— Что значит — “на самом деле”? Биологических — сорок, а по земным часам — сто пятьдесят семь…
Долгое молчание, и вдруг:
— Там были женщины?
— Подожди, — сказал я. — У тебя найдется что-нибудь выпить?
— Что?
— Ну, что-нибудь покрепче, понимаешь. Одурманивающее. Алкоголь… или теперь его уже не пьют?
— Очень редко… — ответила она совсем тихо, словно думая о чем-то другом. Ее руки медленно опустились, коснулись металлической голубизны платья.
— Я тебе дам… Ангеен, хочешь? Ах, ты же не знаешь, что это такое?
— Да. Не знаю, — ответил я с неожиданным ожесточением.
Она подошла к полке и вернулась с маленькой пузатой бутылочкой. Налила. Там был алкоголь — немного — и еще что-то; странный, терпкий аромат.
— Не сердись, — сказал я, выпив бокал, и налил еще один.
— Я не сержусь. Ты не ответил. Может, не хочешь?
— Почему же? Могу ответить. Нас было всего двадцать три человека, на двух кораблях. Второй был “Одиссей”. По пять пилотов, остальные — ученые. Не было никаких женщин.
— Почему?
— Из-за детей, — объяснил я. — Нельзя растить детей на таких кораблях, и даже если б можно было, никто бы этого не захотел. До тридцати лет не брали. Нужно окончить два факультета, плюс четыре года тренировки, всего двенадцать лет. Словом, у тридцатилетних женщин обычно уже есть дети. Ну… и другие причины.
— А ты? — спросила она.
— Я был один. Выбирали одиночек. То есть добровольцев.
— И ты хотел…
— Да. Разумеется.
— И ты не…
Она оборвала фразу. Я понял, что она хотела сказать. Я молчал.
— Это, должно быть, жутко… так вернуться, — сказала она почти шепотом. Содрогнулась. И вдруг посмотрела на меня, щеки ее потемнели, это был румянец. — Слушай, то, что я сказала, просто шутка, правда.
— Что мне сто лет?
— Я просто так сказала, ну, чтобы что-нибудь сказать, это совсем не…
— Перестань, — пробормотал я. — Если ты еще станешь извиняться, я и вправду почувствую себя столетним.
Она замолчала. Я заставил себя не смотреть на нее. В глубине комнаты, в той второй, не существующей комнате за стеклом, огромная мужская голова беззвучно пела, я видел дрожащую от напряжения темно-багровую гортань, лоснящиеся щеки, все лицо подрагивало в неслышном ритме.
— Что ты будешь делать? — тихо спросила она.
— Не знаю. Еще не знаю.
— У тебя нет никаких планов?
— Нет. У меня есть немного — такое… ну, премия, понимаешь. За все это время. Когда мы стартовали, в банк положили на мое имя — я даже не знаю, сколько там. Ничего не знаю. Послушай, а что такое Кавут?
— Кавута? — поправила она. — Это… такие курсы, пластование, само по себе ничего особенного, но иногда оттуда можно попасть в реал…
— Постой… так что же ты там, собственно, делаешь?
— Пласт, ну, разве ты не знаешь, что это такое?
— Нет.
— Как бы тебе… чтобы проще, ну, делаю платья, вообще одежду… все…
— Портниха?
— Что это такое?
— Ты шьешь что-нибудь?
— Не понимаю.
— О небеса, черные и голубые! Ты проектируешь Модели платья?
— Ну… да, в определенном смысле, да. Не проектирую, а делаю…
Я оставил эту тему.
— А что такое реал?
Это ее по-настоящему удивило. Она впервые взглянула на меня как на существо из иного мира.
— Реал — это… реал, — беспомощно повторила она. — Это такие… истории, на них смотрят…
— Это? — я показал на стеклянную стену.
— Ах, нет, это визия…
— Так что же? Кино? Театр?
— Нет. Театр, я знаю, такое было — это было давно. Я знаю: там были настоящие люди. Реал искусственный, но это нельзя отличить. Разве только, если войдешь туда, к ним…
— Если войдешь…
Голова великана вращала глазами, качалась, смотрела на меня, будто он испытывал истинное наслаждение, созерцая эту сцену.
— Послушай, Наис, — сказал я вдруг, — или я пойду, потому что уже поздно, или…
— Предпочла бы второе “или”.
— Ты же не знаешь, что я хочу сказать.
— Так скажи.
— Хорошо. Я хотел тебя еще спросить кое о чем. О самом основном, самом важном я уже немного знаю: я просидел в Адапте на Луне четыре дня. Но там все было чересчур торжественно. Что вы делаете, когда не работаете?
— Можно делать массу всяких вещей, — сказала она. — Можно путешествовать, по-настоящему или мутом. Можно развлекаться, ходить в реал, танцевать, играть в терео, заниматься спортом, плавать, летать — что угодно.
— Что такое мут?
— Это вроде реала, только до всего можно дотронуться. Там можно ходить по горам, всюду — сам увидишь, это невозможно рассказать. Но, мне кажется, ты хотел спросить о чем-то другом…
— Тебе правильно кажется. Как сейчас… у мужчин с женщинами?
Ее веки затрепетали.
— Наверно, так, как всегда было. Что могло измениться?
— Все. В те времена, когда я улетел, — только не обижайся — девушка вроде тебя не пригласила бы меня к себе в такое время.
— В самом деле? Почему?
— Потому что это имело бы вполне определенный смысл.
Она помолчала.
— А почему ты думаешь, что это не имело такого смысла?
Мой вид развеселил ее. Я смотрел на нее; она перестала улыбаться.
— Наис… как же это, — пробормотал я, — ты приглашаешь совершенно незнакомого парня и… Она молчала.
— Почему ты не отвечаешь?
— Потому что ты ничего не понимаешь. Я не знаю, как тебе объяснить. Понимаешь, это ничего не значит…
— Ах, вот как. Это ничего не значит, — повторил я.
Я не мог усидеть. Встал. Забывшись, почти подпрыгнул — она вздрогнула.
— Прости, — буркнул я и начал шагать по комнате. За стеклом простирался парк, залитый утренним солнцем; по аллее, среди деревьев с бледно-розовыми листьями, шли трое ребят в рубашках, сверкавших, как доспехи.
— Браки существуют?
— Ну, конечно.
— Ничего не понимаю! Объясни мне это. Вот ты видишь мужчину, который тебе подходит, и, не зная его, сразу…
— Но что же тут рассказывать? — неохотно сказала она. — Неужели действительно в твое время, тогда, девушка не могла впустить в комнату никакого мужчину?
— Нет, могла, конечно, и даже с такой именно мыслью, но… не через пять минут после знакомства…
— А через сколько минут?
Я взглянул на нее. Она спросила вполне серьезно. Ну, конечно, откуда ей было знать; я пожал плечами.
— Дело не во времени, просто… просто она должна была сначала что-то… ну, увидеть в нем, узнать его, полюбить. Сначала гуляли…
— Подожди, — перебила она. — Ты, кажется, ничего не понимаешь. Ведь я же дала тебе брит.
— Какой брит? Ах, это молоко? Ну, так что?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});