Читать интересную книгу Свадьбы - Владислав Бахревский

- Снадобье готовь! Государь идет!

Встряхнулся Емеля, огляделся. В углу изразцовая печь с каменкой. Камни как и положено: крупны, круглые - спорник - и мелкие - конопляник. От печи по стене полок. Ступени на нем широкие, удобные. Вдоль других стенок лавки. Двери и окна обиты красным сукном, по красному - зеленые камни. В переднем углу иконка в серебряном окладе и серебряный поклонный крест.

Посреди бани стояли две липовые кадки, медный таз со щелоком, у стенки березовые туеса с квасом.

На полке лежало душистое сено, покрытое полотном. На лавках душистые травки, цветы, свежие веники.

В обеих кадках была вода: в одной горячая, в другой холодная.

- Еще бы кадку! - попросил Емеля великана-банщика.

Тотчас вкатили свеженькую липовую кадку.

Емеля налил в кадку кипятку и бросил в нее охапку цветов пижмы.

- Государь идет! Государь! - покатилась издали волна пронзительного шепота. Все замерли на своих местах.

Дверь в мыльню отворилась. Банщик махнул ковшом, выплеснул квас на горячие камни. Колыхнулась пахучая горячая пелена банного воздуха.

- Спасибо, Егорка! - кивнул Михал Федорович банщику и полез на полок.

Полежал, подремал даже, в мыленке все, как мышата, в углах своих жались. На полок забрался банщик Егорка, стал мыть государя. Помылся государь, слез с полка на скамейку. Подышал. Помахали над ним опахалами. И тут Емелька услыхал:

- Ну, где он?

Емельку тотчас вытолкали из его угла на середину мыленки.

- Лечи! - сказал Емельке государь.

Емелька подскочил к своей кадке, где настаивалась пижма. Сунул руку, пробуя воду, охладилась ли.

- Вот сюда, великий государь!

- В кадку? - малость удивился Михаил Федорович.

- В кадку.

Государь с помощью банщика послушно полез, куда ему было указано. Сильно, видать, болел.

- Долго сидеть-то?

- Самую малость, великий государь!

- Да я посижу. Пахнет терпимо. Травой.

- Трава и есть, великий государь! - осмелел Емелька. - Цветы!

- А я тебя вспомнил. Ты в сад ко мне залез, а теперь бахарем у Алеши.

- Провинился я, великий государь. Помилуй!

- Бог простит! Сказки Алеше нестрашные рассказывай. Страшные не надо. Страшные научают боязни.

- Великий государь, можно выходить! - быстро сказал Емелька.

- И все лечение?

- Нет, государь! Растереть еще тебя надо. Только в постели бы…

- Вытираться! - приказал государь.

*

В ту ночь, растертый самодельной мазью бахаря Емельки, Михаил Федорович спал, не видя снов. А проснулся - не поверил. Боли ушли из ног.

- Где лекарь? - спросил государь постельничего Михалкова.

- Царевичу сказку сказывает.

- С утра?

- Царевич обрадовался, что бахаря сыскали.

- Как сыскали? Он что, сбегал?

- Сбегал, великий государь.

- Ну, коли теперь сбежит, я вас всех за ним в погоню пошлю! - пошутил Михаил Федорович, щупая недоверчиво пеболящие свои ноги. - Пошлите ему, бахарю-то, рубль. Скажите, государь, мол, жалует.

Глава четвертая

16 сентября нуреддин Сафат Гирей пришел под Яблонов. Вновь испеченный городок не устоял. В бою погибло пятнадцать человек защитников, в плен татары взяли двестп. 21 сентября нуреддин разорил Духов монастырь в Новосильском уезде. Пожег многие села и деревни, убил и взял в плен полторы тысячи человек.

Крымцы проникли в Орловский уезд - триста человек полона. Медленно, с опаской двинулись к Туле.

А Москва жила под мирный звон колоколов. Сентябрь - месяц богомольный, государь, как всегда, собрался в Троице-Сергиевскую лавру.

Перед отъездом Михаил Федорович сделал два больших дела: принял-таки посольство донского казачества и утвердил на год воевод.

В Казани сидел Иван Васильевич Морозов, в Нижнем Новгороде - Андрей Сатьевич Урусов, в Астрахани - Федор Васильевич Волынский, в Новгороде - Петр Александрович Репнин, любимец государя из молодых.

В Тобольске оставались Михаил Михайлович Темнин- Ростовский да Андрей Васильевич Волынский, в Томи - Ивап Иванович Ромодановский да Андрей Богданов, на Таре - Федор Петрович Борятинский да Григорий Кафтырев.

Приказом большой казны по-прежнему ведал Иван Борисович Черкасский. Разбойным - Михаил Михайлович Салтыков. Судным - Дмитрий Михайлович Пожарский.

Никто из близких да знатных людей государства не был обойден или забыт.

20 сентября Михаил Федорович наградил великой своей наградой легкую донскую станицу атамана Осипа Петрова и отпустил ее на Дон со своей государской грамотой.

В грамоте к Войску Донскому было писано: “Предосудителен буйный поступок ваш с послом турецким. Нет случая, который бы давал право умерщвлять послов. Худо сделали вы, что взяли Азов без нашего повеления, не прислали старейшин своих, атаманов и казаков добрых, с которыми бы можно было посоветовать, как тому быть впредь. Исполните сие немедленно, и мы, дождавшись их, велим выслушать ваше мнение и тотчас с ними же пришлем указ - как поступить с Азовом”.

За бережение границ государства московский царь казаков хвалил и обещал пожаловать по службе и радению.

На словах атаману Осипу Петрову было сказано, что вслед за его легкой станицей на Дон будет послано сто пудов зелья ручного, сто пудов зелья пушечного и сто пятьдесят пудов свинца.

В тот же день, 20 сентября, государь отправился на богомолье.

Веселый, он пришел проститься с сыном Алексеем. И у сына весело - потеха. Накрачеи113 в бубны бьют, на канате пятеро метальников пляшут, кувыркаются и не падают! Алексей так и бросился к отцу.

- Батюшка, гляди! У меня теперь пятеро метальников! Было два, а теперь пятеро. Видишь, как искусно обучились.

Накрачеи в лазоревых своих кафтанах на заячьем белом меху при государе пустились колотить по барабанам что есть мочи.

- Славно! Славно! - сказал государь, наклонился к уху сына, шепнул: - Казаков-то я на Дон отпустил.

У царевича руки так и взлетели, так и потянулись к отцу: обнять хотел, да сдержался. Слуги кругом.

- Батюшка, господь наградит тебя! - только и сказал.

А отцу радостно: сын - дитя совсем, а умеет держать себя по-государственному.

*

На Москве остался у дел Федор Иванович Шереметев. В помощь ему назначили хранителя государственной печати, старика Ивана Тарасьевича Грамотина и думного дьяка Федора Лихачева.

День 21 сентября прошел обыденно и скучно.

Федор Лихачев, сидя в своем Посольском приказе, к делам не притрагивался. Тут бы, пока государя нет, пока привычная монотонность деловой жизни нарушена, и закрутить бы что-нибудь значительное. Господи, да хотя бы главные улицы в самой Москве начать мостить. Ведь, коли начали, пришлось бы и закончить. Так нет! И Шереметев и Грамотин не то чтоб развернуться, притормаживают колымагу российской государственности. Им удобнее жить в старом, привычном миру. Они старого мира хозяева. А ведь умны оба. И весь этот ум идет на то, чтобы отживающее удержать. Неужто сие в обычае у старости? Весь бы день просидел думный дьяк перед чистым листом бумаги, да протиснулся к нему дотошный подьячий Тимошка Анкудинов. Молодой, в Москве без году неделя - выкормыш Вологодского митрополита. Учен! А все равно глуп. Приехал в Москву судьбы мира вершить, подьячишка несчастный! Судьбы мира… Знал бы, дурашка, что твой величайший начальник, сам Федор Лихачев хочет да не может замостить московские улицы. Послы со всего света грязь московскую месят! Стыдобушка!

Ни ростом, ни статью, ни красотой лица господь Тимошку не обидел. Был бы княжеского рода - рындой при государе бы состоял. А все равно дурак. На ум свой полагается.

- Что тебе? - намолчавшись, спросил Лихачев Тимошку.

- По сибирским вестям…

- Ну, что по сибирским вестям?

- Полгода дело лежит… Решить бы надо.

- Ну и как бы ты его решил?

Лихачев нарочно не глядел на Тимошку: попадется на крючок или нет.

- Я думаю…

“Попался! “Я думаю”. Много ли ты надумать можешь, червяк? Вот коли я надумаю… Не место тебе в Посольском приказе”.

Однако прислушался.

- …дьяк Савва писал о сибирской земле, - говорил Тимошка, - “И быть реки пространны и прекрасны зело, в них воды сладчайшие и рыбы различные многие”. По этим рекам казаки выходят к студеному морю. Казна от них бесценна и бессчетна! Соболь, зуб морского зверя, русское золото… И всего-то на Лене крошечный острог. Поставлен пять лет тому назад, а казаки уже покорили на реке Вилюй тунгусские племена. Из городка Жиганска, который поставлен на Лене же, казаки ходили на Яну, на Собачью реку…

- Что же ты хочешь, Тимошка?

- На приказчика Парфена Ходырева, который сидит на Лене, жалобы страшные. Ходырев творит зло. Он мешает притоку сибирской казны и своей злобой и алчностью может иссушить источник. На Лене нужна сильная государственная власть. Нужен большой город. Нужно создавать Ленское воеводство.