и длинными глотками пил воду, пусть и теплую, но казавшуюся волшебным источником силы. Он погрузил в воду ладони, чтобы остудить пульс, и чувствовал воду как своего молчаливого брата, приветствующего его на родине.
Теперь, освежившись и набравшись сил, он обдумывал свой дальнейший путь, который ему предстояло проделать по-пластунски. Долина прерии, где протекал ручей, стала еще шире. По берегу были разбросаны небольшие рощи ивы и ольхи. Маттотаупа использовал их заросли как укрытие. А промежутки между ними преодолевал ползком.
Дело шло к полуночи.
Он приблизился к тому месту, где ручей дугой поворачивал к югу. Теперь он мог опознать ландшафт, огибаемый ручьем. Там стояли индейские жилища. Маттотаупа ожидал их там увидеть и тем не менее вздрогнул. Это были вигвамы, круглые, острым конусом сходящиеся кверху, матово освещенные луной и звездами, бесцветные в свете ночи, но хорошо видные. Они отбрасывали на траву длинные, расплывчатые тени. Маттотаупа мог разглядеть и шесты с трофеями, выставленные перед жилищами удачливых охотников и воинов на всеобщее обозрение. Только его собственный вигвам, в котором он жил, будучи военным вождем, со своей матерью, с женой и детьми, он отсюда не видел. Его вигвам стоял в центре лагеря и был со всех сторон прикрыт другими шатрами.
При стойбище находились стада коней и своры собак. Маттотаупа не беспокоился, что животные могут выказать тревогу при его приближении. Опасаться можно было только того, что кто-то из них проявит избыточную радость и тем самым выдаст его. У него было несколько лошадей, и две дюжины собак держались близко к его шатру, где всегда были отходы от большой охотничьей добычи. Как и раньше, мустанги стояли у восточной стороны стойбища, а при мустангах обычно спали и собаки. Луга, омываемые ручьем, были раньше окружены перелесками, когда Маттотаупа привел туда мужчин и женщин рода Медведицы. Но во время войны с пауни те пускали в перелески горящие стрелы. В летнюю сушь пламя пожрало все деревья и кусты, и огонь разросся в степной пожар. Маттотаупа помнил это очень хорошо. Он тогда вместе с Харкой пришел на помощь роду Медведицы, но потом предводитель изгнал его второй раз, и с тех пор вражда стала смертельной.
Лесочек так и не вырос снова, потому что лошади поедали все молодые побеги, и вигвамы стояли теперь открытые со всех сторон. Маттотаупа точно знал, где обычно выставляются посты. Он сам завел когда-то такой порядок, и теперь ему не составляло труда ускользнуть от внимательных глаз дозорных, перебегая от куста к кусту всегда в лунной тени. Но осторожность требовала времени. Дозорные могли быть особенно внимательны, потому что в деревне, наверное, знали, что Маттотаупа и Рыжий Джим – как Фреда звали раньше – столкнулись в кавалерийском бою с Тачункой-Витко и тремя воинами дакота. Маттотаупа еще прошлым летом прокрадывался в деревню и убил оскорбившего его воина Старую Антилопу в его собственном жилище. Он взобрался на вершину вигвама и через дымовое отверстие пристрелил спящего.
Мужчины рода Медведицы наверняка еще не забыли об этом. И постовые не дремлют. Но возможно, в стойбище сейчас осталось лишь несколько воинов, ведь многие были заняты в войне против изыскательской экспедиции. Маттотаупа должен был сперва оценить положение дел.
Ни из одного вигвама не поднимался дымок. Все костры были присыпаны.
Маттотаупа полз в тени, медленно продвигался в траве, как змея, и достиг того места, которое было ему известно как мертвая зона в поле зрения наблюдателей на двух соседних высотах. Тут он пока и остался, потому что происходило нечто, за чем он должен был проследить. С юга доносился топот галопа. Поскольку Маттотаупа лежал на земле, он прижался к ней ухом и вскоре понял, что скачет один всадник. Он продолжал слушать. Всадник быстро приближался к деревне, Маттотаупа спокойно оставался там, где был. Обычно всадники, подъезжая к деревне, не особенно озираются по сторонам, полагаясь на местных дозорных.
Всадник появился в поле зрения Маттотаупы в виде стремительно летящей тени. Это был индеец, дакота, тонкий, как совсем молоденький парень, с непокрытой головой, на мустанге без седла. Он издал клич, и ему ответили с холма на западе от стойбища, а еще со стороны табуна. Из этого Маттотаупа понял, что выставлено всего два поста и что на холме, у подножия которого прятался он сам, никого не было.
Поэтому изгнанник отважился как можно скорее проскользнуть на вершину этого холма, который он считал незанятым; он знал, что оттуда открывается хороший вид сверху. Оба постовых, ответивших на клич прискакавшего всадника, теперь все свое внимание обратили на него, и это был благоприятный для Маттотаупы момент. Он занял верх холма и мог оттуда обозревать все стойбище и следить за всем происходящим.
Всадник прибыл; он сразу направил коня к табуну и там спешился. Дозорный при лошадях теперь должен был позаботиться о его коне, а юный всадник поспешил к деревенской площади среди вигвамов. Маттотаупа узнал парня даже в темноте ночи. Это был Четан, предводитель отряда Красных Перьев, всего на несколько лет старше Харки Твердого Камня, Убившего Волка. Открылся Священный вигвам шамана, стоявший у самой площади, между вигвамом Большого Совета и жилищем вождя, в котором жил когда-то Маттотаупа. В лунном свете он мог различить на своем вигваме большой четырехугольник, символ четырех сторон света, его знак. В этом вигваме он был рожден, кочевал с ним, перед этим вигвамом все еще стоял шест с его охотничьими и военными трофеями. Из Священного вигвама вышел шаман Хавандшита, по-прежнему худой; это был человек, обвинивший его в предательстве и добившийся от старейшин в вигваме Большого Совета его изгнания. Маттотаупа считал его виновником всех своих бед. Но никогда даже мысли не допускал о том, чтобы убить шамана.
Четан, тот парень, что прискакал верхом, приветствовал шамана со всеми почестями. В это же время открылся еще один вигвам, стоявший немного дальше, и оттуда вышел мужчина, удививший Маттотаупу своим видом. Мужчина был среднего роста, волосы падали ему на уши, а лицо заросло бородой. Одет он был наполовину как индеец, а наполовину как белый степной охотник, в кожаной куртке, но и в мокасинах. Он явно одевался второпях и теперь на ходу застегивал куртку. Он быстрым шагом поспешил к деревенской площади и очутился перед Хавандшитой и Четаном.
Складывалось впечатление, что мужчин в деревне больше не было. Ибо если послание, ожидаемое от Четана, было настолько важным, что даже шаман вышел из своего вигвама среди