пирогом с корицей.
— Спасибо! А Вы для кого столько?
— Жду детей! Скоро Анечка с Робертом должны приехать.
— Робертом?
— Она замуж вышла.
— Как здорово! Я давно с ней не виделась и не общалась.
— Они познакомились в Германии. Он — врач. Хороший врач. Сегодня он прилетает, а она уже неделю гостит у меня.
— Я очень за нее рада! Но я пришла не чтобы увидеться с ней. Я не помню место, где похоронен Андрей.
Тот день я вообще смутно помнила. Шел дождь, пасмурное небо, серые люди, слившиеся в одно большое пятно. Мы держались со Славой поодаль. Он мне не позволил видеть Андрея или выразить соболезнования его матери. Мне в память только врезались крики. Ее крики. А я давилась своими слезами, своим горем, которое распирало, ведомая чувством мести, которую вынашивала целых пять дней, до тех самых похорон. Я не участвовала в процессии, я не видела надгробья, я не видела ничего. Именно поэтому мне было так тяжело поверить в его смерть. Если бы не лицо Петровича, возможно, я бы и не поверила вовсе.
— Я тебе точно не могу сказать. Если только показать и то завтра.
— Завтра меня в городе уже не будет, Надежда Петровна, — процедила я, по-моему, начиная злиться, потому что женщина не хотела пускать меня к своему сыну. Даже после его смерти, она продолжала ревновать. Это я могла расценить только так. — У Вас должен быть документ на землю.
— Ах, да! Я сейчас посмотрю.
Пока Надежда Петровна рылась в своих бумагах, создавая вид, что что-то ищет, на столе зазвонил телефон, который она носила до этого в кармане домашнего платья. Я вытянула шею, чтобы посмотреть, кто там может тревожить маму Андрея.
Любопытство оно такое… сердце замерло, пропуская сразу несколько ударов. А потом ещё и ещё, пока не закружилась голова. Женщина поспешила к своему старенькому аппарату, но моя реакция оказалась быстрее. Я схватила телефон и соскочила с места, чтобы увеличить между нами расстояние.
— Не смей, — процедила она сквозь зубы, ошпарив меня своим тяжёлым взглядом.
— Сынок? Сынок, мать твою? — взвыла я чувствуя, как от шока начинают трястись конечности.
— Ты ничего не понимаешь.
— Алло, — нажала, наконец я кнопку «принять». Страшно, но ничего другого мне не оставалось сделать.
— Мама? — послышался не том конце голос с того света. Мне хотелось кричать от ужаса и недоверия. Я его оплакивала два года, я до сих пор засыпала в обнимку с его курткой. Я…у меня просто не было слов, чтобы описать то состояние, в котором находилась все это долгое время. А он спрашивает мама ли это?
— Не мама, — отвечаю я, понимая, как дрожит голос. Может, поэтому он и не узнал.
— Ты что там делаешь? И где мама?
— Она рядом, пытается найти документы на землю, где ты похоронен.
— Похоронен? Ничего не понимаю. С тобой все в порядке?
— Как и с тобой, я погляжу. Я была на твоих похоронах.
— Не неси чушь.
Я даю волю эмоциям, которые рвали моё сознание на части. Он жив? Андрей Разумовский жив? Нет! Нет! Это моя галлюцинация. Я просто переволновалась. Я просто снова в последнее время перебарщиваю с алкоголем. Такого просто не может быть. Я видела похороны. Я их видела. Я не попрощалась, но я видела людей. Блядь! Как такое может быть? Мы же не в сранном фильме. Это жизнь! Человек не может просто так умереть, а потом вдруг воскреснуть. Сука! Как? КААААК?
Я уже сама не замечаю, что ору, словно меня режут живьём. От этой пытки невыносимо больно. Со всей силы швыряю телефон, который приземляется у ног Надежды Петровны. Она смотрит на меня такими же ошалевшими глазами, пока я в истеричных слезах спускаюсь на пол. Ноги не хотят меня держать. И жаль, что забыться не получится. На этот раз точно не получится. Андрей жив. И я слышу, сквозь рыдания, как он разговаривает со своей матерью, вернее она с ним. Мило так щебечут. Я не знаю, что она там говорит, но я нахожу в себе силы подняться. Подхожу к шкафу, где недавно Надежда Петровна убирала фотографии. Она сложила их аккуратной стопочкой и убрала вглубь полки за разноцветные вазочки. В рамках были запечатлены счастливые лица Ани и Андрея. На другой Аня в подвенечном платье со статным красавцем, а рядом с ними снова Андрей. В костюме и с тростью. Он не выгляди, как покойник, коим я его считала столько времени.
— И что ты все рыщешь? Что ты никак не успокоишься? — процедила женщина, закончив разговор, пока я разглядывала Разумовского.
— Вы готовы были похоронить собственного сына, только чтобы избавиться от меня? — я все ещё находилась в прострации, но уже приходила в себя. Поверить в то, что Андрей жив было легко. В душе поднималось какое-то давно забытое чувство надежды. И я ее использую по полной.
— Ты не поймёшь, пока не родишь собственных детей.
— Рожу, будьте уверены! Я рожу Вам много внуков.
— Вот, дрянь.
— Отчего же?
— Не получится, он не свободен.
— Замечательно, потому что я тоже. Но знаете, если Вы хотите сохранить с сыном по прежнему такие теплые и трепетное отношения, лучше не мешайте.
У меня появился смысл! Единственный! Это будет хорошее начало новой жизни!
16
Я тебя отвоюю у всех других — у той, одной,
Ты не будешь ничей жених, я — ничьей женой,
И в последнем споре возьму тебя — замолчи!
— У того, с которым Иаков стоял в ночи.
М. Цветаева
Телефон надрывно звал меня ответить, бренча в кармане какую-то стандартную мелодию. Но я догадывалась, кому могла понадобиться в данный момент. А он все продолжал, раз за разом, словно пытался проверить на прочность мои нервы. Я не спешила сдаваться, они, видимо, тоже. Я поставила перед собой цель и теперь мне ничто не помешает ее достичь.
Я была зла на весь мир, потому что судьба посмела сыграть со мной злую шутку. Хотя нет, не судьба, а несколько людишек, возомнивших себя Богами, вершителями судеб.
Я уже была в здании небольшого аэропорта, который должен был отправить меня в Москву. Именно там сейчас находился Андрей,