Он позвал канадца и показал ему письмо.
Канадец прочитал его, не моргнув глазом, потом свернул в трубку, поджег его и прикурил от него сигару.
Граф смотрел на него вопросительно. Закурив сигару, канадец сказал:
— Этот человек не знает Виллиго; но я бы не советовал ему мериться силами с дикарем. Добра из этого не выйдет. Сомневаться в честности моего друга! Да я скорее не поверю в свою собственную! Не нужно говорить этого вождю, а то во всей Австралии не найдется уголка, в котором бы барон де Функаль мог спрятаться от его мести. Хотя он и способен на всякую самоотвержение, на всякое великодушие, но ведь он все таки дикарь и прощать обид не умеет. Сомнение в его преданности ко мне — для него самая тяжкая обида. С тех пор, как его племя усыновило меня, с тех пор, как я стал названым братом Виллиго, приемным сыном его отца Воллигонга, он смотрит на меня, как на настоящего родственника, и святой обязанностью считает помогать мне во всех предприятиях. Вы еще не знаете австралийских дикарей. Правда, у них много диких предрассудков, много диких обычаев, но зато у них есть понятия весьма почтенные, за которые они готовы отдать до последней капли свою кровь. Так, например, они скорее умрут, чем изменят узам дружбы или родства.
Канадец проговорил эту тираду со сдержанным волнением, в котором проскальзывала глубокая печаль, по поводу того, что его преданный друг Черный Орел сделался жертвой подозрения. Оливье понял его чувство и поспешил возразить:
— Умоляю вас, дорогой Дик, не думайте, что я хотя бы на одну минуту заподозрил вашего друга. Я просто был поражен этой запиской, вот и все.
— И поразиться есть от чего, это правда. Записка в высшей степени странная. Тут какая-то тайна, но я знаю, что она вполне объяснится. Я не стану говорить об этом с Виллиго. Это такой человек, что не простит даже тени недоверия к себе. Вы хорошо сделаете, если посоветуете сыщику бросить этот ложный след. Вероятно, Виллиго охраняет нас своими средствами. Это и есть причина его отлучек. Я не знаю его плана, но уверен, что он в своем роде очень хорош и для нас полезен. Даже вот как: если мне сейчас, сию минуту, доставят неопровержимое доказательство, что Виллиго действительно вступил в союз с лесовиками, знаете, что я скажу на это? Я скажу: «Горе лесовикам!» Если измена своим считается у нагарнуков позорным делом, то нельзя сказать того же о предательстве по отношению к врагу. Последнее считается у них делом похвальным, законной военной хитростью. Да едва ли их и можно за это осуждать. Оставим же Виллиго в покое, предоставим ему действовать так, как он хочет, да и барон де Функаль отлично сделает, если ограничится выслеживанием одних Невидимых. Говоря откровенно, я вполне доверяю авторитету вашего сыщика относительно европейских дел, но здешних отношений он не знает и едва ли будет нам очень полезен. Пусть же он возьмет на себя одних Невидимых, а иметь дело с лесовиками и туземцами предоставит мне и Виллиго. Так будет гораздо лучше.
— Я с вами совершенно согласен, Дик, — сказал граф, — и сегодня же улажу с бароном этот вопрос так, как вы мне сказали.
Последние слова графа были прерваны появлением Лорана, который вошел в комнату своего господина. Благодаря разным вспрыскиваниям и растираниям старый слуга наконец стряхнул с себя сонливость и, приписывая ее непривычке к шампанскому, приготовился извиниться перед своим хозяином. Но тот не дал ему заговорить и рассказал о приключениях минувшей ночи. Тогда смущение Лорана перешло в неописуемое изумление.
— О, теперь я все понимаю! — воскликнул он после некоторого молчания. — То-то мое опьянение было какое-то странное. Я все слышал и все понимал, но не мог шевельнуть ни одним членом. Если только тот, кто нас опоил, попадется мне на узенькой дорожке…
— Это итальянский консул! — вставил появившийся неожиданно Виллиго.
Оливье и канадец удивленно переглянулись.
— Ты почем знаешь? — спросил Дик.
— Черный Орел не нуждался в найме белого шпиона, чтобы все вызнать и выследить, — отвечал нагарнук с самодовольной улыбкой. — Если бы я этого не знал, то как бы мог спасти молодого друга Тиданы?
— Но ведь и белый шпион, как ты его называешь, еще накануне предупредил нас об этом.
— Он предупредил… Виллиго не предупреждает, а действует.
— Но как ты узнал об этом?
— Я проник к лесовикам в «Чертов кабачок» и узнал, что они ищут надежных людей для какого-то похищения. Я догадался, что речь идет о друге Тиданы…
— И храбро рискнули жизнью, чтобы меня спасти! — воскликнул Оливье.
— И ты совершенно уверен, что это итальянский консул? — спросил Дик.
— Когда же Виллиго бросал слова на ветер?
— Спасибо, друг! — сказал канадец, пожимая дикарю руку. — Я теперь знаю, что делать.
В словах Виллиго было много недосказанного, Дик это понимал, но не хотел расспрашивать друга из боязни огорчить его недоверием. Виллиго не знал, что его друзья собираются на обед к барону де Функалю, иначе он непременно пошел бы с ними. К самозваному барону он испытывал какое-то непобедимое, бессознательное отвращение и недоверие. У дикаря почему-то засела в голове мысль, что белый шпион ведет двойную игру, что он готов изменить и нашим, и вашим.
У него не было никакого конкретного факта, к которому бы он мог привязаться, тем не менее он никак не мог отрешиться от своей мысли.
Будущее покажет, насколько дикарь был прав.
Нужно было уговориться относительно дальнейшего образа действий.
Четыре друга решились остаться для совещания в комнате графа из боязни, что их разговор могут подслушать соседи Лорана по комнате.
— Не бойтесь, — заметил со зловещей улыбкой Черный Орел, когда Дик упомянул об этих соседях, — они нас не подслушают. Их уже нет здесь: коршуны клюют их трупы.
— Не может быть! — вскричал Дик.
— Их было четверо. Их больше нет. Они убиты.
В это время через открытое окно донесся голос разносчика, выкрикивавшего громким голосом:
— «Morning Advertiser»!.. Покупайте «Утреннюю рекламу»!.. Свежие новости! Четыре мертвых тела на берегу бухты Ободранных… Ужасные подробности… Вчерашнее празднество… портрет лорда-губернатора… смерть Тома Пауэлла…
Друзья помолчали. Наконец канадец заговорил первый:
— Положение скверное. В Мельбурне нам оставаться нельзя. Английский боксер умер, население раздражено против нас. Меня могут убить из-за угла, надеясь на снисходительность присяжных, которые, по всей вероятности, оправдают убийцу. Что касается вас, граф, то ярость ваших врагов после этого кровавого убийства удесятерилась. По-моему, нам следует как можно скорее удалиться на Лебяжий прииск.