о ней позаботится».
Заученные слова легко пришли на память, но не изгнали тревоги, а вера, как намасленная, выскальзывала из головы. Эйра куда могущественнее вырастивших его кровожадных созданий. Ее рука досягает во все края света, в самые глубины людских сердец, но вот Бьен-то живет не на краю света. Она живет здесь, в Домбанге, и, если он стал опасен, чем поможет богиня?
Он отбросил эту мысль. Побороться с приступом неверия можно будет потом, когда он разыщет Бьен. Еще предстояло осмотреть весь храм и трапезную. Может, в городе потому все не так, что верховные жрецы запретили выходить в темное время суток? После атаки на Пурпурные бани жрецы имели основания опасаться бунтов и насилия. Нельзя сказать, чтобы эта мысль его утешила.
Обратно в коридор, вниз по лестнице, за дверь. Струи стрелами били в камни двора, расплескивались по мостовой. Он распознал тепло нескольких тел – не красные, а скорее желтоватые пятнышки шмыгавших от двери к двери людей. Не обращая на них внимания, Рук свернул по крытой галерее к храму.
И только распахнув дверь, позволил себе остановиться. Пожалуй, он ожидал застать в нефе толпу перепуганных беженцев, укрывающихся от волнений в городе. Но на деревянных скамьях склоняли головы в молитве лишь сотня с небольшим служителей Эйры. С хоров доносилось пение: низкий и ровный мужской голос, похоже Ма Моа или Чьема, выводил простую мелодию старинного гимна. Под верхними перекрытиями горела лишь половина из двухсот четырнадцати подвешенных светильников. Рук точно знал, сколько их, потому что когда-то ему, едва он выбрался из дельты, было поручено каждый вечер зажигать лампады, пробираясь под сводом с горшком углей и металлическими щипцами. И сейчас он, подняв глаза, высмотрел повисшего на одной руке и подколенке Дьембу, тянущегося к незажженному фитильку.
Рук перевел дыхание.
Парнишка возится со светильниками, как и каждый вечер. Жрецы молятся на обычных местах. Никакой беды не случилось, все спокойно.
Он опустил взгляд от свода в дальний конец нефа, к большой деревянной статуе Эйры – четверорукой, в окружении вырезанных из того же красного дерева волков. Богиня взирала на горстку преклонивших колени верных, но Бьен, если она вообще находилась в храме, искать среди них не стоило. Она никогда не любила это тяжеловесное изваяние.
– Прямо как император, – ворчала она как-то вечером, неодобрительно разглядывая богиню. – Или полководец какой. Вроде дерьмовых памятников, которых натыкали в городе аннурцы. Слишком велика. Слишком.
– Она богиня, – возразил, помнится, Рук.
– Это уже не богиня, а памятник зодчества, – покачала она головой.
Бьен предпочитала статуэтку не больше ладони, стоявшую в маленькой нише-часовне сбоку от нефа. Ее отгораживала резная ширма, но Рук и через весь храм видел тепло стоящего на коленях человека. Он широким шагом прошел туда, проскользнул в щель между стеной и ширмой, и вот она – спиной к нему, черные волосы еще не просохли после дождя – склоняет голову, стоя на коленях перед своей богиней и молитвенно сложив руки.
Его окатило облечением.
– Спасибо тебе, Эйра, – выдохнул он, переводя взгляд с любимой женщины на крошечное изваяние в стенной нише.
Это, в отличие от громоздкой статуи, было костяным, пожелтелым от старости; касания ревностных почитателей почти сгладили все черты. Волки и авеша у ног богини почти слились с основанием, зуек походил на небольшую шишку на плече. Факел, меч и сосуд с вином в трех руках не слишком отличались друг от друга, а четвертая рука отломилась в локте, и время сгладило острые края. И лицо было гладким: ни глаз, ни рта не угадывалось, и все же Рук на миг ощутил на себе взгляд богини.
– Бьен, – тихо позвал он.
Она не шевельнулась, но неподвижность стала иной: заострилась, показывая, что молитва прервана.
Помедлив, Бьен так же тихо отозвалась:
– Засранец.
– Извини.
– Ты сказал, один день. Только день и, может быть, ночь.
– Я не думал, что их так долго придется искать.
– Ты что, не знаешь, – негодовала она, – что означает не вернуться из дельты в назначенный срок?
– Означает, что там дела еще тревожней, чем мы догадывались.
Бьен его не слушала.
– Это означает гибель!
На последнем слове она ткнула его пальцем в грудь – как точку поставила.
Точнее, попыталась ткнуть.
В тростниках, если не можешь уклониться от выпада, ты отводишь удар или убиваешь, и Руком на долю мгновения завладели старые привычки. Не успев осознать, что делает, он перехватил ее запястье, как шею нападающей змеи.
Захват вышел не таким уж грубым. Боли он причинить не мог, но Бьен вдруг смолкла, уставившись на место соприкосновения. Конечно, он и прежде ее трогал. Сто раз. Тысячу раз. Клал ладонь на шею, притягивая к себе для поцелуя, водил пальцем по скуле, обхватывал ее бедра, пока она драла ему спину ногтями, и даже за запястья держал, прижимая их к подушке над головой так, что из ее приоткрывшихся уст вырывался стон. Но все то было не так. Так он никогда ее не касался.
Рук разжал пальцы.
– Извини, – сказал он, сам не зная, за что извиняется.
Не за захват, вполне безобидный. Нет, он раскаивался в чем-то другом, в чем-то, что сидело в нем, что было вшито в его плоть, когда он еще говорить не выучился.
Впервые попав в храм пятнадцать лет тому назад, он твердил одну молитву, снова и снова повторял тысячу раз на дню: «Прошу тебя, Эйра, не дай мне быть как они!» Эти слова возводили стену между ним и детством, в котором он выслеживал, охотился, убивал, пожирал. «Прошу, богиня…»
С тех пор он много лет прожил в уверенности, что Эйра ответила на его мольбу.
Рук сделал шаг назад.
Бьен, как в танце, подалась за ним, обхватила, прижалась лицом к его мокрой груди.
– Я собиралась взять лодку, искать тебя.
Он прижал ее еще крепче.
– Дай слово, что никогда так не сделаешь!
– Не пойду за тобой?
– В дельту.
– Нет.
Ее волосы пахли благовониями и дождем.
– Не пойдешь за мной?
– Не дам слова.
– В дельте люди гибнут.
– Люди и здесь гибнут, – огрызнулась она. – Бунты все страшней. С каждой ночью после Пурпурных бань.
Рук, насупившись, высвободился из ее объятий.
– По-прежнему утверждают, что напали аннурцы?
– Пленного, кеттрал, убили в то утро, когда ты ушел, – кивнула она.
– А новые атаки были? На суда в канале? На мост?
Перед глазами у него стоял образ кхуана: кожистые крылья, уносящие в высоту оторванных от причалов и мостков горожан.
Она покачала головой, присмотрелась к нему.
– Что ты узнал?
Рук замялся. Уходя