Раньше всего Роза попросила проводить ее к председателю общества цветоводов, к господину ван Систенсу.
Она застала этого достойного гражданина в таком состоянии, что мы обязаны его описать, чтобы не изменить нашему долгу художника и историка.
Председатель составлял доклад комитету общества. Доклад он писал на большом листе бумаги самым изысканным почерком, на какой был способен.
Роза попросила доложить о себе; но ее простое, хотя и звучное имя – Роза Грифус не было известно председателю, и Розе было отказано в приеме.
В Голландии, стране шлюзов и плотин, трудно пробраться куда-либо без разрешения.
Но Роза не отступала. Она взяла на себя миссию и поклялась себе самой не падать духом ни перед отказом, ни перед грубостями, ни перед оскорблениями.
– Доложите председателю, – сказала она, – что я хочу говорить с ним о черном тюльпане.
Эти слова, не менее магические, чем известные «Сезам, отворись»[54] из «Тысячи и одной ночи», послужили ей пропуском; благодаря этим словам она прошла в кабинет председателя ван Систенса, который галантно вышел к ней навстречу.
Это был маленький, хрупкий мужчина, очень похожий на стебель цветка: голова его походила на чашечку, две висящих руки напоминали два удлиненных листка тюльпана. У него была привычка слегка покачиваться, что еще больше дополняло его сходство с тюльпаном, колеблемым дуновением ветра.
Мы уже говорили, что его звали ван Систенс.
– Мадемуазель, – воскликнул он, – вы говорите, что пришли от имени черного тюльпана?
Для председателя общества цветоводов Tulipa nigra был первоклассной величиной и в качестве короля тюльпанов мог посылать своих послов.
– Да, сударь, – ответила Роза, – во всяком случае, я пришла, чтобы поговорить с вами о нем.
– Он в полном здравии? – спросил ван Систенс с нежной почтительной улыбкой.
– Увы, сударь, – ответила Роза, – это мне неизвестно.
– Как, значит, с ним случилось какое-нибудь несчастье?
– Да, сударь, очень большое несчастье, но не с ним, а со мной.
– Какое?
– У меня его украли.
– У вас украли черный тюльпан?
– Да, сударь.
– А вы знаете кто?
– О, я подозреваю, но не решаюсь еще обвинять.
– Но ведь это же легко проверить.
– Каким образом?
– С тех пор как его у вас украли, вор не успел далеко уехать.
– Почему он не успел далеко уехать?
– Да потому, что я его видел не больше как два часа тому назад.
– Вы видели черный тюльпан? – воскликнула девушка, бросившись к ван Систенсу.
– Так же, как я вижу вас, мадемуазель.
– Но где же?
– У вашего хозяина, по-видимому.
– У моего хозяина?
– Да. Вы не служите у господина Исаака Бокстеля?
– Я?
– Да, вы?
– Но за кого вы меня принимаете, сударь?
– Но за кого вы меня сами принимаете?
– Сударь, я вас принимаю за того, кем вы, надеюсь, и являетесь на самом деле, то есть за достопочтенного господина ван Систенса, бургомистра города Гаарлема и председателя общества цветоводов.
– И вы ко мне пришли?
– Я пришла сказать вам, сударь, что у меня украли мой черный тюльпан.
– Итак, ваш тюльпан – это тюльпан господина Бокстеля? Тогда вы плохо объясняетесь, мое дитя; тюльпан украли не у вас, а у господина Бокстеля.
– Я вам повторяю, сударь, что я не знаю, кто такой господин Бокстель, и что я в первый раз слышу это имя.
– Вы не знаете, кто такой господин Бокстель, и вы тоже имели черный тюльпан?
– Как, разве есть еще один черный тюльпан? – спросила Роза, задрожав.
– Да, есть тюльпан господина Бокстеля.
– Какой он собой?
– Черный, черт побери!
– Без пятен?
– Без одного пятнышка, без единой точечки!
– И этот тюльпан у вас? Он здесь?
– Нет, но он будет здесь, так как я должен его выставить перед комитетом раньше, чем премия будет утверждена.
– Сударь! – воскликнула Роза. – Этот Исаак Бокстель, этот Исаак Бокстель, который выдает себя за владельца черного тюльпана…
– И который в действительности является им…
– Сударь, этот человек худой?
– Да.
– Лысый?
– Да.
– С блуждающим взглядом?
– Как будто так.
– Беспокойный, сгорбленный, с кривыми ногами?
– Да, действительно, вы черту за чертой рисуете портрет Бокстеля.
– Сударь, не был ли тюльпан в белом фаянсовом горшке с желтоватыми цветами?
– Ах, что касается этого, то я менее уверен, я больше смотрел на мужчину, чем на горшок.
– Сударь, это мой тюльпан, это тот тюльпан, который у меня украли! Сударь, это мое достояние! Сударь, я пришла за ним к вам, я пришла за ним сюда!
– О-о, – заметил ван Систенс, смотря на Розу, – вы пришли сюда за тюльпаном господина Бокстеля. Черт побери, да вы смелая бабенка!
– Сударь, – сказала Роза, несколько смущенная таким обращением, – я не говорю, что пришла за тюльпаном господина Бокстеля, я сказала, что пришла требовать свой тюльпан.
– Ваш?
– Да, тот, который я лично посадила и лично вырастила.
– Ну, тогда ступайте к господину Бокстелю в гостиницу «Белый лебедь» и улаживайте дело с ним. Что касается меня, то, так как спор этот кажется мне таким же трудным для решения, как тот, который был вынесен на суд царя Соломона,[55] на мудрость которого я не претендую, то я удовольствуюсь тем, что составлю свой доклад, констатирую существование черного тюльпана и назначу премию тому, кто его взрастил. Прощайте, дитя мое.
– О сударь, сударь! – настаивала Роза.
– Только, дитя мое, – продолжал ван Систенс, – так как вы красивы, так как вы молоды, так как вы еще не совсем испорчены, выслушайте мой совет. Будьте осторожны в этом деле, потому что у нас есть суд и тюрьма в Гаарлеме; больше того, мы очень щепетильны во всем, что касается чести тюльпанов. Идите, дитя мое, идите. Господин Исаак Бокстель, гостиница «Белый лебедь».
И господин ван Систенс, снова взяв свое прекрасное перо, стал продолжать прерванный доклад.
XXVI. Один из членов общества цветоводов
Роза вне себя, почти обезумевшая от радости и страха при мысли, что черный тюльпан найден, направилась в гостиницу «Белый лебедь» в сопровождении своего лодочника, здорового парня-фрисландца, способного в одиночку справиться с десятью Бокстелями.
В дороге лодочник был посвящен в суть дела, и он не отказался от борьбы, если бы это понадобилось. Ему внушили, что в этом случае он только должен быть осторожен с тюльпаном.
Дойдя до гостиницы, Роза вдруг остановилась. Ее внезапно осенила мысль.
– Боже мой, – прошептала она, – я сделала ужасную ошибку, я, быть может, погубила и Корнелиуса, и тюльпан, и себя. Я подняла тревогу, я вызвала подозрение. Я ведь только женщина; эти люди могут объединиться против меня, и тогда я погибла. О, если бы погибла только я одна, это было бы полбеды, но Корнелиус, но тюльпан…