— Расскажите, пожалуйста, как было дело, — попросил Хутиэли. — Я бы не хотел вас прерывать, поэтому вспомните каждую деталь, вы понимаете, как это важно.
— Конечно, — пробормотал Виндгассен. — Мы говорили с Арманом об одной совместной программе. Полагаю, что тема вам не интересна. В центре зала была толчея, и мы отошли к барьеру. Я не помню, когда проходил официант с подносом, мы взяли по бокалу и продолжали разговор. Каждый отпивал глоток из своего бокала и ставил бокал на барьер.
— Как выглядел господин Легран? Нервничал? Был спокоен?
— Ничего необычного. Во всяком случае, мне не показалось, что Арман волновался.
— Кто-нибудь проходил мимо вас? — спросил Хутиэли. — Я хочу сказать: была ли у кого-нибудь возможность незаметно бросить капсулу с ядом в бокал господина Леграна?
— Конечно! — энергично кивнул Виндгассен. — Не знаю, как Арман, но я вообще не обращал внимания на свой бокал. Когда хотелось, брал его, отпивал глоток и ставил на место. Беседа была интересной, и меня не интересовало окружающее. Думаю, что и Армана тоже.
В дверь постучали, и в комнату вошел Хан.
— Моше, — обратился он к Хутиэли, — можно тебя на минуту?
Бергман сделал предостерегающий жест, и Хутиэли кивнул.
— Говори, Рон, — сказал он. — Здесь все свои.
— Видите ли, господа, — с некоторым смущением сказал Хан, — в бокалах, что стояли на барьере, нет никаких следов яда. Возможно, я ошибаюсь, поскольку проводил экспресс-анализ, как вы видели, в полевых условиях, но вероятность ошибки весьма невелика. Я бы сказал — почти нулевая. То есть, в вине, конечно, может быть яд, но не такой, чтобы убить человека за несколько минут. Более точно можно будет определить после детального анализа.
— Вы хотите сказать, — нахмурился Бергман, — что господин Легран умер не от яда?
— О! — воскликнул Хан, поднимая вверх обе руки. — Я лишь хочу сказать, что яда не было в вине. Господин Легран был отравлен иным способом. Об этом же свидетельствуют отпечатки пальцев. Их всего два типа. Одни отпечатки принадлежит Леграну, а другие, скорее всего, — официанту, разносившему напитки. Других отпечатков нет.
— Это невозможно! — воскликнули Бергман и Виндгассен.
— Арман ничего не брал в рот, кроме вина, — добавил консул.
— Я взял оба бокала, — сказал эксперт, — и в лаборатории сделаю надежный анализ. Часа через три-четыре будет известно точно.
— Насколько я знаю Хана, — сказал Хутиэли, когда эксперт вышел, — окончательный результат не будет отличаться от предварительного.
— Это невозможно! — опять повторил Виндгассен.
— Борис, — обратился Хутиэли к Берковичу, — допроси, пожалуйста, свидетелей из приглашенных гостей, а я поговорю с сотрудниками посольства. Господин Бергман, вы останетесь здесь?
— Да, — сказал немец. — Уверен, что убийца — в числе приглашенных, а не среди наших сотрудников.
Полицейские вышли в холл, и Бергман обратился к стоявшей в отдалении группе мужчин и женщин:
— Господа, старший инспектор Хутиэли хочет поговорить с нашими сотрудниками, а старший инспектор Беркович снимет показания с гостей посольства. Пожалуйста, сотрудники пусть пройдут в приемную, а гостей приглашаю следовать за нами.
Гостей было двенадцать человек, и пятерых Беркович отправил по домам, поскольку сразу выяснилось, что все время, когда Виндгассен беседовал с Леграном, они стояли на балконе, это подтвердил и Бергман. Осталось семеро: аргентинский военный атташе, два сотрудника британского посольства, испанский и шведский консулы, и двое французов, пришедших на прием вместе с Леграном. Беркович решил начать с французов.
Первым вызвали Мишеля Бонье, секретаря, работавшего с Леграном уже около десяти лет.
— Вы наблюдали за консулом? — спросил Беркович. — Вы с ним так давно работаете, что хотя бы краем глаза должны были…
— Конечно, — кивнул Бонье. — Мы с Клодом бродили по залу, знакомых не было, и нам приходилось развлекать друг друга. Я видел, как господин консул беседовал с немцем.
— Кто-то подходил к ним?
— Многие проходили мимо, некоторые останавливались поблизости…
— Кто-нибудь подошел к консулу так близко, чтобы… Ну, может быть, мог коснуться его рукой… Или иным предметом…
— Иным предметом? — удивился Бонье. — Нет, конечно! Зачем?
— Пока неизвестно, как был внесен яд, — объяснил Беркович.
— Разве не в вине?
— Нам нужно проверить все варианты, верно? — уклонился от ответа старший инспектор.
— Понимаю… Нет, никто не подходил к консулу достаточно близко, если вы это имеете в виду. Потом, когда консул упал и началась суматоха… Тогда, конечно. Каждый мог подойти и что-нибудь бросить в бокал. Но это уже не имело значения, верно?
— Да, — согласился Беркович. — Спасибо, подождите, пожалуйста, в холле.
Вторым он вызвал Клода Фаринеля, работника консульского отдела. Фаринель выглядел подавленным, что было естественно, но в выражении его лица Берковичу почудилось что-то еще — озабоченность или удивление, или обе эти эмоции, а может, просто похожие.
Фаринель вспомнил не больше, чем его коллега, но выражение удивления не покидало его лица, и Беркович, в конце концов, поинтересовался:
— Может быть, вам что-то показалось странным? В поведении гостей и хозяев, например? Что вас заботит?
— Вы спрашиваете! Человека убили на моих глазах…
— Почему вы уверены, что это убийство? — спросил Беркович.
— Но… — растерялся Фаринель. — Говорят, его отравили. В вине был яд. Разве нет?
Беркович сделал вид, что не расслышал вопроса и задал свой:
— Вы видели, как господин Легран пил из своего бокала?
— Нет, — покачал головой Фаринель. — Я подошел потом, когда он упал. Все подошли, я тоже. Я еще удивился…
— Удивились? Чему? — задал свой вопрос сидевший в стороне Бергман.
— Почему он пил “кармель”? Официанты разносили хевронское вино, я сам пил именно хевронское и видел, как консул взял себе бокал с этого же подноса. Почему в бокале консула оказался “кармель”?
— Это вас и беспокоит все время? — тихо спросил Беркович.
— Да, я все время думаю… Если кто-то подменил бокалы, консул должен был это понять, он знает толк в винах. Наверняка он удивился бы.
— Допустим. Но вы-то из его бокала не пили! — резко сказал Бергман. — Откуда вам известно, что в бокале консула оказался “кармель”?
— Вы подозреваете, что… Но, послушайте, я дегустирую вина с юности, отличу на цвет и уж, тем более, по запаху любые сорта — израильские, во всяком случае, отличу наверняка. Когда я подошел к консулу после… В бокале у него был “кармель”, а не “хеврон”. Это я вам точно говорю.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});