Читать интересную книгу Секта. Роман на запретную тему - Алексей Колышевский

У американцев был свой собственный план, и Сушко отнюдь не играл в нем главную роль. В ЦРУ умеют придумывать многоходовки, действие которых порой бывает растянуто на долгие годы. Почему? Потому что в этой организации прекрасно знают: История, как и всякая женщина, время от времени беременеет. Плод, ею вынашиваемый, – это Событие, с рождением которого начинается новая эпоха. Помочь ей разрешиться от бремени приходится порой самым непредсказуемым образом, и всегда есть акушер, человек – историческая личность, которая должна принять этот плод. По мнению американцев, сын украинского карателя на роль акушера не подходил. У них на примете был кто-то другой. Кто-то, о ком они еще не знали. Кто-то, кто должен сыграть свою роль, и он ее обязательно сыграет. Скоро.

…Игорь очнулся только на пятый день после операции. Он медленно открыл глаза, ощутив ресницами шероховатость бинтов, туго стянувших лицо. Пошевелил губами: все те же бинты. Лицо даже по ощущениям не свое: нос какой-то большой, подбородок стал крупнее…

– Пэм?

– Да, милый. – Ее рука, холодная, как талая вода, и слова, теплые и волнующие.

– Почему у тебя холодные руки?

– Я волновалась, Эгер. Я и сейчас очень волнуюсь.

– Да брось ты. Что со мной могло случиться? Или тебя волнует другое?

– Я хочу посмотреть на тебя… нового.

Пришел врач, зевнул, взял в руку хирургические ножницы, разрезал слой бинтов вначале справа, затем слева:

– Готовы? Предупреждаю, что зрелище тяжелое, можно заработать нервное расстройство. Сразу прошу не пугаться, на лице послеоперационный отек – он пройдет через неделю. Ну как? Вы готовы, мисс?…

– Миссис, – у Пэм задергалось левое веко, – впрочем, это не важно. Готова, меня сложно напугать, мистер эскулап.

– Раз, два, три, – хирург осторожно поднял марлевый квадрат над новым лицом Лемешева, тот открыл глаза и мгновенно зажмурился:

– Черт! Как режет глаза! Дайте зеркало, погляжу, во что я превратился.

– Эгер, я попросила не давать тебе зеркала. Все в порядке, но лучше тебе не видеть себя сейчас. Давай подождем неделю.

Пэм сказала это, закрыв глаза. В голосе ее стояли слезы, она совсем по-бабьи прикрыла рот ладонью. Впервые в жизни она готова была разреветься, как последняя дура. Вернее, как последняя влюбленная дура, а это совсем иной сорт дурости. Он желанен и естествен. Игорь попытался улыбнуться, но из этого мало что вышло: отек лица сильно ограничивал мимику:

– Я люблю тебя.

– И я. Я тоже люблю тебя! Я никогда никому не говорила этого!

Игорь обратился к хирургу:

– Дружище, забинтуй меня обратно. На неделю. Чтобы не было соблазна посмотреть.

…Пластическую операцию сделали в военном госпитале академии Вест-Пойнт. Потрудиться пришлось основательно: хирург семнадцать часов не отходил от стола и, что называется, «придумывал на ходу». От первоначального эскиза пришлось отказаться: строение славянского лица диктовало свои условия, но в конце концов все получилось. Спустя неделю Игорь увидел себя и рассмеялся так, что Пэм испугалась за его рассудок. Подумала, не началась ли у него истерика. От прежнего Лемешева не осталось ничего. Вернее, даже так: вообще ничего. Совсем другой человек, лет на пять старше, и лицо какое-то… Одним словом, из русака Лемешева сделали ни то ни се. Нос какой-то длинный, острый, словно у Николая Васильевича Гоголя. Скулы почти отсутствуют. Уголки глаз по-собачьи опущены книзу, как у Сильвестра Сталлоне. Губы узкие, а подбородок очень тяжелый, волевой, словно знаменитая челюсть Щелкунчика. Одним словом, прощай, Игорь Лемешев, прощай навсегда. Сто к одному, что мать родная, будь она жива, и та не узнала бы. Но мать умерла, а вот Сеченов жил и здравствовал. Из-за него и пришлось сделать пластическую операцию, ведь генерал Петя был хитер, как старый пегий лис, и поверил бы в смерть Игоря, лишь увидев тело и дождавшись экспертизы ДНК. Тот уголек, который он увидел на фотографии в итальянской газете, генерала не впечатлил: слишком бездоказательно и более чем подозрительно.

Пэм смогла убедить Игоря лечь под нож почти сразу:

– Неужели ты хочешь, чтобы изверг, убивший твоего отца, сделал то же самое с тобой? Подумай над тем, есть ли у него хоть одна причина, чтобы оставить тебя в живых?

Игорь попытался ей возразить:

– Нет никаких доказательств участия Сеченова в этом деле. Почему ты так в этом уверена? Знаешь, иногда мне кажется, что отец погиб не без твоего участия, – заметив, как исказилось лицо Пэм, он схватил ее за руку и притянул к себе, – я имею в виду косвенного участия. Ведь вы следили за ним?

– Заткнись! Как ты можешь говорить мне такое? – она вырвала свою руку и сделалась похожей на очень злую, оскалившую клыки волчицу. – Я лишь хотела помочь! Я спасла тебя от смерти, неужели ты не понимаешь, что не было иного выхода?!

Игорю очень хотелось сказать: «Не знаю… Откуда в таком случае тетрадь? Отец говорил, вернее, намекал, что эта тетрадь где-то спрятана. Это ведь наше семейное достояние. Слишком длинная история, я не стану ее рассказывать подробно, но по всему выходит, что тетрадь могла быть только у него! Ты думаешь, я поверил, что она появилась из воздуха?!» – но, конечно, Игорь промолчал.

Пэм лишь развела руками, мол, «что с тебя взять, Фома неверующий»:

– Тебе придется поверить. Неужели два года практики ни в чем не убедили тебя? Ты неискренен со мною, Эгер, и мне очень обидно. Когда наконец ты поймешь, что все это, все, что было сделано, – лишь потому, что я люблю тебя?! Да, я работаю в ЦРУ. Да, я сделала многое, о чем теперь сожалею. Да, я не люблю твою страну, мне ее любить не за что. Если хочешь – это моя работа! Но я всегда была искренна с тобой, и когда я говорю, что твоего отца убил Сеченов, то ты должен мне верить, – она перешла на крик, – тебя убьют! Неужели это непонятно, мать твою! Ты двигаешь людей как пешки, ты почти владеешь жизнями, и ты не веришь в то, что там, в алтаре, сам Люцифер явил тебе свою благодать! Направил по истинному пути! Указал тебе цель! О чем мне говорить с тобой?! Ты дерьмо! Ты большевик и нигилист!

Игорь дал ей пощечину и тут же обнял. Ее всю трясло, словно от удара током. Ну что тут оставалось делать? Там, где смешались вместе и женское коварство, и, что более важно, женская любовь, коктейль этот, пусть всего наполовину заправленный правдой, оказал свое действие. Игорь поверил ей, на этот раз уже окончательно. А поверив, он был готов на все: пусть меняют лицо, пусть придется ждать – он на все готов, лишь бы отомстить. Сатана – союзник? Почему бы и нет?! Желать лучшего союзника глупо и неблагодарно, ничего нельзя вернуть. Таким, как прежде, он уже не будет. Никогда.

…Спустя месяц в Париже француз по имени Ксавье Мулен, смиренно пройдя положенную в таких случаях процедуру в российском консульстве, получил туристическую визу. Ранним утром в аэропорту его провожала темнокожая девушка, очень красивая и очень грустная. Они почти не разговаривали, просто стояли вплотную, взявшись за руки, а девушка склонила голову на его плечо. Со стороны они отчего-то напоминали влюбленных лошадей. После того как мсье Мулен скрылся за разделительным барьером спецконтроля, грустная девушка преобразилась. Из грустной она за мгновение превратилась в самую обычную погруженную в свои проблемы парижанку. Быстрым, четким шагом вышла на улицу, села в машину и очень твердым голосом приказала таксисту:

– В американское посольство.

В посольстве по ее просьбе ей немедленно предоставили отдельную комнату и компьютер с шифрованным каналом связи. Девушка написала короткое письмо, состоящее всего из двух слов: «Он улетел», задумчиво погладила пальцем клавишу «ввод», улыбнулась и с силой ударила по ней. Письмо ушло по назначению, а девушка покинула посольский особняк и направилась по авеню Габриель в сторону Елисейских Полей.

Она медленно шла по безлюдной в это раннее утро аллее парка, опустив голову, и не обратила внимания на двигавшегося в ее сторону велосипедиста в защитном шлеме и синих поляризованных очках, за зеркальными стеклами которых его глаза невозможно было разглядеть. Велосипедист ехал неторопливо, и казалось, не было ничего необычного в его появлении. Мало ли таких велосипедистов совершают моцион вдоль Елисейских Полей? Однако лицо его было напряженным, губы плотно сжаты, а крупные желваки так быстро ходили под кожей, словно это были поршни в двигателе внутреннего сгорания. Расстояние между девушкой и велосипедистом сокращалось, и вот когда дистанция была не более пятидесяти метров, он снял правую руку с руля, отвел ее назад и вытащил из седельной сумочки пистолет. Рука пошла вперед, велосипедист приготовился выстрелить, и даже не успел понять, что произошло: за половину секунды до того, как его палец готов был спустить курок, раздался звук, похожий на звонкий щелчок пальцами. Такой щелчок делают обычно танцоры фламенко, он заменяет им деревянные кастаньеты. Пуля пробила перемычку поляризованных очков и угодила велосипедисту точно в переносицу. Девушка подошла к поверженному убийце и с некоторым недоумением поглядела на пистолет, который тот выронил, падая со своего велосипеда. Лицо велосипедиста было до неузнаваемости изуродовано пулей сорок пятого калибра: Пэм, будучи стопроцентной американкой, не признавала никакого другого оружия.