Читать интересную книгу Правда «Чёрной сотни» - Кожинов Вадим Валерьянович

Но так или иначе ко времени возвращения отторгнутых Польско–Литовским государством западных земель в состав России жившие на этих землях евреи были, в сущности, таким же постоянным ― «оседлым» ― населением, как украинцы и белорусы (кстати, слову «оседлость» без всяких на то оснований придали сугубо негативный, даже «страшный» смысл). После же исчезновения государственной границы между этими землями и Российской империей в целом евреи ― в отличие от украинцев и белорусов ― обнаружили страстное стремление переселяться в центр Империи, и прежде всего в главные ее города, в том числе в столицы.

Это стремление объясняют и как бы полностью оп равдывают тем, что многие евреи жили на бывших землях Польши и Литвы «тесно» и «бедно». Тяга к лучшей жизни понятна и естественна, но едва ли какое–либо государство может спокойно отнестись к своевольному (совсем другое дело ― поощряемое государством перемещение украинских и других крестьян на пустующие земли в Сибири) перемещению того или иного этноса из одного региона страны в другие и тем более в столичные города.

За примерами не надо ходить далеко: в наши дни российские власти предпринимают достаточно жесткие меры, чтобы препятствовать перемещению в Москву (с территорий их «оседлости») многочисленных представителей тех или иных этносов, но мало кто усматривает в этом проявление некоего безобразного насилия. Между тем политика российских властей, направленная на «удержание» еврейского населения на той территории, где оно жило столетиями, оценивается именно как беспримерное насилие, как создание «резерваций» и чуть ли не концлагерей.

Конечно, вполне можно понять стремление евреев улучшить свою жизнь, переселившись в центр Империи, но следует понять и власть. Ее сопротивление массовому переселению евреев в Центральную Россию толкуется как навязывание будто бы особого, не распространяемого на другие этносы режима. Между тем в действительности как раз евреи стремились к утверждению своего особого статуса(другие этносы тогда вообще не ставили перед собой подобных целей). И повторяю еще раз: можно понять евреев, для которых переселение в Центральную Россию означало улучшение жизни, но необходимо понять и власти, а не проклинать их за некое якобы чудовищное насилие над одним из этносов Империи.

* * *

Завершая эту главу моего сочинения, предвижу, что иные читатели «найдут» в ней пресловутый «антисемитизм». Но с этим никак нельзя согласиться, ибо все, что сказано на предыдущих страницах, явно не вызвало бы протеста ни у такого национально мыслящего еврея, каким был В. Е. Жаботинский, ни у русского по духу еврея И. Я. Гурлянда.

Я был, например, в дружественных отношениях с очень разными людьми ― М. С. Агурским (1933― 1991), видным деятелем и идеологом еврейства, и с Н. Я. Берковским (1901 ― 1972), всем существом служившим России, автором книги «Мировое значение русской литературы» ― безусловно лучшей книги на эту тему (и об Агурском, и о Берковском я не раз высказывался в печати) (См., напр.: «Наш современник», № 6 за 1990 г. и № 9 за 1991 г. и мою книгу «Судьба России: вчера, сегодня, завтра» (М., 1990, с. 221–246).). И у меня не было каких–либо трудных разногласий «по еврейскому вопросу» ни с тем, ни с другим. Резкие разногласия возникают лишь с тем охарактеризованным Л. П. Карсавиным «типом», который и не еврей, и не «нееврей» (то есть в условиях русской жизни чуждый ее основам), но в то же время самым активным образом стремится воздействовать на русскую политику, идеологию, культуру. Именно такие люди готовы везде усматривать «антисемитизм», хотя критике подвергается отнюдь не национальная сущность евреев, а только разрушительная деятельность одного межеумочного слоя.

Глава 6

Что же в действительности произошло в 1917 году?

На этот вопрос за восемьдесят лет были даны самые различные, даже прямо противоположные ответы, и сегодня они более или менее знакомы внимательным читателям. Но остается почти неизвестной либо преподносится в крайне искаженном виде точка зрения «черносотенцев», их ответ на этот нелегкий вопрос.

Выше не раз было показано, что «черносотенцы», не ослепленные иллюзорной идеей прогресса, задолго до 1917 года ясно предвидели действительные плоды победы Революции, далеко превосходя в этом отношении каких–либо иных идеологов (так, член Главного совета Союза русского народа П. Ф. Булацель провидчески — хотя и тщетно — взывал в 1916 году к либералам:

«Вы готовите могилу себе и миллионам ни в чем не повинных граждан»).

Естественно предположить, что и непосредственно в 1917–м и последующих годах «черносотенцы» глубже и яснее, чем кто–либо, понимали происходящее, и потому их суждения имеют первостепенное значение.

Начать уместно с того, что сегодня явно господствует мнение о большевистском перевороте 25 октября (7 ноября) 1917 года как о роковом акте уничтожения Русского государства, который, в свою очередь, привел к многообразным тяжелейшим последствиям начиная с распада страны. Но это заведомая неправда, хотя о ней вещали и вещают многие влиятельные идеологи. Гибель Русского государства стала необратимым фактом уже 2(15) марта 1917 года, когда был опубликован так называемый «приказ № 1». Он исходил от Центрального исполнительного комитета (ЦИК) Петроградского — по существу Всероссийского — Совета рабочих и солдатских депутатов, где большевики до сентября 1917 года ни в коей мере не играли руководящей роли; непосредственным составителем «приказа» был секретарь ЦИК, знаменитый тогда адвокат Н. Д. Соколов (1870—1928), сделавший еще в 1900–х годах блистательную карьеру на многочисленных политических процессах, где он главным образом защищал всяческих террористов. Соколов выступал как «вне фракционный социал–демократ».

«Приказ № 1» обращенный к армии, требовал, в частности,

«немедленно выбрать комитеты из выборных представителей (торопливое составление текста привело к назойливому повтору: «выбрать… из выборных». — В.К.)от нижних чинов… Всякого рода оружие… должно находиться в распоряжении… комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам… Солдаты ни в чем не могут быть умалены в тех правах, коими пользуются все граждане ...»

Войсковые комитеты действующей армии. Март 1917 г. - март 1918 г. М., 1918, с. 18

и т. д.

Если вдуматься в эти категорические фразы, станет ясно, что дело шло о полнейшем уничтожении созданной в течение столетий армии — станового хребта государства; одно уже демагогическое положение о том, что «свобода» солдата не может быть ограничена «ни в чем», означало ликвидацию самого института армии. Не следует забывать к тому же, что «приказ» отдавался в условиях грандиозной мировой войныи под ружьем в России было около одиннадцати миллионов человек; кстати, последний военный министр Временного правительства А. И. Верховский свидетельствовал, что приказ № 1 был отпечатан

«в девяти миллионах экземпляров»!

Верховский А. И. На трудном перевале. М., 1959, с. 207

Для лучшего понимания ситуации следует обрисовать обстоятельства появления приказа. 2 марта Соколов явился с его текстом, — который уже был опубликован в утреннем выпуске «Известий Петроградского Совета», — перед только что образованным Временным правительством. Один из его членов, В. Н. Львов, рассказал об этом в своем мемуаре, опубликованном вскоре же, в 1918 году:

«…быстрыми шагами к нашему столу подходит Н. Д. Соколов и просит нас познакомиться с содержанием принесенной им бумаги… Это был знаменитый приказ номер первый… После его прочтения Гучков (военный министр. — В.К.)немедленно заявил, что приказ… немыслим, и вышел из комнаты. Милюков (министр иностранных дел. — В.К.)стал убеждать Соколова в совершенной невозможности опубликования этого приказа (он не знал, что газету с его текстом уже начали распространять. — В.К.)…Наконец и Милюков в изнеможении встал и отошел от стола… я (то есть В. Н. Львов, обер–прокурор Синода. — В.К.)вскочил со стула и со свойственной мне горячностью закричал Соколову, что эта бумага, принесенная им, есть преступление перед родиной… Керенский (тогда — министр юстиции, с 5 мая — военный министр, а с 8 июля — глава правительства. — В.К.)подбежал ко мне и закричал: «Владимир Николаевич, молчите, молчите!», затем схватил Соколова за руку, увел его быстро в другую комнату и запер за собой дверь…»