это же для людей! Для вас…
В деревянных рамах, поднятых над землей сантиметров на семьдесят, зияли дыры. Стекла были запылены и дыры хорошо видны. Волчок при этом даже не оцарапался.
— Чего вам от меня надо? Зачем вы за мной гонялись? — спрашивал он в недоумении.
— Да ведь уборная рядом, а вы что делали?
— Там переполнено, по камушкам ходят. У меня голова закружилась.
Бригадмильцы позвали дядьку в рабочей одежде. Дядька флегматично осмотрел парники и сказал, что на стекла ему надо сто рублей.
И вдруг Волчок сделался разнесчастный.
— Ребята! После тяжелой болезни я. Голова от свежего воздуха кружится. Откуда у меня деньги? Мать недавно похоронил, сам в больницу слег с бронхитом…
Бригадмильцы смутились, заколебались.
— Тогда отведем в милицию.
— Да за что же? Не надо было гоняться. Я мог зарезаться. Сами виноваты.
— Мы принесем через полчаса. Займем и принесем, — сказал Вадим. — У нас правда ничего нет.
— Да, — подхватил Волчок. — Отпустите, и через полчаса принесу.
— Не принесете.
— Принесу! Ребята, чем хотите поклянусь. Я мать похоронил, жена беременная. Клянусь ее здоровьем и здоровьем будущего ребенка, принесу!
Это было сказано с таким напором.
— Один из вас останется заложником, а другой пойдет за деньгами.
— Но ему вообще не дадут, а мне не дадут без него! — вновь истово взмолился Волчок, даже покраснел весь. — Ребята, или уж верьте, или не верьте совсем. Мы принесем. Чего бы нам это не стоило. Верить ведь надо. Знаете об этом?
Бригадмильцы сильно смутились.
— Нам надо посовещаться.
Они оставили Волчка («Но не вздумай убегать!»), отошли в сторону.
— А не разметать ли нам их? — шепнул Волчок Вадиму. — Давай, а? Умники…
— Убегать все равно придется. Мы слишком тяжелые.
— Ладно, мы вам верим, — сказал один из бригадмильцев. Он, конечно, хотел сказать это твердо, но голос его дрожал от обиды: