Я, признаться, недоумевал. Помню, что на Чукотке пришлось однажды именно без палатки в тундре в конце декабря провести ночь в спальном мешке, и ни о каком замерзании не могло быть тогда и речи, а здесь люди с огнем чуть живы остались. Загадка разрешилась позднее. Наши спальные мешки были очень красивы и совершенно непрактичны. Прежде всего на их пошивку пошел не олений мех, короткий, мягкий и густой, а собачий — длинный, хоть косы из него плети, и редкий. Состряпанный из небольших шкур мешок имел очень красивый чехол из прекрасного молескина, который придавал почти изящный вид этому сооружению, скрывая его негодную внутренность. Какой-то изобретатель из Арктикснаба снабдил мешок целым такелажем из тесемок для того, чтобы спящий мог плотнее зашнуроваться. Эти тесемки оставляли в мешке ряд дыр и только запутывали спящему шею. К сожалению, со всей этой «премудростью» пришлось знакомиться уже на тридцатиградусном морозе. Вторая смена отдыхающих полезла в мешки уже в полушубках, шапках и запасных меховых сапогах.
Очередное сообщение с «Тороса» по радио было не из веселых. Падал барометр, появились опасения, что может нагрянуть очередной шторм.
Через сутки с корабля к нам вышла смена, с трудом добравшаяся до палатки против ветра в 6 баллов при морозе около 30°.
Поведение наших вертушек на морозе было настолько плохо, что я решил пока отказаться от продолжения работы до внесения в приборы некоторых изменений. Было бы совершенно непростительным продолжать мучить людей на леденящем холоде и получить недоброкачественный материал. Палатку и ее оборудование было решено оставить на месте, так как станцию необходимо было повторить заново.
30 ноября все люди вновь собрались на корабле. Погода, как будто бы нарочно, сыграла с нами злую шутку. Едва мы выспались и отдохнули после тяжелого гидрологического похода, как температура наружного воздуха неудержимо полезла вверх, и 5 декабря вахтенный наблюдатель поставил на нашем температурном графике невероятную для декабря цифру в —5°. Правда, эта теплынь сопровождалась хорошей пургой. Едва ветер начал стихать, как мороз опять вошел в свои права, и уже на другой день температура опять опустилась до —23°. В последующем эта закономерность наблюдалась в течение всей зимы за весьма редкими исключениями.
10 декабря мы были и удивлены и обрадованы прилетевшей к нам телеграммой из Гренландского моря:
«Сердечный привет всем зимовщикам «Тороса» из Гренландского моря тчк Готовим материал для ледового прогноза 1937 года тчк Бот Нерпа широта 74°20′ меридиан Гринвича Моржов Шумский».
Вот это было замечательно! Гидрография начала круглогодичные свои работы не только на зимовках. Моржов и Шумский — наши гидрографы, работавшие в минувшую навигацию в Карском море на боте «Новая Земля». Их настоящее плавание преследовало задачу определить то количество тепла, которое вносит сейчас мощная струя Гольфштрема из экваториальных широт в Баренцово море и вообще в Полярный бассейн. Из сравнения этих данных с цифрами за прошлые годы специалисты Междуведомственного бюро ледовых прогнозов при Главном управлении Северного морского пути определят перспективы распределения льда в предстоящую навигацию.
Мы ясно представили себе обстановку работы наших товарищей на «Нерпе». У них, также как и здесь, царила непроглядная ночь, но, вместо того чтобы сидеть в каютах абсолютно неподвижного корабля, вмерзшего в полутораметровый лед в бухте, их «Нерпа» день и ночь болталась на черных волнах сурового моря. Если они и имели дело с «теплым» течением, то это вовсе не значило, что им вообще было тепло. В гидрологии понятия «теплый» и «холодный» означают только, что одна вода имеет температуру выше другой безотносительно к абсолютным величинам этих температур. Таким образом, если мы имеем сейчас воду с температурой в —1°,8, а «Нерпу» раскачивают волны, имеющие 0°, то мы говорим, что они находятся в «теплой» воде. Ясно, конечно, что такое «тепло», заливая во время шторма корабль, не могло вызвать у нас чувства зависти. В архипелаге было в этом отношении куда лучше и спокойнее. Зимовщики сейчас же сделали это сравнение и отправили на «Нерпу» самую задушевную телеграмму с пожеланием успеха в ее трудной и ответственной работе.
В середине декабря нас немилосердно начало засыпать снегом. В небе как будто бы прорвались миллионы каких-то кулей с холодными ледяными хлопьями, которые и посыпались на архипелаг. «Торос» как мог отгребался от напасти, но в конце концов природа победила и снеговой покров вырос вровень с нашими бортами. Погода была теплой. 18-го числа было только —2°,8. Это уже выходило из всяких рамок допустимости. На судне оттаяли все иллюминаторы и световые люки. Если бы не темнота, мы целыми бы днями проводили время на льду, но, к сожалению, и темень и каскады падающего снега весьма ограничивали круг наших наружных робот.
Так как на небосклоне скоро снова должна была появиться красавица-луна, игравшая роль «полярного» солнца, надо было попытаться найти оставленную нами в Таймырском проливе палатку. Вертушки в течение всего этого времени прошли через руки наших механиков, которые привели их в рабочее состояние. Мы упростили коробки счетчика оборотов. Это помогло отдельным частям вертушки выполнять свои функции, несмотря на проникновение в них ледяных кристаллов. Наш «патент», однако, не мог быть рекомендован «для всех времен и всех народов», так как введенное нами изменение в конструкцию иногда допускало проскакивание мимо приемника компасной коробки шариков, показывавших направление течений. Это все же серьезный минус нашей работы, но иного выхода не было.
19 декабря, условно утром (на часах было 9) я, в сопровождении гидролога, вышел на лыжах к оставленной в проливе палатке. Теплынь стояла удивительная, и для облегчения мы были в одних ватниках. Небо было сплошь подернуто низкими облаками, но где-то за ними уже сияла молодая луна, и темнота приобрела вместо черных серые тона. Отсутствие теней превратило путешествие в какую-то сплошную скачку через невидимые препятствия. Пройдя километров пять-шесть, мы сбросили лыжи. Следы нашего выезда на первую гидрологическую станцию совершенно исчезли под толстым слоем свежего снега. Шли по карманной буссоли. Когда мы уже считали себя у цели и только собрались немного разойтись в стороны, чтобы «нащупать» занесенную снегом палатку, с неба посыпал густой снег. Видимость в один миг сократилась до нескольких шагов; наши следы по только что пройденному пути как будто бы растаяли. Было непростительной ошибкой пускаться в такой путь в полном смысле «налегке», но что сделано — то сделано, и сейчас наше спасение зависело только от крепости наших ног и выдержки. Малейшая растерянность привела бы к плутанию, а там… поминай как звали. О поисках палатки нечего было и думать.