смотрели с бесконечной завистью на чудных кентуккских коней полка. Эти кони казались буквально колоссальными по сравнению с местными низкорослыми мустангами, и помещики давали за них большую цену. Таким образом происходил обмен. Техасца — хлебом не корми, а дай побарышничать. Стрелки брали в обмен на своих коней любую клячу, лишь бы она имела четыре ноги, и получали в виде доплаты немалое количество долларов. Вот отчего они и появились в столице с таким невзрачным конским составом. Но удивительнее всего было то, что эти клячи обладали способностью моментально жиреть, несмотря на весьма нелегкую службу. Техасские стрелки не знали отдыха: то их гнали куда-то за пятьдесят миль, чтобы поймать Санта-Анну, то они мчались в погоне за бандитами в Серро, то рыскали в поисках партизана падре Хараута. Однако, несмотря на все эти утомительные походы, мустанги становились толстенькими и кругленькими, словно их не выводили из конюшни.
Кто-то утверждал, что тут не все чисто и что откормленные мустанги не имеют ничего общего с теми, на которых стрелки въехали в столицу. Говорили, будто система барышничества продолжала процветать и во время различных экспедиций, при чем будто бы бывали случаи, когда при обмене присутствовала одна лишь сторона… Я сам не раз слышал подобные рассказы. Впрочем, не ручаюсь за их справедливость. Быть может, это была одна лишь клевета…
Как-то раз до меня дошли слухи о том, что у одного техасского стрелка великолепная кобыла. Само собой разумеется, он хотел ее продать. А я как раз мечтал о том, чтобы купить себе хорошую лошадь. Взяв вперед жалованье за три месяца, всего около трехсот долларов, я отправился в Техасский полк посмотреть кобылу.
Когда ее вывели, я увидел, что слухи о ее красоте не были преувеличены.
Это была арабка гнедой масти, с длинным хвостом, темными чулками и необычайно грациозной головой и шеей.
При более подробном осмотре я нашел у кобылы на левой задней ноге небольшое тавро, причем заметно было, что кто-то тщательно старался вывести его.
Пригладив на этом месте шерсть, я с трудом разобрал букву «К».
— Что это такое? — спросил я у владельца лошади.
— Разве вы не видите? Тавро.
— Это я вижу. Но ведь эта кобыла — не мустанг?
— Конечно нет, — ответил стрелок, равнодушно помахивая ремнем, который он держал в руке.
— Откуда же в таком случае это тавро? У нас в Штатах редко клеймят лошадей, за исключением казенных. Но тогда ставят буквы «С. Ш.», а тут — «К».
— Ну, если вы уже так любопытны, я вам скажу, в чем дело. Эту кобылу украл у нас бандит Каналэс, когда наш полк был послан в экспедицию против него. Он и поставил это тавро. «К» — первая буква его имени.
— На «К» начинается немало имен. Но как же вам удалось снова отбить ее?
— Долго ли нам отбить! Напали на Каналэса и на его желтобрюхих, да и отняли у них лошадь в два счета. У нее рана еще не успела остыть после клеймения. Ну что, удовлетворены вы?
Но я был не вполне удовлетворен. Объяснения стрелка, впрочем, отличались некоторой правдоподобностью.
Кобыла была не мексиканского происхождения, в этом не было никакого сомнения. Мексиканские лошади принадлежат к особой породе, и их можно с первого взгляда отличить от англо-арабов и американо-арабов. Однако у нее было мексиканское тавро, следовательно, она была когда-то собственностью мексиканца. Весьма возможно, что она была приведена сюда из Соединенных Штатов нашими войсками, украдена партизанами и затем снова отбита. Но я не видел, чтобы у техасских стрелков были подобные кони, когда они въезжали в столицу. С другой стороны, я слыхал от кого-то, что мексиканские помещики иногда выписывают производителей из Англии или из Соединенных Штатов, и я боялся, как бы кобыла, которую я собирался купить, не оказалась именно одной из таких лошадей. Голос техасца прервал мои размышления.
— Эта лошадь из Кентукки, — сказал он, — настоящей кентуккской крови. Ее привез сюда наш лейтенант. Она была при многих сражениях — при Патер-Альтере, при Монтерее, при Бона-Веста. Кентуккская лошадь — хорошая лошадь! Здесь не умеют таких разводить. Ну, старуха, подними-ка голову, — мне за тебя деньги предлагают!
Кобыла ответила на эту тираду долгим и громким ржанием.
Мне показалось, что она словно призывает жеребенка, с которым ее недавно разлучили.
— Что это с ней?
— Она скучает по другой лошади, к которой привыкла, — ответил мне техасец, нисколько не смущаясь. — Они все время вместе ходили, правда. Билль? обратился он к одному из стрелков, успевших собраться вокруг нас.
— В одной роте, рядом в строю ходили, — ответил Билль. — Так она к соседке привыкла, что ни минуты не может без нее прожить.
— А ту как раз увели купать, — подхватил владелец кобылы. — Оттого она и ржет.
— Не иначе, как от этого, — подтвердил его товарищ.
— Странно, однако, что я не видел у вас этой кобылы, когда вы въезжали в город, — сказал я. — Я стоял на плацу и обратил внимание на ваших коней. Я, наверное, заметил бы такую красивую кобылу.
— Вот что, господин, — сказал техасец, по-видимому, раздраженный моими расспросами, — эту кобылу привел сюда я, она из нашего полка. Если вы хотите купить ее, покупайте. Если не хотите, я плакать не стану. Достаточно мне вывести ее на площадь, как ее у меня любой мексиканец с руками оторвет. Верно, Билль?
— Верно, что и говорить, — ответил Билль.
— Вы удивляетесь, что не заметили ее, когда мы въезжали в город. Не мудрено понять, почему. Она была вся мокрая от пота, как мышь, да пыль на нее насела толстым слоем, да к тому же она была тогда худа, как щепка. Ее и сейчас жирной не назовешь, но она все-таки с тех пор поправилась. Ведь поправилась, Билль?
— Здорово поправилась, — подтвердил Билль.
Мне так понравилась лошадь, что я решил пойти на риск и приобрести ее. Правда, я мог впоследствии встретиться с ее законным владельцем. Тогда