Халиль-паша был доволен успехами Влада Дракулы. Под его руководством Валахия наконец приобрела независимость от Венгрии и вышла из союза против османов. Однако осенью 1448 года Янош Хуньяди получил разрешение Папы Римского на организацию нового крестового похода, и на этот раз войска христиан воевода возглавил лично.
Война, которой султан так упорно пытался избежать, была уже не за горами…
Глава 13
Возращение домой
Франдзис
Все знать должны, что час смертельный близок —
И юноши, и зрелые мужи:
Не возрастом диктован этот список…
Сенека «Нравственные письма»
«Что же ты скрываешь?» – думал я, глядя в темные и глубокие, словно омут, глаза Анастасии. Девушка сидела напротив меня и молчала. Впрочем, она молчала с тех самых пор, как появилась при дворе Константина Палеолога, и никто никогда не слышал, чтобы с ее губ сорвался хотя бы звук. Никто, кроме несчастного Фоки.
– Знаешь, а ведь Фока был моим другом еще со времен далекой юности, – произнес я, нарушая звенящую тишину. – Сколько себя помню, он всегда был огромного роста и обладал недюжинной силой. Мальчишки побаивались его и поначалу держались в стороне, но, увидев, что Фока безобиден и добродушен, быстро осмелели.
Я посмотрел на Анастасию, пытаясь уловить хотя бы какую-то эмоцию. Девушка, казалось, смиренно слушала мой рассказ, но ничего больше я определить не мог.
– Ох и сильно же ему доставалось, – продолжал я. – Дети порой бывают очень жестоки. Дворовые мальчишки набрасывались на него с палками, подкарауливали и нападали из-за угла. Возможно, они ждали, что однажды он не вытерпит и сам бросится на них, но этого никогда не происходило. В конце концов его стали считать недоумком, ибо доброта во все времена являлась признаком глупости и добрый человек первым становится жертвой насмешек или обмана.
Анастасия не произносила ни слова, но взгляд ее оставался ясным, и я понимал, что она ловит каждое мое слово.
– Признаться, я тоже считал Фоку несколько ненормальным, но лишь до того момента, пока в дом к его соседу не забрались какие-то бродяги. Их было трое, все при оружии и весьма опасного вида. Вся деревня жалась по углам, в то время как Фока, схватив отцовский топор, выбежал на помощь соседу. Он был единственным, кто не испугался разбойников, а ведь он тогда был не старше моего сына.
Я откашлялся, не сводя глаз с Анастасии.
– Фока в одиночку скрутил двоих бандитов, – продолжил говорить я. – Третий, с проломленной головой, так и остался лежать на полу хижины. В тот самый день насмешки сразу же прекратились, а Фока стал настоящим героем.
Я поправил край мантии и откинулся на спинку стула.
– Ты, вероятно, думаешь: почему же Фока никогда не применял свою исполинскую силу, чтобы защитить себя от насмешек и побоев со стороны других детей? Этот вопрос задал ему и я. Знаешь, что он мне ответил? «Зло порождается страхом и неуверенностью в собственных силах. Таким людям тяжело жить, ибо душа их несчастна и лишена покоя. Так зачем же я буду сеять зло там, где может пробиться частичка добра и света?»
Внезапно ужасная тоска охватила мою душу, и я произнес, пристально глядя на свою собеседницу:
– Будь уверена, я найду того, кто повинен в его смерти… Чего бы мне это ни стоило.
Анастасия продолжала смотреть на меня долгим немигающим взором, казалось, будто в нем читается сострадание и усталость, но я не был уверен в этом.
* * *
После окончания войны на Пелопоннесе я поспешил вернуться в Константинополь. Поражение, которое потерпел мой господин от султана Мурада, необходимо было как-то оправдать перед императором. Однако, когда я зашел в тронный зал, то увидел не Иоанна, а его брата, Феодора.
– Проходи, Георгий! – с фальшивой улыбкой произнес он. – Давно тебя не было видно в Константинополе. Надеюсь, добрался без происшествий? Тебе ведь лучше других известно, как опасно нынче на дорогах.
Жестом он пригласил меня войти. На ехидном лице царевича промелькнула усмешка, а я тут же вспомнил о наемниках, которые едва не лишили меня жизни по дороге в Мистру несколько лет назад. В тот день я понял, что Феодор никогда не бросает угроз на ветер.
– Мое путешествие прошло благополучно, – холодно ответил я. – А как поживает Павел? Надеюсь, вы щедро вознаградили его за службу?
Усмешка пропала с лица царевича, что еще раз подтвердило верность моей догадки. Значит, Павел служил Феодору еще задолго до того, как я стал архонтом Мистры. Сколько же подлостей он успел сотворить, находясь на посту начальника дворцовой стражи? Ах, как жаль, что я не успел допросить этого мерзавца!
Пауза затягивалась, и я уже собирался покинуть зал, когда услышал властный окрик Феодора.
– Постой! Я знаю, зачем ты прибыл в столицу. Хочешь смягчить гнев императора против моего брата? Но теперь даже твои усилия окажутся напрасны.
Царевич приблизился ко мне и на его губах снова заиграла торжествующая улыбка.
– Константин проиграл войну, обрек многие города и людей на гибель. Теперь ему не избежать опалы. А ведь я предупреждал, что именно так будет.
Внезапная вспышка гнева охватила мою душу. Пока страна истекала кровью, Феодор радовался, что ему удалось устранить главного соперника за престол.
– Что если цель моего визита совершенно другая? – потеряв остатки благоразумия, сказал я. – Возможно, мне следует рассказать императору о ваших делах и кознях, которые вы учинили в Морее? О ваших переговорах с врагами и многочисленных покушениях на жизнь вашего брата и на мою собственную. Доказательства этого я найду.
Феодор окинул меня напряженным взглядом и несколько секунд молчал.
– Горячее южное солнце окончательно иссушило твои мозги, Георгий, – медленно произнес он. – Ты забыл, что перед тобой представитель царственного рода Палеологов!
– Я служил вашей династии всю свою жизнь! – голос мой изменился, и я уже не узнавал его. – И эту службу я продолжу, если на то будет воля Господа!
Царевич побледнел.
– Если на это будет воля императора, – процедил он сквозь зубы. – А теперь убирайся!
Я покинул дворец и не посещал его до тех пор, пока Феодор не вернулся в свои владения в Селимврии. Увы, царевич не забудет наш разговор и наверняка сведет со мной счета, как только представится такая возможность.
* * *
Я протер усталые глаза и закрыл увесистый том «Хроники», написанный Никитой Хониатом после его бегства из разоренного латинянами Константинополя. Свеча на столе уже догорала, и я, аккуратно вернув книгу на полку,