в прудике, в самом деле оказались чёрными, словно у драконида. Веки автоматона поднялись сразу же, как был пущен завод, и девушка заговорила на незнакомом Шандору певучем языке, вглядываясь в стеклянный потолок оранжереи. Сыщик понимал, что металлические элементы в принципе не способны продемонстрировать какую-либо эмоцию, и, тем не менее, Лайошу казалось, что он видит на лице автоматона выражение безграничного отчаяния. Договорив свой монолог, наяда разжала пальцы и плавно погрузилась в бассейн, как если бы намеревалась утопиться.
– Это чудовищно, – пролепетала мадам Ульм, которая, несмотря на страх перед поведением металлических девушек, всё же твёрдо вознамерилась остаться в оранжерее до конца эксперимента. – Почему они все так несчастны?
Шандор невольно вздрогнул при этих словах и посмотрел на хозяйку Роуз-Холла, которую поддерживала под руку Сара. Сама горничная сейчас тоже не выглядела счастливой, но, как и мадам Ульм, намеревалась увидеть завод всех автоматонов.
– Мне тоже было бы интересно это узнать, – рассеянно заметил сыщик, оглядываясь по сторонам. Оставался последний ещё не запущенный автоматон – испуганная юная девушка, прячущаяся за тропическим деревом.
– Готовы? – спросил Макои, подготавливая ключи.
– Готов, – вздохнул Лайош, отнюдь не уверенный, что действительно готов. Он сейчас почти физически ощущал волны печали, накатывавшие от демонстрирующих свои умения автоматонов.
Ключи повернулись, сыщик и механик выпустили их и отступили. Дриада, чуть подавшаяся вперед и выглядывавшая из-за дерева, медленно выпрямилась, переместилась за стволом на другую сторону, выглянула снова. Потом склонила голову набок, словно прислушиваясь к чему-то. Тревожно обернулась – порывисто и резко, заставив мадам Ульм в который уже раз за вечер охнуть – и заговорила нежным чистым голосом, почти детским:
На огне котёл стоит,
Зелье пенится, бурлит –
В старом замке, в древнем замке
Злой колдун всю ночь не спит.
Злой колдун всю ночь не спит –
Он принцессу сторожит:
Кровью девы, жизнью девы
Он колдунью исцелит.
Присутствующие удивлённо переглянулись. В этот момент автоматон издал истошный визг, переходящий в хрип, отпрыгнул в сторону, потом замер – и плавно вернулся в исходную позу.
– Помогите! – крикнула Сара. Шандор бросился к ней: горничная поддерживала потерявшую сознание мадам Ульм.
* * *
В камине в гостиной потрескивал огонь, хозяйка Роуз-Холла, с чашкой чая, щедро дополненного её любимым морошковым ликёром, сидела в кресле почти вплотную к каминному экрану, укутанная в клетчатый шерстяной плед – и всё-таки дрожала в ознобе.
– Вы уверены, мадам? – на всякий случай переспросил Лайош.
– Абсолютно. Это её голос, это она сказала мне: «Берегись!»
Сыщик с механиком тревожно переглянулись.
– Может быть, где-то в доме спрятаны фонографы? – неуверенно предположил муримур.
– Но если бы речь шла о механизмах, то для них нужен был бы какой-то завод, верно? Как минимум – повторяющееся действие, всегда приводящее к запуску устройства.
Бинэ развёл руками, показывая, что возразить тут нечего.
– Однако этого нет, – продолжил Шандор. – Звуки слышатся в разное время, в разных местах, и сами эти звуки – разные. Мадам Ульм, вы после того случая слышали ещё хотя бы раз отчётливые слова или фразы?
– Нет, – покачала головой женщина.
– А шаги, шёпот, вздохи и всё прочее?
– Да.
– И я тоже, – добавила Сара, поправляя плед на плечах хозяйки.
– Когда?
– На следующую ночь после того, как вы были у нас. Когда мы все видели тень в коридоре.
– Что именно вы слышали? – спросил Лайош.
– Я спускалась на кухню, выпить воды. Проходила мимо оранжереи, и мне показалось, что я слышу тихий плач где-то в отдалении. Но это было очень недолго, я даже не успела открыть дверь в оранжерею, когда плач прекратился. А потом, уже в кухне, я слышала какое-то бормотание.
– Бормотание? – нахмурился сыщик.
– Да, – Сара передёрнула плечами. – Как будто кто-то ворчал и ругался себе под нос где-то в подвале.
Глава 19. Вдова и эсквайр
Техники Канцелярии за час смонтировали между конторкой привратника и его квартирой перископ. Со стороны вестибюля отверстие, устроенное в стене под самым потолком, закрывал действующий вентилятор, лопасти которого прятали от любопытных глаз раструб перископа. Второй раструб выводил в ящичек, укрытый со всех сторон плотным чёрным сукном – так что наблюдатель, использующий перископ, напоминал приготовившегося к съёмке фотографа. Однако сукно исключало риск, что случайный отблеск света в вентиляции привлечёт ненужное внимание – плюс смотрящий из темноты наблюдатель прекрасно видел и ярко освещённый вестибюль, и конторку привратника, и нижние ступени главной лестницы.
Привратник, старый драконид Афу с белёсыми глазами и посеревшей от времени кожей, с хмурым видом выслушивал указания Ла-Киша.
– В котором часу вы отпираете главную дверь?
– В семь.
– Значит, наши сотрудники будут заступать на пост ровно в семь. Вы будете отпирать дверь только после того, как наблюдатели займут своё место.
– Угу.
– Дежурство будет продолжаться до десяти.
– Как скажете.
– Затем вы поможете нашим сотрудникам незаметно покинуть колледж.
– Угу.
– Особенно это касается девушки, которая будет работать у перископа. Её никто не должен увидеть.
Афу равнодушно пожал плечами:
– Пусть наденет вуаль.
– Лучше, чтобы её не видели и поблизости от колледжа.
– В парке вокруг здания бывают женщины, – вмешался доктор Герш. – Жёны преподавателей, подружки студентов. Ждут своих кавалеров с занятий или чтобы вместе отправиться на ланч.
– Господин ректор, вам не кажется, что сейчас самое время обсудить прибавку к жалованью? – с тем же равнодушным видом поинтересовался Афу.
– Не кажется.
– Ага.
– Хорошо, – махнул рукой Ла-Киш. – Значит, нужно будет просто обеспечить незаметный выход из здания.
– Как долго это всё будет? – поинтересовался привратник.
– Пока не увидим того, кого ищем.
– А если он тут так и не появится?
– Появится. Сегодня, завтра, через неделю – если это студент колледжа, он хотя бы иногда должен бывать на занятиях.
– Вашими бы устами… – вздохнул доктор Герш. – Некоторые студенты считают, что оказывают огромную честь университету уже только тем, что числятся в его списках. А посещение занятий рассматривают как досадную помеху своей свободе.
– Я