Читать интересную книгу Живун - Иван Истомин

Квартира, которую он снимал, находилась далековато от Совета, и добираться до нее, особенно вечером, по топкой глинистой тине, не просыхавшей за лето и раскисавшей после первых же осенних дождей, стало трудно. Все подмечающий Писарь-Филь присоветовал ему комнатушку в избе пожилой, три года назад овдовевшей Марпы-Абезихи. В отличие от многих мужевских хозяек Абезиха была чистоплотной. В селе она слыла умелой свахой, мастерицей оплакивать невест на свадьбе, этим и кормилась. Одно время она еще шинкарила, ночь-заполночь у нее можно было раздобыть самогону. Несколько раз ее уличали комсомольцы, наказывал Совет. И она бросила это занятие еще и потому, что ее десятилетний сын Евдок, не по летам рассудительный и работящий, противился запрещенной торговле. Евдок рыбачил сетями по-взрослому и приносил нажитка почти как заправский мужик. Концы с концами они сводили. Куш-Юр поколебался немного и переехал, прикинув: коль Абезиха пускает его во вторую комнатушку, значит, напрочь рвет с прошлым.

Но только он сменил квартиру, и поползли по селу разговорчики: «К Эгруньке поближе перебрался», «Сваха — она и сводня, в избе и проосенничают и позимовничают, за рекой-то сейчас не помилуешься». Ходила еще байка, будто это Эгрунька упросила Абезиху заманить к себе Куш-Юра, приворожить председателя.

Писарь-Филь каждое утро выкладывал какую-нибудь нелепицу. При этом он шумно возмущался, в тайне тешился сплетнями, радовался: уж теперь-то председатель у него на крючке. Куш-Юр в конце концов отказался слушать Филины новости. От них у него что-то да накипало и оседало на душе, не давало покоя.

В селе, каким забором ни огораживайся, каждый знает о другом все. Секретов не бывает. Стало известно и про заречную встречу председателя с Эгрунью. Откуда — Куш-Юр ума не мог приложить. У поленниц, кроме их двоих, живой души не видал — птица разве пролетала. Переезжали они реку в ту и другую сторону порознь, в разное время, на берегу никто не встретился. Сама Эгрунь растрезвонила? А зачем ей себя ославлять? Нарочно все подстроено, чтоб его оплести? Если так, артистка она, натуральнее не сыграть. Может, мстила, что не поддался ей? У баб такое бывает…

Эгрунь ли тому причина или другое что — не разберешь. Но неприязнь к председателю в селе росла и из тайной переходила в открытую.

Как-то однажды Куш-Юр шел берегом. Он дивился спаду воды. Ведь к самой горе подступала, а сейчас отошла саженей на пятнадцать, если не больше. Будто место высвободила, куда лодки поставить. Рыбаки возвратились с лова, лодок этих выстроилось столько, что к воде не подойти. Как добрые послушные лошадки стояли они. Испытав на своих просмоленных боках хлесткую ярость обской волны, они теперь покорно ждали, когда их выволокут к самой горе, на зимнее стояние. Кое-кто из разворотливых хозяев уже сделал это. Их лодки лежали опрокинутые вверх дном, подпертые колышками… Речные труженицы устроились спать до весны. Но таких было мало.

Большинство односельчан еще перевозило сено с заречных лугов. Вездесущие мальчишки еще рыбачили с лодок. То и дело парнишки с радостными возгласами выдергивали из воды зеленобоких рыбешек. Щурогаи — молодые щучки — обильно расплодились к этой поре, хорошо ловились на приманку из кусочков рыбы, даже соленой. Юным рыбакам не мешало сено, рассыпанное при выгрузке и плывшее под удилищами. Ручонки у мальчишек иззябли, стали иссиня-красными. Иные стояли и сейчас босоногие, в рваных измокших штанишках, зубами пощелкивали, поеживались, а удили — азарт рыбацкий с малых лет — рыболовы.

Куш-Юр остановился поглядеть на мальцов, прислушался к их разговору, усмехнулся независимо-самостоятельному тону детей.

— Микулка! Петрук! Что вы знобитесь в этакую пору?! Лета не хватило вам? — окликнула тут двоих парнишек рослая зырянка. Она увязывала в лодке большую охапку сена, собираясь унести ее домой.

— А вам, тетка Малань, хватило? — с бойкой насмешечкой отозвался один из пареньков — белокурый, в вышарканной малице и таких же вышарканных бахилах.

— Сама-то не управилась с сеном, — солидно добавил второй, поменьше ростом, русоголовый. Он деловито насаживал приманку на самодельный, из проволоки, крючок.

Тетка Малань засмеялась, крикнула соседке:

— Смотри-ка! Зубоскалы какие у тебя…

Соседка прикрикнула на мальчишек:

— Ну, бездельники, попросите молочка, припомню, что не помогали матери сено таскать!..

— Мы и на щучках своих проживем, — важно ответил меньшенький.

На это Малань всплеснула руками:

— Ох и мальчишки в Мужах! Завольничали! Им слово, а они тебе — полный туесок.

Куш-Юр и не думал вступать в разговор, но мальчишки до того умилили его, что он громко их похвалил:

— Хорошие ребята! Боевые!

И будто спугнул всех. Мальчишки, пренебрежительно глянув на председателя, отвернулись, давая понять, что в его одобрении не нуждаются. Женщины, подхватив вязанки, заторопились в гору. Куш-Юр неловко потоптался, что-то невразумительное буркнул и побрел дальше.

2

В Совете его ждал Яран-Яшка. Сам, без вызова пришел. Одет парень был в чистую малицу, добротные сапоги, опоясан кожаным ремнем с ножнами. За лето скуластое лицо Яшки совсем почернело.

— Рассказывай, как промышлялось. Да присаживайся поближе! Рыбы-то много сдали? — вертя цигарку, спросил Куш-Юр как можно веселее и радушнее. Он не сомневался, что пришел Яшка к нему из-за сплетен об Эгруни.

— Маленько топыли, — негромко ответил ненец, не глядя председателю в глаза.

— Почему же маленько? У Озыр-Митьки да чтоб улов был плохой! Невод у Митьки лучше, чем у других, да и лишний пай он получал от ватаги. Так ведь?

Яшка наклонил голову. Говорить об этом ему, по-видимому, не хотелось.

— Что ж ты молчишь? Может, курить желаешь? Угощайся. — Куш-Юр пододвинул ненцу свой кисет.

Яшка не прикоснулся к табаку. Писарь-Филь громко скрипел пером и делал вид, будто его нисколько не интересует беседа председателя с ненцем. Потупив глаза, Яшка проговорил со вздохом:

— Тело есть. Прат послал.

— Какой брат? — не понял Куш-Юр. — Озыр-Митька, что ли?

— Ага.

— Ну и брат! Самый настоящий хозяин он, а ты батрак. Ты имеешь право получать с Озыр-Митьки надел за долгое батрачество. И мы поможем тебе по всем законам Советской власти. Понял?

Яшка гневно сверкнул глазами.

— Пошто так говорить! Какой я патрак? Я патрак нет! Моя том тама. Я тама вырос. Никута не уйту.

Филь уже не скрипел пером. Отложив ручку, он ловил каждое слово, сказанное Яшкой и председателем, и глаза его так и бегали с одного на другого.

— Женит тебя Митька на сестре и вовсе заарканит, — продолжал Куш-Юр. — Хочет ведь женить?

— Правта, правта, — в раскосых глазах Яшки сверкнула злоба. — А ты мне торога закрываешь. Ты! — Он ткнул пальцем в Куш-Юра, чтобы не было никакой неясности.

«Этого еще не хватало! — Куш-Юр покосился на Филя. — Ишь, уши развесил».

— Что ты, Яков! Наоборот, стараюсь, сколь могу, помочь и тебе и другим…

— Нет! Нет! Нет! Ты мне мешаешь! Торогу закрываешь! — Яшка вскочил.

Куш-Юр тоже встал, усадил Яшку на лавку, примостясь рядом, дружески обнял парня за плечи.

— Постой, постой, не горячись…

— Митька говорит — ты хутой человек, — не слушая его, продолжал Яшка.

— Для таких, как Озыр-Митька, я худой. А тебе — я друг.

Яшка скривил лицо.

— Какой труг? — Он снова вскочил, замахал руками. — Ты мне сватьба телать мешаешь! Пошто мешаешь? Пошто Эгруньку себе берешь? А?!

Куш-Юр ухватил Яшку за рукав малицы, снова усадил.

— Ты что мелешь, Яков? На что мне Эгрунька? Мы с ней тоже враги.

— Никакие не враги! — Ненец зло оскалил белые зубы. — Вы люповники! Эгрунька говорит. Она тебя люпит, ты ее люпишь… Чушой тевка любишь? Какой ты претсетатель! Тьфу!..

Куш-Юр уж и не знал, как вразумить разволновавшегося Яшку.

— Да успокойся, выслушай меня. — Он хотел взять ладонь парня в свои ладони, но Яшка отдернул руку:

— Нет! Слушать не хочу! Вчерась шум польшой пыл. Митька сватьба телать хочет, меня шенить. Эгрунька не хочет за меня. За тебя хочет. Ты мне торога закрыл. Зачем на чужой торога встал? Северный закон знаешь — нет? Терево на тороге свалилось, как ехать? Упрать надо! Вот так. Моя сказал все. Мась, конец! — выпалил он. Вскочил и выбежал, с силой хлопнув дверью.

3

Несколько дней спустя, в воскресенье, Куш-Юр отправился на лодке порыбачить.

Возвращался поздно вечером, один, греб несильно, думая невеселую думушку. Посреди протоки ему почудился какой-то шорох в прибрежных тальниковых зарослях. «Уж не утка ли?!» — Он пожалел, что не захватил ружья. В тот же миг раздался выстрел. Куш-Юра ударило, словно кинули в него горсть мелких камней. Он схватился за ушибленное плечо и оторопело крикнул: