— Май черишд дрим хэз олвэйс бин ту фак ю. Довольна? (прим. автора: моей заветной мечтой всегда было чпекнуть тебя, так сказать)))
И что ответить Агата не знает. Потому что как преподаватель — совершенно нет. А как та, которая совсем не против, чтобы он реализовал свою черишд дрим побыстрей — очень даже.
Приходится сдерживать улыбку, прикусывая щеки, отклоняться от губ, которые настроены получить свое. Не ртом заняться — так куда-то за ушко уткнутся… Приоткроются опять… Костя языком поведет так, что по телу Агаты мурашки, а белье становится влажным.
— Прямо-таки олвэйс…
Чтобы сохранить лицо хоть немного, вопрос Агата проигнорировала, задав встречный с сомнений.
И сама не заметила, что начала поглаживать Костины плечи в том же темпе, в каком он гладил уже её бедра, проходился по ягодицам до поясницы, касался ещё и там…
Услышав скептическое замечание «училки», оторвался от её шеи, задумался будто, нахмурился… Смотрел недолго в потолок, как бы считая, а потом снова в глаза, заражая смешинками.
— Ну последних минут пятнадцать точно.
— Ну Костя!
Дальше — уже бесстыже смеясь. Потому что Агата окончательно понимает: план был херовым. Очевидно не сработал. Нельзя раздеваться и требовать. Только требовать, а потом раздеваться.
Она ударила Костю по плечу, он снова потянулся к ее лицу, раскрыл губы, втянул язык, мешая продолжать возмущаться, опять гладил спину, нырнул пальцами под белье сзади, сжимая и устраивая на бедрах еще ближе.
— Что, Костя? — Гордеев спросил, протискивая руку между их телами, проходясь медленно по ткани белья, усмехаясь еле-уловимо, а потом еще раз… И ещё… И снова усмехаясь, когда Агата сглатывает, чуть приподнимаясь, чтобы ему было удобней, а ей приятней…
Закрывает глаза, перестраиваясь практически моментально, выдыхает хнык, вжимается полуоткрытыми губами Косте в висок, чувствуя, что он поднимается пальцами до кромки белья, а потом ныряет под него…
— Хорошо? — ласкает, очевидно ощущая, что Агата подается навстречу, но всё равно спрашивает, заставляя горячно закивать, царапая свою щеку о его — слегка колючую… Получая и от этого удовольствие. А потом вести по ней языком, чтобы уже Костя зашипел, доставая влажные пальцы, нетерпеливо дергая ткань до треска на одном женском боку, скатывая по другой ноге, пока Агата судорожно пытается справиться с его ремнем, пуговицей, молнией, приспустить боксеры, снова прижаться своим ртом к его рту, приподнимаясь сначала, а потом опуститься на член в том темпе, который предлагают вжавшиеся в её сейчас условную из-за живота, талию…
Агата чувствовала себя тем еще наркоманом, у которого наконец-то получилось достать дозу… И теперь хотелось вводить её до бесконечности долго, растягивая удовольствие.
Но только с терпением — проблемы.
Потому что когда Костя снова потянул вверх, а потом резко вниз, она тут же застонала протяжно, утыкаясь лбом в его лоб, зная, что дыхание учащается и хочется… Быстро и на кусочки.
— Уши закрой, малой. Мама любит громко…
Костя пошутил, обращаясь к животу, Агата улыбнулась, чувствуя желание что-то ответить, и не имея возможности хотя бы что-нибудь достойное придумать. Да и зачем? Отомстит на следующем уроке. Будет Костик шутить на английском… Всем полезно.
А пока…
Агата оторвалась от Костиного лица, начала одна за другой расстегивать пуговицы на его рубашке, продолжая ощущать свою наполненность им. Так уже хорошо, но хотелось еще и чтобы кожа к коже.
Вместе справились, отбросили на пол, Костя снова потянул Агату вверх, она уже сама опустилась, выдыхая в губы, снова приподнялась… И вниз со стоном…
Скользнула по мужской шее вверх, когда Костя сгорбился, заставляя выгнуться, подставляя губам грудь.
Сначала кружево стало влажным, потом Агата почувствовала, как Костя сжимает сосок зубами через ткань. Это было немного больно и невыносимо приятно. Настолько, что уже можно кончить. Но Агата мотает головой, тянется за спину, сама не может справиться с крючками, поэтому шепчет:
— Сними… Пожалуйста…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
И ей уже не важно, будет ли Костя усмехаться, важно, чтобы помог.
Бюстгальтер летит куда-то в сторону, Костины руки снова вжимаются в спину, Агата выгибается сильнее, губы накрывают ареолу…
Агата утыкается в мужские волосы, жмурится, пытаясь пережить ощущения, которые кажутся слишком острыми, а потом снова ловит его влажные губы, стонет в них, приподнимаясь и насаживаясь…
— Сама хочешь? — слышит тихий вопрос и торопливо кивает.
Да. Она хочет сама. Выбирать темп. Позволять себе так, как кажется сейчас максимально уместным именно ей.
Агата цепляется в Костины плечи, он тянется к её рту, прижимаясь рукой к лобку сначала, потом вниз ведет, надавливает, скользит по кругу…
Заставляя испытать нехватку воздуха из-за остроты ощущений и желание двигаться интенсивней, принимать глубже…
Слишком сильное, чтобы ему противостоять.
Поэтому Агата прикусывает мужскую губу, тянет, зная, что причиняет боль в качестве благодарности за доставляемое удовольствие. Но не может с собой ничего поделать.
Ей рвет крышу. Костя в этом помогает.
Стимулирует пальцами, контрастно нежно поглаживает прогнутую поясницу, ловит губы, когда получается, молча просит большего… Молча же больше получает…
С каждым движением Агата оказывается всё ближе к логической развязке. Совсем потеряв и стыд, и рассудок, чувствуя острую нехватку его рук на собственной груди, берется за запястья, недвузначно давая понять, чего хочет.
Костя сминает полушария с силой. Ведет большими пальцами, задевая соски, ловит новые благодарные стоны, и будто сам подается навстречу её движениям бедрами.
И все это смешивается в идеальный шот удовольствия, который принято поджигать. Сначала Агате кажется, что она ярко вспыхивает, вжавшись всем телом в Костино, а потом каждой клеточкой начинает гореть, испаряя не спирт — оргазм.
Тело покалывает. Оно переходит из состояния максимального напряжения в максимальную же расслабленность.
Внутри — одно за другим продолжающиеся сокращения, которые усиливают ощущения тяжело дышавшего, но не форсировавшего Кости.
Это пока только ее оргазм. Он свой еще не успел…
И не настоит даже, если Агата просто сползет, чмокнув в нос. Но она так не может. Да и не хочет. Поэтому выжидает несколько секунд, пока мир перестанет крутиться, пока она в него вернется, горбится, ловя Костины губы, а еще тянется рукой за спину и вниз, чтобы пройтись пальцами по мошонке, сжать…
Ему это нравится. Во всяком случае, он тут же углубляет поцелуй, а потом снимает её руку, забрасывает обе на свою шею, смотрит в глаза недолго, будто проверяя, готова ли…
И стоит ей кивнуть еле-заметно, сжимает пальцами поясницу, приподнимая и вдавливая в себя чуть быстрей и острей. Буравит снизу, но такое впечатление, что лишает воздуха, потому что Агате тут же снова хочется стонать на каждом выдохе в его губы.
Хочется позволять ему всё и клясться в любви. Но словами сейчас не надо — лучше движениями. Полной отдачей. Бесконечной готовностью.
Целовать лицо, куда попадешь, чувствовать, что Костя кривится, улыбаться, потому что он, кажется всё… У них разрыв в десяток движений, которые от неё больше не требуются. Костя просто сильно фиксирует, чтобы не дергалась, пульсируя внутри, а Агата старается прочувствовать и сжать плотней, чтобы продлить его кайф.
И пусть Костя не замечает (весь сосредоточен на тех ощущениях), но Агата не может справиться с приливом нежности, поэтому проходится носом по щеке, целует в скулу, гладит по голове, с особенным удовольствием проходясь по короткому ёжику там, где начинают расти волосы на затылке…
* * *
— Гаврила скоро приедет…
Агата шепнула, когда показалось, что дальше тянуть просто нельзя. Они так могут часами сидеть, спаявшись. Им так хорошо. Они так будто продолжают переживать… Но реальный мир может внезапно ворваться… И будет неловко.