Читать интересную книгу Дети века - Юзеф Крашевский

И барон вежливо подал руку. Валек, непривыкший к подобному обращению, бормотал что-то сквозь зубы.

— Я буду свататься за панну Эмму, а вы, кажется, уже сошлись с графиней Изою, — продолжал барон. — Надеюсь, что я при помощи пана Мамерта приведу свое дело в хорошее положение. Итак, нам надобно идти вместе. Какой ваш план?

— Мой план! — прошептал Валек с испугом. — Но… я… я еще не имею никакого, не имел времени обдумать…

— Нет ни малейшего сомнения, — прервал барон весело и шутливым тоном, — что нам придется красть наших невест. Что ни мне, ни вам не отдаст их добровольно французская клика — это верно. Поэтому надобно заранее обеспечить себя. Как мы это обделаем, кто будет венчать, где? Как местный житель, вы могли бы все это приготовить.

— Но разве уже вы так близки с панной Эммой? — спросил Валек.

— До сих пор нисколько, но я веду переговоры через всемогущего Мамерта, и за меня ходатайствуют неволя панны, притеснения, скука. Графиня Эмма мне понравилась, у нее очень аристократическая наружность, я полюблю ее, и она меня также. Я считаю это дело конченным; на этих днях, надеюсь, будут исполнены предварительные формальности. Но вы как думаете?

— Я не имею ни опытности, ни изобретательности и никакого еще плана! — воскликнул Валек. — Если вы, барон, можете посоветовать что-нибудь, послушаю с удовольствием.

— Я, конечно, не могу, назвать себя совершенным новичком, — сказал барон с улыбкой. — Я уже однажды помогал красть панну одному бедному шляхтичу, но не для женитьбы. Я убедился только, что необходимо иметь отличных лошадей, а дальше решительно ничего не знаю. Но экипаж и люди, кажется мне, не столь важны; главнее всего — готовый ксендз.

— А по-моему, — прервал Валек, — закон гласит, что если молодой человек и девица заявят ксендзу, что желают вступить в брак, то никакой ксендз не вправе отказать им.

Барон рассмеялся.

— О, милейший пан Лузинский! Так вы еще на этой степени наивности в практической жизни! Хи-хи-хи! Может быть, когда-нибудь так и было, но теперь все зависит от формальностей, из которых ни одной миновать невозможно. Ксендзу надобно хорошенько заплатить для того, чтоб он решился разойтись с законом. Есть у вас подобный ксендз на примете? Валек пожал плечами.

— Ну, так надобно ехать, хлопотать, и таким образом, чтоб даже не догадались о наших намерениях. Малейшая неосторожность может выдать нас, а малейшее подозрение уничтожит всякую возможность привести в исполнение наше предприятие.

— Я сегодня же поеду в город, — сказал Лузинский. — А вы?

— Я всеми силами, насколько позволят приличия, буду стараться удержать позицию, но, предвижу, что будут стараться выжить меня как можно вежливее из Турова. Как только меня выживут, немедленно приеду в город, ибо вижу, узнав вас короче, — прибавил он, — что вы поэт, а следовательно, самое непрактичное в мире существо, так что надобно будет хлопотать и за себя, и за вас. Где мы увидимся в городе?

— Лучше всего там, где виделись в первый раз, — в гостинице "Розы", — предположил Валек.

— Хорошо. Нам сегодня следовало быть вместе у Мордка Шпетного, и Клаудзинскому с нами, но, кажется, что условие с ним приходится отложить подальше. Мы поговорим об этом.

Барон подал руку Лузинскому.

— Итак, между нами союз, общий интерес, взаимная помощь… Надеюсь, что все пойдет хорошо.

Не успел он докончить фразы, как две длинные руки опустились на плечи молодых людей, и громкий, веселый голос Богуня раздался у них над головой.

— Нет сомнений, что все пойдет отлично, друзья мои, — проговорил он, — но разве только при моей деятельной помощи. Не скрывайтесь, я удобен для тайны, и необычайно искусен на разные проделки. Положение мое под неприятельским лагерем делает союз со мною неоценимым. Я независим и никого не боюсь. Лошади у меня отличные, оружие на всякий случай превосходное, одним словом, вы должны меня уважить, ибо стратегический узел позиции в моих руках.

— Тсс! — сказал барон. — Здесь не место заключать договор. Разойдемся, потому что, кажется, кто-то идет сюда.

Действительно, кто-то шел, весьма неудобный в данную минуту. По изысканному утреннему туалету и стеклышку в глазу Богунь узнал пана Рожера Скальского, который явился с визитом, ибо кто же не приезжал в Божью Вольку?!

Барон скорее почувствовал, нежели догадался, что приезд этот был не без цели, и начал громко сравнивать пейзаж с галицийскими местностями.

— Леса у нас встречаются очень красивые, — сказал он, — в особенности изобильна ими восточная Галиция, а наших Карпатов нет у вас, господа. Вот в Карпатах так настоящая охота!

Скальский подходил. Богунь протянул ему руку. Валек скользнул стороной.

— А, милейший Рожер! Откуда? Каким образом завернул в Божью Вольку такой редкий гость?

Скальский поздоровался.

— А, и барон здесь! — воскликнул он. — Ты спрашиваешь, как я попал сюда? Осматривал имение Папротин, которое мой отец покупает или уже почти купил. Ехал мимо и подумал: заверну посмотреть, что поделывает Богунь.

— Жиреет, — отвечал, засмеявшись, хозяин, — дурной признак. Жиреть и плешиветь — это две самые грустные крайности для молодого человека, который не захлопнул еще за собою двери супружества. А тут, видишь ли, брюхо растет, а волосы нехотя, лысина же увеличивается. Итак, твой папа купил Папротин?

— Почти кончено.

— Гм! Палаццо очень хорош, но почва плоховата.

— Что почва! — прервал пан Рожер. — Одно предубеждение! Посмотрите, какие бывают урожаи в Германии на самой неблагодарной почве! Ведь для чего же существуют и перувианское гуано, и улучшенное хозяйство?

Богунь пожал плечами.

— Я, впрочем, в этом и небольшой знаток, — сказал он, — мне главное, не голоден ли ты и не хочешь ли чего-нибудь?

— Что-нибудь, пожалуй, — молвил пан Рожер и обратился к барону. — Наша сторона должна вам понравиться, — сказал он, — соседство приятное, многолюдное, отличное общество? (Барон утвердительно кивнул головою.) Я не удивляюсь, что вы завернули сюда из Галиции, потому что трудно где бы то ни было найти такой же милый, интересный уголок, как наш.

Барон молчал. Его сердило это шпионство, он угадывал в Скальском врага, но приходилось выказывать совершенное равнодушие, тем более что пан Рожер выболтал ему свои намерения, а сам он решил не высказываться.

Не ускользнуло от Скальского и то, что Лузинский разговаривал с хозяином и бароном дружески, а при виде его скрылся.

Отношения между Лузинским и паном Рожером были более нежели холодны и даже тайно неприязненны. Валек терпеть не мог "аптекарчука", Скальский с презрением смотрел на подкидыша, как он называл его.

— Этот Богунь, — шепнул он, — ухитрится всегда подобрать самое разнообразное общество! Мне кажется, я даже видел здесь Лузинского?

— Он мой школьный товарищ, — сказал хозяин, нахмурившись. — Я с ним могу ладить и, ей-богу, Рожер, он и для тебя годится.

— Ну, не сердись! — воскликнул Скальский с притворным смехом. — Но ты согласишься, что не обязан же я любить всех твоих школьных товарищей?

— Чем же провинился перед тобою Лузинский? — просил Богунь.

— Я его почти не знаю, — отозвался презрительно Скальский, — то есть игнорирую. Но это человек не нашего круга.

Богунь бывал иногда очень едок.

— Скажи же мне, пожалуйста, Скальский, что ты называешь нашим кругом? Я, Туровский, из Божьей Вольки, ты, Скальский…

— Из Папротина, — перебил пан Рожер.

— Ну, на этот раз из аптеки, — сказал смело хозяин. — А он, Лузинский, из…

— Черт знает, откуда, — прервал пан Рожер, — потому что какой-то подкидыш…

— Это, может быть, доказывает, что он рожден графиней, княгиней или в этом роде…

— А может быть и нищей.

— Ты, брат, чертовски полез в аристократию с тех пор как продал аптеку, — сказал Богунь, расхохотавшись.

— Что ты мне колешь глаза аптекой? — возразил недовольный Скальский. — Как будто в том, что отец управлял аптекой, есть что-нибудь предосудительное для шляхетства!

— Конечно, нет ничего предосудительного, — сказал Богунь, — но только я не вижу ничего плохого и для Лузинского в том, что его отец не был даже аптекарем.

Скальский тормошил перчатки с досады.

— Право, Богуслав, — ты становишься несносен.

— Да и ты тоже! — отвечал, засмеявшись Богунь, обращая в тривиальную шутку разговор, становившийся резким.

А так как он не любил кислых физиономий у гостей, то начал обнимать Скальского, шутить и наконец задобрил его.

Он оставил его потом на жертву барону и под предлогом какого-то нужного дела вышел из комнаты.

Шагах в десяти за кустами сирени ожидал его Лузинский, кусая себе пальцы.

— Бога ради, Богунь, дай мне пару лошадей в город.