сТод Джинго был единственным монахом, не считая настоятеля, почтенного Рамае сГампо, кто имел ключ от входа в монастырь Самье. И пока что ему не казалось, что ма-ни-па имеет достаточно убедительную причину посетить обитель.
С ног до головы завернутый в шкуру яка, странствующий монах притоптывал ногами и дышал на руки, пытаясь согреться:
— Вот-вот разразится снежная буря, я взываю о гостеприимстве! Если я останусь снаружи, к завтрашнему утру из меня выйдет хорошая ледяная статуя ма-ни-па!
Укутанный в двойную накидку, лама сТод Джинго изо всех сил тянул шею, чтобы разглядеть через решетку открытого смотрового окошка, кто же стоит снаружи, оглашая окрестности дурными, режущими уши воплями. Похоже, неведомый проситель был прав: ночь могла выдаться по-настоящему морозной, и уже чувствовались порывы северного ветра, который мог хлестать, словно бичом, обжигая кожу и сбивая с ног.
Голос показался ламе странноватым, каким-то замогильным. Он раздавался сбоку от ворот; вероятно, путник пытался укрыться в нише, под защитой выступа стены.
А может, это уловка?
Привыкший в любой ситуации сохранять спокойствие, лама сТод Джинго с неудовольствием ощутил, как его постепенно охватывает страх. А ведь он, человек истинно верующий, не был пуглив и не боялся демонов — ни тех, которые населяли ад, описанный буддийским тантризмом, ни гораздо более зловещих чудовищ культа бонпо.
Даже относясь к людским суевериям скептически, одного демона он все-таки опасался.
Тот не был страшнее или опаснее других, из его пасти не свисал длинный язык, глаза его не вылезали из орбит, а зубы не выглядели самыми острыми; этого маленького демона в виде летучей мыши называли «птица, способная лишать сил». С раннего детства, с тех пор как он впервые увидел над собой сотни кружащих летучих мышей, обитавших в родительском хлеву, где ему приходилось ночевать, чтобы присматривать за яками, лама сТод Джинго больше чумы боялся этих мелких тварей.
Несмотря на прожитые годы и образование, полученное в школе тантрического буддизма, лама сохранил детскую веру в то, что летучая мышь — самый грозный и страшный из всех демонов. И в тембре голоса незнакомца, укрывшегося за воротами, ему послышалось нечто, почему-то напомнившее жуткие фантазии о ненавистном крылатом зверьке, любящем прятаться в укромных углах, а потом камнем падать на плечи проходящего внизу человека, чтобы вонзить острые клыки в основание его шеи и насосаться крови, как дикая ласка, поймавшая курицу.
Он ощупал карманы дрожащими пальцами, чтобы проверить, не осталось ли там сухого печенья, которым полагалось закидывать статуи демонов во время ритуала экзорцизма. Увы, карманы были пусты; возможно, он незаметно сам все съел, даже крошек не осталось.
Совсем растерявшись, лама выкрикнул предательски дрогнувшим голосом:
— Если не покажешься, я тебе не открою! И замерзнешь тогда, и превратишься в ледяную статую.
— А если я скажу, что четыре дня тому назад встретил на дороге вора, который унес из монастыря Самье самые драгоценные его сокровища?
— Я тебя не понимаю…
— Двое младенцев, один похож на обезьянку… напоминает о чем-то? На их корзине был символ вашего монастыря, да и сама форма в виде цветка лотоса наводит на размышления… Все такие корзины должны быть пронумерованы, для учета продуктов. Отчетливо помню номер семнадцать на корзине с детьми…
— Понятия не имею, на что ты намекаешь! — Лама чувствовал, как слабеют ноги. Определенно, демон ему попался особо наглый и пронырливый. Прямо как человек.
— Если не откроете, мне придется рассказать обо всем кому-то другому… Может быть, стоит поведать о детях на постоялом дворе, если здесь меня не хотят выслушать… Он сильный парень, тот монах-махаянист, который вез детей, но что сможет он поделать против пяти или шести вооруженных разбойников, которые будут поджидать его за ближайшим поворотом в ущелье? Да он и на помощь позвать не успеет!
Открыв наконец тяжелую створку ворот монастыря, лама сТод Джинго испытал одновременно облегчение и тревогу: только тогда путник наконец вышел из укрытия.
— Я хотел бы поговорить с достопочтенным настоятелем! — с порога заявил ма-ни-па.
От него воняло, как от козла, и лама поморщился, не сдержавшись.
— Но в этот час достопочтенный Рамае сГампо спит. Он придет в храм перед восходом солнца. Без исключительных обстоятельств ничто не заставит меня разбудить его раньше. Полагаю, уважаемый ма-ни-па прекрасно знаком с уставом великого монастыря!
— Я требую, чтобы меня немедленно провели к достопочтенному сГампо! Я буду кричать и шуметь, весь монастырь подниму на ноги — как вам это понравится?
Ма-ни-па раза трижды громко стукнул в молитвенный барабан у входа.
— Ударить громче? — спросил он, вызывающе глянув на ламу.
Тот попытался перехватить руку, уже тянувшуюся к висевшему тут же молотку, однако ма-ни-па вывернулся и одновременно заломил кисть ламы, заставив того присесть и скривиться от боли.
— Я владею искусством быстро блокировать руки и ноги противника, могу даже парализовать его! — хвастливо прошептал ма-ни-па на ухо ламе, который заметно побледнел — в основном от хлынувшей на него волны запаха.
— Почтенный сТод Джинго, вам не нужна помощь? — раздался сильный, низкий голос из глубины двора.
И уже через пару мгновений статная фигура достопочтенного Рамае сГампо выросла между двумя противниками, которые явно не ожидали его увидеть.
Настоятель монастыря Самье был облачен в длинное свободное одеяние цвета спелой сливы, перехваченное широким шафрановым поясом, который подчеркивал величественность и стройность фигуры, удивительно моложавой для человека столь преклонных лет. В обители ходили слухи — чем Рамае сГампо был крайне недоволен, — что в самом обличье достопочтенного настоятеля заметны неоспоримые признаки божественного присутствия. Поражали и его глаза — полностью белые, словно молоко яка. Рамае сГампо был слеп от рождения и передвигался, положив руку на плечо мальчика-поводыря.
Тот надел платье того же цвета, что и господин, так что его силуэт почти слился с фигурой настоятеля — ма-ни-па сначала даже не заметил его. Когда мальчик чихнул, странствующий монах увидел вдруг взъерошенную голову, возникшую на фоне облачения Рамае сГампо, и от неожиданности отшатнулся, задев рукой подвешенный барабан, который снова издал глухой звук.
— Ом! Достопочтенный настоятель, позвольте мне поцеловать край вашей одежды! Это было бы для меня такой честью! Ваша репутация мудрого и святого человека известна далеко за стенами вашего монастыря! Ом! Мани падме хум! — почтительно обратился он к Рамае сГампо.
— Да передо мной не кто иной, как ма-ни-па! — усмехнулся настоятель.
— Как вы узнали? — пробормотал странствующий монах, разглядывая слепые глаза настоятеля.
— «Ом! Мани падме хум!» — как не узнать ма-ни-па по этой фразе? А исходящий от тебя запах говорит о том, что ты одеваешься в шкуру яка, — неторопливо отвечал настоятель, словно