Читать интересную книгу Гном. Трилогия - Александр Шуваев

Кушетка прямо в кабинете, чтобы прилечь на полчасика, не тратя времени на хождение.

Телефон без диска, чтоб заказать обед, бутерброды, просто чай в кабинет, если неохота или некогда ходить в столовую для ИТР. Или нужную для работы книгу. Или документ. Или чтоб вызвать машину.

Справедливости ради надо отметить, что он все‑таки был первым, к кому СОКР была применена в полном объеме. Раньше были только отдельные элементы. Так или иначе, но теперь неизбежные для нового двигателя недостатки мог выявить только полет, и времени терять не приходилось. Люлька настоял на планере "Яка‑никакого" исходя из самых простых соображений. На легкую машину можно поставить один двигатель: конструктору заранее становилось плохо от одной мысли о проблемах синхронизации работы двух двигателей вообще, и о возможных проблемах не совпадающей по фазе, "асинхронной" вибрации в частности.

В качестве официального испытателя "Яка‑никакого" с первым советским ТРД был назначен некто Бахчиванджи, но за неделю до того, как он в первый раз увидел машину, ее, понятное дело, уже успела поднять в воздух Оленька Ямщикова. Двигатель тянул отвратительно, и она уже подумала, что ей попросту не хватит длины ВПП, но нет: невзирая на прискорбную приемистость мотора, скорость неуклонно росла, и в нужный момент машина с неожиданной охотой задрала нос и полезла в высоту. Разумеется, для первого раза она ограничилась минимальнейшим стандартом: полет по прямой да круг над аэродромом, с аккуратнейшими, "ученическими" разворотами со стандартным креном. Машина, в общем, не понравилась: слишком медленно набирала скорость, слишком инертно отзывалась на "газ", как‑то странно слушалась рулей на скорости, была склонна к кабрированию… Только во всем этом присутствовало два "но": Ольга отлично отдавала себе отчет в том, что непривычное не может нравиться, – а, кроме того, – скорость. "Горюшко" набрало восемьсот двадцать легко и непринужденно, без малейшей натуги, почти незаметно для летчицы. Всем своим поведением показывая, что готово прибавить еще и еще, но Ольга почувствовала нечто, некую излишнюю склонность невзначай опускать нос и решила не увлекаться: больше всего не понравилось именно то, что кабрирование на обычных скоростях сменилось склонностью к пикированию ближе к восьмиста. При этом она прекрасно отдавала себе отчет: все недостатки со временем так или иначе устранят, а вот совсем другой, следующий диапазон скоростей останется. Это было даже слишком понятно.

Архип Михайлович, понятно, не подумал прекращать работу даже после того, как двигатель прошел госиспытания: он, безусловно, умел то, чего не делали другие моторы, но оставался весьма несовершенным и неудобным изделием. Сейчас, когда все было закончено, как и всегда, будто на ладони, стали ясны и недостатки машины, и собственные просчеты, и, понятное дело, масса возможностей Сделать Гора‑аздо Лучше. Это состояние очень сильно напоминало порыв, который охватывает войска в ходе успешного наступления, когда все удается, сопротивление противника вдруг перестает иметь какое‑нибудь значение, и кажется, что так будет всегда. Тут есть реальная опасность зарваться, но опыт любого настоящего работника, будь он полководец, финансист, конструктор или поэт, подсказывает, во‑первых, что, когда бывает так, когда есть то, что впоследствии назовут "драйвом", особая смесь вдохновения и удачливости, наступление вести все‑таки нужно, через силу и вопреки усталости, без остановки. Ну, а во‑вторых, следует уповать на Господа нашего, что тот же самый опыт подскажет, когда наступит пора остановиться. В большей степени это актуально, понятно, для полководцев.

"ДЛ‑1‑3" стал логическим завершением идеи прошедшего госиспытания "первого". Явно относясь к тому же поколению, он был, пожалуй, пределом этого поколения. Изделием практически безукоризненным не только с точки зрения изготовления, но и конструктивно. Он может служить классическим примером того, как незначительные, по сути, изменения превращают машину дюжинную – в шедевр. Температура перед турбиной в 1320о: к этому, вообще говоря, ничего добавлять не надо. Тяга одного мотора достигла трех тонн, масса уменьшилась на пятнадцать процентов, достигнув 612 килограммов. Не успели первые истребители с "единичкой" поступить в строевые части, как выпуск ее был прекращен. "Тройку", с мелкими усовершенствованиями, выпускали несколько лет подряд, превратив в один из самых крупносерийных авиадвигателей в истории. Основная причина была в том, что тем планерам, на которые она устанавливалась спервоначалу, такая мощь была почти что излишней.

– Ва‑пэрвых, – работу – расширить. Ва‑вторых – для испытательных полетов атазвать с фронта испытателей. Всэх, кто уцелел. В‑трэтьих: нэ сокращая работы по истребителям, основное внимание сасрэдоточить на реактивных бамбардировщиках. Это считать задачей пэрвостэпенной важности.

Это было последнее, чего Шахурин мог ожидать в ответ на свой доклад. Сделанный по всем правилам, скромно, солидно, ничего, кроме фактов, благо, что факты говорили сами за себя. Так, как надо докладывать единственному слушателю, которому имеет смысл докладывать. И вот тебе. Дуркует Хозяин. Ему предлагают ТАКОЕ – а он, вместо того, чтобы ухватиться двумя руками, выдвигает совершенно бредовое требование. Оно, по сути, обозначает, что всю работу надо начинать с самого начала. Непонятную работу, потому что непонятен смысл, цель ее. Он помолчал, дожидаясь, пока успокоится тревожно забившееся сердце, а потом, увидав, что Сталин не собирается продолжать, осторожно спросил:

– Вы имеете ввиду легкий фронтовой бомбардировщик?

Вождь – молчал, по виду – занявшись трубкой, выпуская клубы дыма и чуть заметно раздувая ноздри. Видно было, что он не слишком доволен заданным вопросом, но не настолько, чтобы показать недовольство.

– Харашо. – Сказал он, наконец. – Для начала пусть будет легкий.

В разговорах между своими, новость передавалась в манере почти стереотипной: "Вы в курсе?" – затем кратко излагалась суть дела, сопровождаясь мимолетным взглядом в глаза, чуть приподнятыми глазами, и – не пожатием плеч даже, а намеком на такое пожатие. Чудовищная неуместность, практически – неприличие указания Вождя в текущих условиях понимали все, кто вообще соображал в деле. И опять‑таки тут присутствовал некий нюанс: гордость за то, что – нелепость, а что сделаешь? Но даже и прозрачные намеки, как выяснилось, понимают не все.

– А что? – Поднял брови Берович. – Это, вообще говоря, очень правильно. Сам подумывал, но, знаете? Са‑амым краешком сознания. Не пускал до башки. Так что, может, только сейчас выдумал, что подумывал. А так – правильно. Одна беда – трудно страшно, но правильно. Если справимся быстро, то правильно, если не справимся, затянем, – то плохая затея. Опоздавшая вещь выйдет. Потом заново, почитай, с самого начала делать придется…

– Да как ты не понимаешь! А! Ну ты что, правда не понимаешь?

– Вот ты меня послушай, ты не психуй только, выслушай… Летать на этих штуках научатся не сразу, а сбивать – так вовсе не скоро. Ты не спорь, это так, даже к бабке не ходи… И чем займутся те, кого все‑таки заставят "страдать херней, вместо того, чтобы фашистов бить"? Никто не умеет ныть так занудно, как строевой пилот, которого заставили переучиваться на технику нового поколения.

– Ну это уж ты з‑загнул!

– Да‑а?! Да в сорок первом, перед самым началом, на новых истребителях летать было некому! От них шарахались, как черт от ладана! Никто на самом деле вовсе и не хочет принципиально новой техники, хотят, чтобы такая же, привычная, – но при этом все на два оборота круче! Другое дело, что так не бывает. Но ты меня перебил: вот эти вот орлы, которых заставили, по причине временной своей истребительской импотенции займутся штурмовкой. Вот увидишь! Верховный в машинах понимает постольку‑поскольку, то, что назывется "ориентируется", а вот в людях – почти все, поэтому и заказывает машины под то, что будет делаться на самом деле!

– И что? Все бросишь, и будешь выполнять капризы?

Берович помолчал, глядя чуть в сторону и барабаня пальцами по крышке стола, потом вздохнул:

– Нет, так сразу это, конечно, нереально. У нас первые прототипы уже в ходу, готовы на семьдесят процентов в металле. На следующие мы поставим оружие помощнее, и предусмотрим подвеску мелких бомб. Так легче будет перейти к затее Верховного. А переходить все равно придется, хотя это и не очень‑то…

Это он правильно заткнулся. Очень своевременно. А то уж вовсе глупо вышло бы.

Потом какие‑то поляки с предельным риском для жизни сфотографировали одну из немецких машин, и с немыслимыми ухищрениями передали снимки в Москву. Конструкторы жадно, буквально с лупой разглядывали дрянные оттиски, но своего отношения никак не выказывали. Это было бы и бесполезно, и небезопасно. Отучены были накрепко, кто на своем опыте, кто на чужом. И теперь все, как один, почуяли смысл стреловидных крыльев. Хотя прежде, когда о перспективности такого плана плоскостей говорил Роберт Людвигович, с ним не спорили, но, как обычно, считали его малость блаженным, а себя – страшно практичными и крепко стоящими на земле‑матушке. Пятнадцатипроцентное сужение их к концу – через месяц, и поперечные гребни, позволявшие приручить турбулентность на высоких скоростях, – через три, были уже чисто собственными, насквозь своими.