засаду обнаружили. А может, оба полегли...
Понял, что надо Павла хоронить прямо сейчас, тянуть некуда, ничего уже не вернуть. Когда еще товарищи объявятся, и еще помню, как спускали застывшее тело отца Павла. Лопата все там же, в гараже, где и пленка. Уже знаю, как это делается. Думаю только о том, что предстоит сделать в ближайшее время, чтобы не охватило отчаяние.
Поднялся после гаража наверх, Павел лежал, вытянувшись во весь рост, снизу натекла лужица крови. Отстегнул на парне пряжку пояса с подсумком, снял автомат. Ремешок весь в крови, оружие тоже. Клапаны на липучке затрещали громко, казалось, на весь подъезд. Снял с парня оказавшийся бесполезным бронежилет, оставил на кафельной плитке, забрав пистолет из кобуры. Вид крови, кроме прочих мыслей, подсказал, что еще требуется сделать. Спустился к себе, потом не забыть забрать трофейный АКМ.
Где же ключи, на Павле не оказалось, а, вот они, брошены рядом с сумкой. Через силу зашел в свою квартиру, там все, словно ничего не изменилось. В одной руке жилет, в другой Пашкина «ксюха», вторая на ремне... Первым делом, в свою душевую, проверил, идет ли вода. Вода текла, но напор уже чисто символический. Не знаю, как скоро пригодится это оружие, но, на всякий случай, надо сразу смыть кровь и остальную грязь. Пашкин автомат, отомкнув магазин, так и положил на дно кабинки, включив нагреватель. Туда же окровавленный бронежилет, а «Макаров» просто протер тряпочкой, там кровью только набрызгало.
Посмотрел трофейный ТТ, выщелкнул магазин из пистолета, потянул затвор, выбросив патрон. Окошко затвора и трубка глушителя пахнут сгоревшим порохом. Но магазин полон и в стволе патрон, Павел точно бригадира уложил первым. Промываю автомат под проточной водой, разбираю, теперь еще раз под теплую воду. Выкладываю на полотенце, пусть вода стечет и обсохнет. Занимаю руки работой, словно оттягиваю неизбежное прощание с товарищем.
Но возвращаться все равно придется. Словно отключив сердце, заставил себя сделать то, что положено. Может, следовало подождать, пока кто-то вернется, но боялся, что при посторонних не выдержу. А мне нельзя впадать в истерику, нельзя, у меня еще столько долгов, перед другими дорогими мне людьми. Но так хотелось упасть на колени перед мертвым другом, и завыть, в бессильной тоске и обиде на весь мир... Павел лежал передо мной, спокойный, безмолвный. Губы уже посинели, струйка крови стекала с виска. Только сейчас разглядел несколько кровавых отверстий у него на шее и пятна на рваных пробоинах куртки на левом плече. Картечь пришлась в броню, но несколько пулек ударило в вырез жилета и руку... Еще раз посмотрел на лицо мертвого друга, проглотил комок в горле, утерся рукавом, и принялся за скорбное дело.
Закрыл лицо косынкой, обернул тело паренька пленкой, с таким весом не так сложно, как кажется, хотя, все равно не сразу управился... Завершив работу, встал, помолчал, вздохнул, едва поднял тело, взвалил на плечо. Тяжело шагая, опираясь на перила одной рукой, спустился вниз. На ступеньках крыльца опустил скорбный груз. Передохнул, сошел со ступенек, там легче. Почти не оглядываясь, донес его на место упокоения отца и соседа. Свой автомат и «Марголин» оставил в квартире, иначе не унести тело друга, мешал бы. Куртку и бронежилет тоже оставил, если что, пистолет в кармане, но мне казалось, что появись сейчас кто на моем пути, руками разорву...
Потом вернулся за лопатой, прихватив «ксюху». Начал привычно расширять канаву, земля за эти два дня подсохла, копать казалось проще, чем в прошлый раз. Теперь постоянно оглядывался, краем глаза кося на автомат, прислоненный к завернутому телу Павла.
Вроде бы достаточно, стащил сверток в ямку, выровнял. Автомат снова на плече. Бросил последний взгляд, говорить ничего не стал, молитв, как Павел, не помнил, просто перекрестил могилу. В горле комок, едва смог выдавить: «Прости его, Господи, и прими». И стал закапывать, автомат на ремне больно бил сложенным прикладом в спину, но не снимал его, эта боль хоть немного отбивала ту, что на сердце... Уже подровнял холмик, чтобы одинаково со всеми получилось, как послышался скрип открываемого окна. Бросил лопату, рванул оружие. Но из оконного проема показался всего лишь человек, небритый, в пиджаке поверх спортивной куртки. Он обратился ко мне с нотками недовольства в голосе.
- Скажите, вы кто, армия, милиция? У вас вот оружие и форма есть.
- Нет, жилец из соседнего дома.
- Тогда почему закапываете в нашем дворе каких-то мертвых? По какому праву?
- По праву живого. Вернее, по долгу.
- Хороните своих мертвых в своем дворе! Может, нам это место еще потребуется. Там вообще раньше машины ставили, пока канаву не вырыли.
- Во всех дворах лежат упокоенные и незахороненные нежити, Вам помочь пройти туда, посмотреть?
- Не надо! Не знаю ничего, и знать не хочу. Тем более, про этих чудовищ. Не собираюсь никуда вмешиваться! Лучше скажите, когда меня начнут спасать?
- Почему должны спасать именно Вас?
- У меня уже ничего не осталось, даже вода кончилась, а в кране грязная течет!
- А Вы кто такой.
- Как кто, Белецкий, работник банка!
- Какого банка? - не понял этого юмора. Причем тут банк?
- Банк «Петровский штандарт»!
- Да, знал такой. Что хотите от меня.
- Раз используете нашу землю, могли бы нам помочь.
- В чем же?
- Убрать мертвецов из подъезда, привезти воды, еды, не мне дать умереть, неужели не понятно?