Читать интересную книгу Семейный стриптиз - Оливия Голдсмит

У нее вдруг закружилась голова, и она, наверное, упала бы, если бы Фрэнк не подбежал к ней. Со стоном Мишель прислонилась к мужу.

– Боже мой! Что же мы будем делать, Фрэнк? – Ее голос звучал тоньше и жалобнее, чем голосок Дженны.

Он крепко прижал ее к себе.

– Я невиновен, Мишель. Ты ведь веришь мне? – Она кивнула, со свистом втянув в себя воздух. – Значит, будем бороться, – сказал Фрэнк. – Будем держаться вместе, защищать друг друга и детей. И победим. Обвинение – еще не осуждение. Не знаю, почему меня решили стереть в по­рошок, но клянусь, им это не удастся.

– Сколько это будет стоить? – прошептала Мишель. От Джады Брузман потребовал десять тысяч долларов. А от Фрэнка? Сколько уже вытянул этот скользкий слизняк? – Сколько это будет стоить, Фрэнк?

– О деньгах не волнуйся; деньги – моя забота. А ты позаботься о детях. – Он отклонился, чтобы увидеть ее лицо. – Позаботься о Фрэнки, о Дженне и обо мне, детка. Сможешь?

Если бы она была в этом уверена! Мишель кивнула.

– Мы победим, – притянув жену к себе, хрипло сказал Фрэнк. – Обещаю. Я сумею вас защитить. – Внезапная дрожь его голоса ранила Мишель в самое сердце. – Только не бросай меня, – умоляюще выдохнул он. – Прошу, Ми­шель, не бросай меня!

ГЛАВА 24

Пустив горячую воду тонкой струйкой, Джада отмока­ла в ванне. Обычно она предпочитала душ – быстро и удобно. Но сейчас, в зловеще-пустом доме, эта комнатка казалась единственным безопасным местом. Лишь здесь, в ванне, до краев наполненной горячей водой, стихала дрожь в руках, хотя карусель мыслей продолжала кружиться.

Любой сторонний наблюдатель, должно быть, принял бы ее за ненормальную: виданное ли дело – пять раз за день принимать ванну? Но Джаду тянуло сюда как магнитом; она погружалась по самую шею в очень-очень горя­чую, насколько выдерживало тело, воду и сидела до тех пор, пока отупение не сменялось лихорадочной жаждой деятельности, вытягивавшей ее из ванны. Тогда она опять вытиралась, опять одевалась, опять принималась за до­машние дела – и бросала, так и не закончив. Или опять щелкала кнопками телевизионного пульта, чтобы через час вновь оказаться в ванне, повернуть кран и пустить воду.

Счастье еще, что у нее выдался перерыв между купа­ниями в тот момент, когда мама позвонила с Барбадоса, исполняя их ритуал еженедельной телефонной связи. Го­лос матери проливал бальзам на исстрадавшееся сердце Джады, но она не решилась посвятить родителей в кош­марные перемены в своей жизни. Когда мама позвала к те­лефону внучат, Джаде пришлось сочинить детский пикник у соседей, куда отправились Кевон с Шавонной. Она наде­ялась, что господь простит ей эту ложь во спасение. Насчет местопребывания Клинтона ей не пришлось сочинять не­былицы: своего мнения о нем родители не изменили и ни­когда о нем не спрашивали.

Джада любила мать, не хотела ее тревожить и волно­вать, но главное – она не хотела признавать правоту роди­телей. Сейчас Джада это отчетливо понимала и горько со­жалела о том, что не решилась на признание. Мама ведь всегда хотела ей только добра, только самого лучшего… а ее дочь со своей распроклятой гордостью и ослиным уп­рямством не пожелала открыть душу перед самыми родны­ми людьми. Гордость – вот ее порок.

Пытаясь хоть чем-то оправдаться, Джада решила, что ей просто нужно время. Да, всего лишь немного времени. Она найдет в себе силы поделиться с родителями, как только вновь увидит своих малышей. Пусть ей вернут детей; больше ничего не нужно. Она сменит замки, вы­швырнет вон вещи Клинтона и память о нем, привыкнет к мысли и приспособится к роли матери-одиночки. А уж ма­ма не станет судить дочь слишком строго, хотя ни в их семье, ни в общине разводы никогда не приветствовались. Джада была уверена в том, что мама даже не напомнит ей о своем пророчестве насчет низкой, подлой натуры Клинтона.

Ожидание встречи с детьми тянулось невыносимо долго, облегчение наступало только в горячей воде. Неда­ром она Водолей по знаку Зодиака. Вообще-то, Водолей – знак воздуха, но Джаде это всегда казалось неправильным; Водолей должен быть знаком воды. Она вдруг вспомнила скалистые островки в Карибском бассейне, и ей мучитель­но остро захотелось оказаться дома, у родителей. Не в Аме­рике, а на Барбадосе, где она, собственно, никогда и не жила, а лишь приезжала погостить. Все равно ее дом там!

Там она была бы в безопасности, была бы счастлива… с мамой, папой и своими малышами.

Прошлая ночь, самая длинная ночь в ее жизни, вымо­тала Джаду до предела. Она бродила из одной пустой ком­наты в другую, по пути то включая свет, то выключая – и так по кругу, до бесконечности. Пустые детские наводили на нее страх, кухня казалась запущенной, а гостиная – слишком большой для нее одной. Но сильнее всего отвра­щала спальня. Она ни за что не легла бы в постель, кото­рую столько лет делила с Клинтоном, поэтому прикорнула на диване в гостиной, проснулась в пять и с тех пор не на­ходила себе места.

Недолго осталось. Скоро ты увидишь детей.

Кареглазой Ромаззано-Уэйкфилд из Кризисного цент­ра как-то удалось за один день добиться встречи с судьей по семейным делам и получить разрешение на общение с детьми. Джаде же удалось остановить выплату по чеку Брузмана и отозвать заявление о ссуде. Бесплатный адво­кат, как выяснилось, может быть не менее толковым – и, уж во всяком случае, куда более сострадающим – чем тот, чьи гонорары исчисляются цифрами со многими нулями. Конечно, два часа дважды в неделю, отведенные судьей для общения матери с детьми, выглядели смехотворно и оскорбительно, но Джада все равно была на седьмом небе от счастья.

Научиться бы ей плакать – говорят, боль со слезами уходит… Джаде пришло в голову, что ее тяга к горячей воде служит своего рода заменой слезам. За прошлый вечер, всю ночь и утро она не проронила ни слезинки; тишину в пустом доме нарушали лишь голоса и музыка из телевизо­ра да звук льющейся воды.

Ну и, конечно, телефонные звонки. Кроме мамы и Энджи, звонила еще Мишель. Два раза звонила, да благо­словит ее господь! Сначала приглашала на ужин, а позже, незадолго до полуночи, просто справлялась о самочувст­вии. Судя по голосу, подруга была расстроена не меньше самой Джады, но Мишель ведь вообще гораздо эмоцио­нальнее. Напоследок она предложила переночевать у Джа­ды и даже попыталась пошутить:

– За детьми и Фрэнк может присмотреть, а я составлю тебе компанию, чтобы тишина не давила. Ты ж меня зна­ешь, я молчать не стану.

Джада оценила заботу и была очень благодарна Ми­шель за внимание, но все равно отказалась. Уж лучше страдать в одиночку, чем на глазах у другого, даже ставше­го близким, человека. К тому же пора привыкать к одино­честву.