Он отпускает меня, и я кладу руки на его широкие плечи. Мои ладони прилипают к его горячей коже. Он стоит спокойно, смотрит на меня и продолжает говорить:
— Но для тебя все это не имеет значения. Ты все равно убегаешь, может быть, как раз из-за этого. Ты меня путаешь, а это уже чувство. Я разбираюсь в женщинах, ясно? Правда. Я думал, что знал, о чем думают женщины, но ты? Я не могу тебя понять. Ты никогда не ведешь себя так, как я рассчитываю. В одно мгновение ты будто не можешь оторваться от меня, а в следующее твои нервы на пределе, потому что ты не выносишь меня, или нас вдвоем, или что-то еще.
Он никогда так много мне не рассказывал. Слова просто льются из него рекой.
— Ты заставляешь меня хотеть тебя. Не просто... переспать с тобой. Это даже звучит дешево. Ты не из тех женщин, которых просто трахают. Ты нечто большее. Но я умею только трахаться, а ты достойна большего. И это чуждое мне чувство. Я всегда ощущал себя вправе иметь что угодно, знаешь. Я из тех ужасно наглых людей, у которых всегда все было и которые владеют всем миром. Но у меня нет прав на тебя. Я должен тебя заслужить. И я даже не заслуживаю знать правду о том, откуда ты, или почему ты такая, или что-то еще. Ты ничего мне не даешь, и это сводит с ума. Но это тоже чувство. Хотеть тебя, нуждаться в тебе, запутываться, сходить с ума, расстраиваться, искать выхода эмоциям, хотеть просто держать тебя за руку, как плаксивый подросток... все это чувства. И это... это делает меня таким живым, каким я никогда не был.
Он, наконец, прекращает свой поток слов. Он поворачивает меня к себе и подносит руки к моему лицу. Я придерживаю его полотенце, пока он убирает мои волосы с лица, вытаскивая светлую прядь из губ. Его глаза всех цветов, бесцветные, идеально карие — настоящий оттенок Доусона.
И, когда он говорит снова, в его голосе какое-то волшебство. И его слова... возвращают меня на землю.
— Ты заставляешь меня чувствовать себя живым, Грей. И... мне нравится это чувство.
— Ты это чувствуешь? Из-за меня?
Он просто кивает.
— Я не... я... я хочу сказать — я просто Грей. Я дочь пастора из Джорджии. Моя мама умерла, я говорила тебе об этом. Она была всем, что у меня было, и моей мечтой было находиться здесь, и я приехала сюда. Мне пришлось зарабатывать деньги, когда кончилась стипендия, и я не смогла найти другой работы.
— В тебе есть нечто большее, Грей.
— Что же? — я, честно, представления не имею.
— Грация. Красота. Ум. Талант. Потенциал. Нежность. Чувственность, — он забирается прямо мне под кожу, и я не могу оторвать от него взгляд. — Скажу мне правду.
— Я танцовщица, — я не возражаю. — Не... не как на сцене, совсем нет. Настоящие танцы. Джаз, современные, балет.
— Станцуешь для меня?
— Что, прямо сейчас?
Он кивает, целует меня в скулы и отворачивается от меня, оставив полотенце в моих руках. Я в ступоре, не в силах оторвать взгляда от его ягодиц, пока он поднимается по лестнице, обнаженный, как статуя. Я хочу, чтобы он обернулся, но в то же самое время рада, что он этого не делает. Он возвращается в шортах и берет меня за руку. Он ведет меня через свой дом, подобный дворцу, в котором живет один, в спортзал. Там находятся все виды тренажеров, а также свободное пространство.
Он показывает на площадку:
— Я занимаюсь тай-чи. Это очень круто, и в то же время успокаивает. Помогает сконцентрироваться, так, что я просто могу... предаться движению.
Я выхожу на середину свободного пространства. Начав разминаться, я осознаю, как давно не танцевала для себя.
— Можешь включить музыку? — я убираю сумочку и расстегиваю блузку.
На мне надета блузка на пуговицах поверх спортивного топа и капри. Как раз подходит для танцев. Я рада этому, но нервничаю. Доусон достает из кармана телефон и подключает его к какому-то устройству в стене. Я никогда не слышала этой музыки, но она — сам Доусон. Симфоническая, оркестровая, но с суровыми готическими нотками, с гитарой и ударными, утяжеляющими ее. Слова задумчивые, мрачные и слегка религиозные. Я не могу удержаться на месте.
В этом нет никакой техники; чистое движение. Мое тело двигается, растягивается, крутится, становясь продолжением музыки. Я подпрыгиваю, изгибаюсь, делаю пируэты, и не существует ничего, кроме музыки и моего танца. Чистота экспрессии заставляет мои эмоции выплескиваться наружу.
Я забыла о танцах. Я позволила им отойти на задний план из-за работы и учебы. Потеряла эту часть себя, а теперь... Доусон вернул мне ее. Я танцую и танцую. Начинается другая песня этой группы, и я продолжаю танцевать. Я чувствую, что он наблюдает, но мне все равно.
Нет, это неправда. Мне не все равно. Это так важно. Я чувствую его взгляд и выкладываюсь еще сильнее. Я хочу, чтобы он увидел настоящую меня. Несколько раз он просил меня сказать правду, и вот я говорю ему эту самую правду, не словами, а чем-то более осязаемым, чем-то, что исходит из глубины моей души. Слова могут лгать. Слова могут обманывать и скрывать. Но то, что ты делаешь, как ты двигаешься, твои прикосновения не могут обманывать.
Когда музыка заканчивается, я останавливаюсь, тяжело дыша. Доусон стоит, скрестив руки на груди, на его лице выражение, которое я не могу разгадать. Я восстанавливаю дыхание и жду. Он подходит ко мне, его глаза ярко-зеленого цвета, цвета желания. Он касается меня, стирая пот с моих рук, убирая волосы с моего лица, бесконечно нежно трогая меня своей страстью.
Он немного колеблется, и затем целует меня.
И я снова теряюсь. Боже, его поцелуй захватывает меня. Засасывает меня своим теплом, мощью, сексуальностью и решительностью. Даже легкий привкус зубной пасты на его губах притягивает. Я вдыхаю запах шампуня в его волосах и налет цитрусового лосьона, или что было на его коже. Его руки гладят меня, обнимают и возбуждают во мне желание. Он целует, целует, целует меня.
И я целую его в ответ.
Я свободна. Я полностью отдаю себя.
∙ Глава 13 ∙
Есть только он. Как раньше уже не будет. Его прикосновения уносят меня в вечность. Наш поцелуй длится бесконечность. Эти мысли абсурдны даже для меня, но каким-то странным образом я знаю, что они правильные.
Его руки, как тюремные решетки, но из этой клетки мне не хочется убегать. Он весь — сплошное противоречие: жесткий и нежный, сладкий и соленый, совершенный и полный недостатков.
Мои руки лежат на его голой твердой груди, ногти царапают кожу, я могу думать только о том, как наши губы сливаются в поцелуе. Мои соски трутся о его грудь через жесткий материал лифчика и тонкую хлопковую майку. Его шорты едва могут скрыть возбуждение, я чувствую его жесткую, твердую, горячую длину напротив моего живота, очевидное доказательство того, какие чувства он ко мне испытывает. Я чувствую его эрекцию, когда он упирается мне в живот, и это пугает. Он огромный и твердый, как скала, и... я хочу увидеть его. Прикоснуться. Хочу почувствовать... и попробовать. Я знаю, даже думать так греховно и неправильно, но, да поможет мне Бог, это правда. Я хочу попробовать все, что он может мне предложить. Чувствовать его всего.