– Ничего не выйдет, Дейви, – сказал Джонатан. – Поверь мне. Ты тратишь так много сил, чтобы поддержать жизнь в этой девушке, что не сможешь разрушить даже мыльный пузырь. А, знаешь, если хочешь мое мнение, то девушка очень крута. Может, она удивит тебя. Может, меньше всего ей сейчас надо, чтобы ты мчался спасать ее?
Я почувствовала, что Дэвид натянул пуповину, которая все еще ввязывала нас, пытаясь дотянуться до накопленной мною силы, но это было все равно, что направить ручеек в высохшее русло реки. Боже, неужели оннастолькоистощен?Настолькослаб?
Джонатан смотрел на него потемневшими глазами, сжав губы.
– Не надо. Ты убьешь себя.
– Нет. – Дэвид был совсем слабым – он быстро истощился, но продолжал тратить все свои силы на попытки освободиться из тюрьмы. – Этотебене надо удерживать меня здесь.
– Надень, наконец, свою долбаную одежду, Дэвид. Что ты пытаешься доказать? Что ты готов пожертвовать всем ради нее? Переродиться? Я уже понял! Достаточно символично.
Дэвид не ответил. Он настолько яростно сконцентрировался, что его руки дрожали. Я хорошо чувствовала его решимость. Он не собирался останавливаться.
Джонатан, должно быть, тоже понял это.
– Дэвид! – его тон неожиданно стал умоляющим. Одежда, лежащая на полу, вспыхнула белым огнем.
Дэвид сам пылал, как газовое пламя, безжалостно истощая себя. Разрушая себя.
– Отпусти! – это был гортанный рык, яростный и страшный. Стекло пошло пузырями.
Джонатан побледнел, так что его смуглая кожа стала землисто-желтой. Я вдруг поняла, как глубоки чувства, которые связывают их, как велика вера, которая сейчас гибнет. Как велика любовь, которая разрушается.
– Ладно, – прошептал он, наконец. – Иди. Убей себя, черт тебя подери.
Стекло взорвалось, как бомба. Дэвид обратился в туман и исчез еще до того, как упал первый осколок.
Джонатан, оставшись в одиночестве, закрыл глаза, сползая по стене своей тюрьмы – или убежища? – и уткнулся лбом в сложенные на коленях руки.
Бутылка запечаталась сама, беззвучно окружая его стеной.
Сон сменился тусклым серым светом, который озаряли холодные голубые искры.
– Нет, – пробормотала я сквозь сон. –Не делай этого ради меня.
Но я слишком хорошо его знала.
В следующий раз, когда меня выпустили из бутылки, все стало по-новому. Во-первых, комната была другой – чистая, прямо-таки скрупулезно выдраенная, начиная с аккуратной пирамиды апельсинов на зеленом подносе, заканчивая скромным ковриком и яркими подушками. Это место было настолько безупречным, что наводило на мысли о Ballet Russe. У меня начался приступ удушья. Берлога Патрика была пошлой и безвкусной, но ее наполняла энергия. Это комнату можно охарактеризовать единственным в мире словом: бездушная.
Когда я обрела плоть, то стояла на ковре цвета шампанского все в тех же туфлях на шпильках, выглядя, как проститутка из стрип-шоу «Веселая домохозяйка Сюзи». Выражение лица Иветты Прентисс было еще более устрашающим, чем мой наряд.
– Кевин?! – требовательно спросила Иветта. Она сидела на обитом кремовым сатином диване и выглядела блистательно, выверено небрежной – очень напоминая эту комнату. Ничего случайного – вы не добьетесь этой безыскусной элегантности, натянув джинсы и мазнув по губам помадой. Здесь нужны долгие часы тренировок.
Кевин, наоборот, выглядел так, будто его только что вытащили из кровати. Помятый, растрепанный, в вылинявшей серой футболке с порванным рукавом и слишком широких джинсах, вызывающих ассоциации с гаучо. Действительно, они были размера на три больше, чем нужно и этак модно висели на бедрах, не скрывая не слишком чистых плавок.
А к его волосам, похоже, никогда не приходили феи Расческа и Шампунь.
Секунды три он не отвечал на ее сердитый окрик. Может быть, потому, что с трепетом взирал на костюм Мадженты, который нечаянно навязал мне.
– А-а… что?
– Ты уже открывал бутылку?
– Нет! – Очевидная ложь. Опыта никакого. – Ну, я так, только взглянул. Немножко.
Она одарила его убийственным взглядом, полным презрения, встала и, подойдя ко мне, обошла вокруг. Я так и ждала, что она начнет пинать шины и спрашивать, какой у меня пробег. Я бы очень хотела попросить ее поцеловать мою задницу, одетую в костюм французской горничной, но, естественно, не могла. Я не могла вообще ничего, кроме как молча закипать.Что ты сделала с Льюисом, сука?
– Избавься от этого, – сказала она Кевину.
– От чего?
– От этой одежды, разумеется.
– О… – Кевин понял, что не стоит упускать возможность. – Раздевайся, – сказал он мне. Это был прямой, недвусмысленный приказ. Я подумала и ограничилась тем, что сняла фартук. Кевин напрасно ждал, что я продолжу. – Снимай всю одежду, – уточнил он. Дерьмо. Я закрыла глаза и сделала это; сняла туфли, чулки, юбочку, топ, стринги – все. Стоя босиком на ковре, я чувствовала, как сквозняк холодит мою кожу.
Иветта простонала:
– О, ради всего святого, одень на нее что-нибудь приличное. Проявляй свою озабоченность в другое время.
Никогда бы не подумала, что буду благодарна ей. Я открыла глаза и посмотрела на Кевина, ожидая приказа. Но тот был слишком занят пусканием слюней. Иветта размахнулась и влепила ему подзатыльник. Он вздрогнул, сжался и сказал:
– Ладно. Надень что-нибудь. Что тебе нравится.
Я остановилась на черном брючном костюме из спандекса, облегающей бледно-серебристой блузке и скромных туфлях от Стюарта Уэйтсмана на низком каблуке с кисточками. Я опустила руку в карман жакета и выудила темные очки Рей Бен – как финальный штрих.
– Так-то лучше, – одобрила Иветта. – У тебя хороший вкус.
– Наслаждайся, – двусмысленно ответила я.
– Как тебя зовут? – спросила она.
Раз она не мой хозяин и вопрос не задан три раза, то нет никаких причин говорить правду, решила я.
– Лилит. – Звучит экзотично и вполне по-злодейски.Привет, я Лилит. Сегодня я буду вашим служителем зла.Да, мне нравится.
– Лилит… – повторила Иветта. Она снова обошла меня, разглядывая. – Ты подойдешь.
– Для чего? – спросила я. Она выглядела потрясенной. По-видимому, ее опыт говорил, что джинны не ведут себя так нагло. – И вообще, а ты кто?
Отвечать на мои вопросы она почему-то не собиралась. Она взглянула на Кевина, по-видимому, обвиняя его в моем плохом поведении, и сказала:
– Ты понял, что делать?
– Ага, – он выглядел таким же обиженным, как и я. – Понял.
– Не закрывай его.
– Не буду.
– Ты ведь знаешь, как это важно. – Господи, она же просто гнобила его. Наверное, она сама сказала бы, что просто уточняет поручение, но я видела, как у нее глаза засветились. Ей просто доставляло удовольствие заставлять его чувствовать себя неловко. Ее это развлекало.