Напомню, что почти половина детей России живет в семьях, имеющих доход ниже прожиточного уровня, что подростков лишили права на бесплатный проезд в метро и наземном транспорте, что одеты они в бумажной теплоты свитера, куртки, а некачественная, не по стопе, сделанная из кожзаменителя обувь с толстой и жесткой подошвой должна привести в будущем к заболеваниям (тромбофлебит, искривление позвоночника, вызывающие потом болезни внутренних органов), что книги слишком дороги и недоступны, что детей этих постоянно мучает голод. Ощущение хрупкости и ужаса жизни, владеющее родителями, передается в первую очередь детям, и они бегут из дома к своим более обеспеченным товарищам и... на улицу.
Домой такие обычно не возвращаются.
Ни в какой, даже самый благоустроенный воспитательный дом тоже не хотят (половина из привезенных в приют на следующий день сбегает). Приют для них — каторга, душевное и физическое насилие. А дома — нищета, голод, скандалы. Они — Гавроши. Улица — их дом. Там полная самостоятельность. Но и болезни, насилие, калечащее души. Кем вырастут эти дети улиц? И кто заменит их в созидательном, упорном труде на благо России?
Владимир Крылов • Заметки о духовном развитии России и Запада в ХХ веке (Наш современник N3 2003)
Владимир КРЫЛОВ
Заметки о духовном развитии России и Запада в ХХ веке
И кто сделает вам зло, если вы будете ревнителями добра.
Святой апостол Петр
Сегодня в определенных кругах широко распространено весьма спорное мнение о состоянии и развитии русской духовной культуры в ХХ столетии, в частности в области изобразительного искусства. Существо его состоит в следующем. В начале ХХ века российская культура дала миру ряд замечательных художников-авангардистов. Они открыли для человечества новое современное искусство. Но это был, дескать, “последний всплеск”...
Господа, делающие такое серьезное заявление, на самом деле, похоже, вообще не знают, что можно отнести впрямую к области искусства и духовной культуры, а что является какой-то другой областью человеческой деятельности. Они не имеют сколько-нибудь аргументированного определения искусства. То есть у этих “специалистов” отсутствуют определенные критерии, на основании которых они могут проводить исследования, делать свои выводы, иметь сколько-нибудь весомое мнение вообще. В таких условиях любое самое тщательное, самое интересное локальное исследование будет носить характер личных симпатий или личных вкусовых предпочтений частного характера.
Результаты такого состояния современного искусствознания совершенно определенно проявляются в конкретной научной деятельности наших оппонентов. Эти исследователи совершенно серьезно считают, что “сушилка для бутылок” господина Дюшана и портреты Рембрандта принадлежат к одной области человеческого творчества.
Они даже не чувствуют, что стихи Пушкина не могут оказаться в одной компании с листом чистой писчей бумаги из “Поэмы Конца” Гнедова, что картина Эль Греко и пустая рама на стене музея современного искусства — это не одно и то же. Ситуация поразительная! Оказавшись в такой ситуации, в сущности, вообще невозможно высказывать какое-либо мнение. Но этого, кажется, никто не замечает.
Вот художник повесил перед чистым холстом несколько обыкновенных воздушных шариков, заполненных растворами разных красок, отошел на несколько шагов и выстрелил по шарикам из пистолета. Брызги разлетелись в разные стороны, часть из них попала на холст, и на холсте получилась хаотичная декоративная композиция. С точки зрения наших ученых — это Fine art (прекрасное искусство) и, в принципе, ничем не отличается от шедевров Тёрнера (так же Fine art, как Fine art и живопись Репина).
Другой “творец” расстелил на полу мастерской большой белый холст, нанял нескольких натурщиц и окунул их обнаженными в несколько ванн, которые были заполнены растворами разных красок. Потом этот художник попросил своих натурщиц в таком раскрашенном виде упасть на расстеленный чистый холст и покататься по нему. Опять получилась хаотичная декоративная композиция, которая, по мнению наших ученых, и есть самый что ни на есть Fine art, который, в принципе, ничем существенным не отличается от картины Энгра “Большие одалиски”.
Какие же критерии нам предлагаются?
Представьте себе, что вам нужно оценить качество пальто, которое вы увидели в магазине.
Можно оценивать это пальто по его соответствию сегодняшней моде.
Можно оценивать его по его удобству и практичности.
Можно рассматривать качество этого пальто по тому, насколько оно защищает вас от превратностей погоды.
А можно оценивать его по тому, насколько ярко блестят у него начищенные пуговицы.
Именно такой критерий как самый основной и решающий предлагают нам для оценки произведений искусства. Если художник купил себе пальто, чтобы защититься от непогоды, но забыл начистить пуговицы, мы имеем дело со слабым и неинтересным художником. Если пальто неказисто и промокает, но пуговицы начищены и сияют, перед нами великий художник. Такова огрубленная схема рассуждений этих исследователей самой тонкой и самой сложной области человеческой деятельности — искусства.
Они объявляют мастером портретной живописи Энди Уорхола, а он самыми обыкновенными приемами штатного художника-оформителя раскрашивал увеличенные фотографии.
Они провозглашают Пабло Пикассо основателем нового искусства, отказавшегося от предмета и сюжета, а многочисленные, если не все, произведения этого художника переполнены и сюжетами, и предметами, другое дело, что деформированными.
Таких примеров можно привести великое множество. Вся система современных критериев оценивающих искусство строится по принципу начищенных пуговиц. И с этих позиций дают оценки художникам, артистам, режиссерам, композиторам, писателям и представителям других творческих профессий всего мира. Это чудовищно. И чтобы преодолеть нелепость и пагубность такого положения, мы с вами попытаемся сформулировать определение искусства, а на основе такого определения предложить и свою классификацию творческих произведений. Такая попытка предпринята автором этих строк в книге “Искусство. Определение, предназначение, классификация”. А в рамках статьи, разумеется, можно рассмотреть только некоторые и очень краткие выводы из этих размышлений.
По мнению автора, из всего множества творческих произведений можно отнести собственно к искусству только те, что способствуют развитию человеческой духовности. Все другие произведения могут иметь сколь угодно большое сходство с произведениями искусства, но по существу будут совершенно из других областей человеческой деятельности.
Например, красота, по мнению автора, есть проявление в жизни совершенных законов совершенного Творения. В этом смысле красота присутствует во многих областях человеческой деятельности и не может считаться качеством, характеризующим именно и только искусство. Красивые предметы, приятная музыка, изысканные литературные тексты вполне могут не иметь с искусством ничего общего по существу при несомненной внешней похожести на произведения искусства.
Произведения искусства часто доставляют истинное наслаждение, но если наслаждение, которое человек испытывает от контакта с творческим произведением, носит оттенок вожделения или физиологического удовольствия, то это верный признак того, что данное произведение находится вне области искусства. Даже если такое произведение очень похоже на произведение искусства и пользуется успехом у публики. К слову сказать, это заметил еще Кант.
Присутствие человеческого переживания как инструмента развития и выращивания человеческой духовности есть необходимый и достаточный признак принадлежности творческого произведения к области искусства.
Переживание отличает человека от мира животных. Животные испытывают ощущения. Человек испытывает ощущения, которые могут перерасти в переживание.
Весь комплекс индивидуальной человеческой жизни, который, разумеется, накладывает отпечаток на структуру индивидуальной человеческой души, в первую очередь занят проблемой физического выживания человека в окружающем мире. Только искусство, не обремененное физиологией, целиком направлено на изучение и фиксацию человеческого переживания и с помощью этого инструмента — на развитие человеческой духовности.
Задача художника — почувствовать некое движение человеческой души — человеческое переживание и сознательно или интуитивно, но столь сильно воспроизвести это человеческое переживание в своем произведении, чтобы заразить им любого человека, соприкоснувшегося с этим творением, и тем самым способствовать развитию духовности окружающих людей. Критерий значительности произведения искусства — в глубине и силе человеческого переживания.