Женни исполнилось 29, а Марксу 25, когда они прибыли в Париж. Среди немецких эмигрантов имя Маркса — кельнского журналиста и публициста — было достаточно известно, но Париж того времени стал убежищем для куда более знаменитых сыновей Германии. Георг Гервег был одним из них. Несколькими месяцами ранее Фридрих Вильгельм назначил ему личную аудиенцию — вскоре после того, как сам же и запретил последнюю книгу Гервега по политическим мотивам. Император хотел убедить Гервега примкнуть к правительству в деле культурного возрождения Пруссии, однако поэт смело ответил, что является прирожденным республиканцем и потому не может служить короне. После этого он был последовательно изгнан из Пруссии, Саксонии, Швейцарии, и в конце концов добрался до Парижа {10}. Как и ожидалось, слава его росла с каждым новым актом о выдворении. По пути во Францию он женился на дочери богатого берлинского торговца шелком (шафером на их свадьбе был будущий анархист Михаил Бакунин) и мечтал стать поэтическим голосом Новой Германии {11}.
Как и Маркс, Гервег собирался писать для газеты Рюге. Обе пары были недавно женаты и потому быстро сдружились. Вскоре Маркс узнал, что его талантливый и очень привлекательный внешне друг известен всему Парижу своим вольным отношением к любви. На тот момент любовницей Гервега была графиня д’Агу, писавшая романы под псевдонимом Даниэль Стерн и имевшая троих детей от своего предыдущего любовника, венгерского композитора и пианиста Ференца Листа. Графиня содержала один из самых популярных и известных салонов в Париже. Среди ее близких друзей были Жорж Санд, Шопен, Энгр и Виктор Гюго {12}.
К середине XIX века разница между художниками, наподобие этих, и радикально настроенными оппозиционерами-политиками, вроде Маркса, была размыта. Художники в значительной степени оторвались от богатых патронов-меценатов, которые раньше щедро платили за стихи и картины {13}. Теперь же «работники умственного труда», как называл их Маркс, испытывали нужду и голодали так же, как и простые рабочие. Столкнувшись с близкой перспективой нищеты, все эти романтические непонятые гении постепенно политизировались. Один писатель заявил, что художники — это универсальные партизаны, прирожденные борцы, чьи работы следует считать в первую очередь политическим инструментом {14}.
Оказавшись в этом «полусвете творческих личностей», Маркс и Женни легко приняли и оправдали поведение Гервега как нечто, что невозможно было — особенно для Женни — даже и представить в консервативной, обывательской Германии. Как бы там ни было, Маркс всю свою жизнь подходил к оценке поэтов с отдельным стандартом. Его дочь Элеонора писала, что Маркс называл их «странными рыбами, которым позволено плыть своими собственными путями. К ним нельзя подходить с обычными мерками или даже с мерками, по которым судят выдающихся людей» {15}.
Примерно в это же время один немецкий доктор знакомит Маркса и Генриха Гейне. Гейне удалился в изгнание, когда Карл был еще мальчиком, однако он всегда незримо присутствовал в жизни Маркса, и не только как литературный кумир, но еще и как дальний родственник со стороны матери. Хотя Гейне был на двадцать лет старше Маркса и так же склонен более заводить врагов, нежели друзей, они сошлись очень быстро и тесно. Гейне говорил, что им всегда «достаточно было лишь нескольких слов, чтобы понять друг друга» {16}.
В юности Гейне был очень привлекателен; первое впечатление, которое он производил, — мягкость. Она проявлялась в нежных чертах лица, разрезе больших глаз, неизменно длинных волнистых волосах. Однако к тому времени, как с ним познакомились Маркс и Женни, он выглядел уже куда более драматично. Ему диагностировали блуждающий паралич лицевого нерва, который в 1843-м поразил левую часть его лица; он боялся ослепнуть. Гейне только что женился на своей любовнице Матильде (неграмотной француженке, 15 годами его младше, понятия не имевшей, кем на самом деле был ее сожитель) накануне поединка, который должен был проиграть (он этого не знал {17}).
Однако это существование на грани жизни и смерти, казалось, только и питает его поэтический дар. Критики описывали его как «чудовищно эгоиста», но на самом деле он был крайне чувствителен и не раз плакал в присутствии Маркса из-за плохих отзывов о его стихах (в таких случаях Маркс поручал его заботам Женни, которая своей добротой и мягким юмором умела успокоить поэта и вернуть ему уверенность в своих силах). Гейне, без преувеличения, стал членом семьи Маркс, и они ежедневно навещали друг друга {18}. Эти отношения были очень важны для обоих; поэт все глубже вникал в политику, а Маркс с его помощью становился более зрелым писателем — и мужчиной. Впрочем, Матильду Маркс искренне ненавидел, подозревая, что она и ее компания, состоящая из сутенеров и проституток, просто вытягивали из слабохарактерного Гейне деньги и силы {19}.
Газету Рюге, которая должна была выходить ежемесячно на французском и немецком языках, планировали выпустить в ноябре 1843, однако возникли проблемы с финансированием и подпиской. Рюге не смог привлечь ни одного французского подписчика. Вообще, единственным иностранным подписчиком стал русский, Михаил Бакунин, в то время также живший в Париже. Рюге поручает Марксу подыскать французских авторов и интересуется, должны ли они привлекать к работе женщин-авторов — Жорж Санд и Флору Тристан. Маркс был знаком с обеими, но достоверных сведений о том, смог ли он уговорить их сотрудничать с «Ежегодником», нет. В конечном итоге ни эти дамы, ни любые другие французские авторы в газете так и не публиковались. Германия жадно впитывала французскую философию, но сами французы, кажется, не хотели иметь с немцами ничего общего, считая, что немецкая философия возилась с проблемами, которые сами они уже разрешили в 1789 году {20}.
В результате этих потрясений Рюге заболел, стал крайне раздражителен — и выпуск газеты был отложен до февраля 1844 года. Когда «Ежегодник» наконец вышел (под редакцией Маркса) — это была уже скорее целая книга, включавшая стихи Гервега и Гейне, полемическую переписку Рюге, Маркса, Фейербаха и Бакунина, статьи Бакунина, Мозеса Гесса и бывшего редактора газеты, эмигранта из Баварии Ф.К. Бернайса; а также две статьи Маркса и его молодого соавтора, немца, проживающего в Англии, — Фридриха Энгельса. Тираж газеты составил тысячу экземпляров.
Рюге, истинный умеренный демократ по убеждениям, сердился на Маркса за его радикализм и неотшлифованный стиль его статей {21}. (Рюге стал первым критиком стиля Маркса, впоследствии многие будут упрекать его в использовании слишком длинных и громоздких фраз, слишком сложных аллюзий, бессвязных аргументов и совершенно очевидном равнодушии к читателю — Маркса совершенно не волновало, поймут ли то, что он пытался сказать.) Женни вспоминала, что газета, на которую она так рассчитывала в качестве их обеспеченного и успешного будущего, «стала их несчастьем с первого же выпуска» {22}.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});