Женя – всерьёз всему этому учиться она ещё мала, на вырост куплено, но всё равно… Потрясающая вещь! Какой же молодец Эркин». Она быстро сложила бельё в шкаф на полку, где держала чистое, но не глаженное, и открыла другую створку. Что надеть? Сегодня солнце, но летней жары уже нет. Летнее платье и жакетик от костюма? Будет в самый раз. А туфли… ну, выбора нет, у неё одна пара на все случаи жизни. Туфли, что ли, себе купить? Ну, ладно, посмотрим. Алисе… платьице и кофточку. Женя закрыла створку и вернулась к полкам. Себе чулки, Алисе… гольфы, бельё, вот теперь всё готово.
– Алиса, давай собираться. Гулять пойдём.
Алиса в общем радостно, но без обычного восторга оторвалась от игры.
– Баульчик закрой и убери. Вот так. Умница.
Женя одела Алису, расплела ей косички, расчесала волосы и собрала их в украшенный бантом хвостик повыше затылка.
– Теперь посиди спокойно, пока я оденусь.
– Ага, – согласилась Алиса.
Женя быстро переоделась, заново уложила волосы, достала свои нарядные маленькие серёжки с искристыми стёклышками. Вот так. Теперь ещё деньги. А возьмёт она… сотню, нет, даже две. Гулять – так гулять! Конечно, в кондитерскую к мисс Милли и мисс Лилли, она всегда открыта, и… все магазины в воскресенье закрыты, только их кондитерская и… правильно! «Аппетит» старого Бакстона. Вот у кого «вкусненькое» мелкой фасовки и уже нарезанное. Как раз для воскресного ужина, к обеду Эркин вряд ли вернётся.
– Всё, пошли.
Они спустились во двор и вышли на улицу, запирая за собой все двери. Солнечный, но не жаркий и не ветреный день. Осень? Ну и пусть осень. Эркин уже вернулся, теперь – Женя улыбнулась – пусть приходит осень и жухнет трава.
На улице Алиса забыла про баульчик. Тем более, что она вспомнила брошенные мимоходом мамины слова про покупку «вкусненького». Посещением кондитерской баловали её нечасто, хотя сам по себе визит был для Алисы бременем. Приходилось изображать хорошую девочку, не болтать, не лезть и вообще… ничего интересного не делать, но зато там её угощали, и дома потом пили чай с, ну, необыкновенной вкуснятиной. И на Мейн-стрит обязательно ходили смотреть на игрушки, и мама никогда не торопила её, обсуждая с ней каждую куклу и каждую игрушку. Нет, такая прогулка заслуживает самого полного внимания.
К кабачку Гундосого подтягивались люди: вожаки ватаг, работяги, неизбежные шакалы. Правда, шакалы держались поодаль. Уж больно серьёзные люди собрались. Полезешь не вовремя – схлопочешь по уху, а руки тут тяжёлые и умелые. Собирались те, кто с декабря сами упрямо пробивались к жизни. Старые обитатели Цветного, что и тогда рабами не были, держались отдельно. Нет, ни явных ссор, ни серьёзных драк, но бывшие рабы водили свои компании, а и раньше свободные – свои. Так уж повелось.
По рукам ходили три бутылки: Андрея, Эркина и Гундосого, – и с десяток сигарет. На столе нарезанные толстыми ломтями две буханки тёмного хлеба и несколько вяленых рыбин. Немного на такую ораву? Так не пожрать, а поговорить собрались.
– Вон ты послушай, каково парням пришлось.
– Как ты сказал? Бифпит?
– Не слыхал о таком.
– А кто слыхал?
– Это где ж?
– А хрен его знает, нас привезли и увезли.
– Ну, понятно.
– Я вон тоже на лето нанялся и сбежал. Хрен с ними, с деньгами, жизнь дороже.
– Чего так?
– Да кормили одной баландой и спать в бараке, аж цепи наготове. Пошёл он с такой работой…
– Не, от пуза кормили.
– Да, лендлорд недельную засыпку честно отвешивал.
– А старший-то беляк?
– Ага.
– Ну, так везде положено.
– Много покрал?
– Не, ни хрена, мы сами кашеварили.
– Меченый небось над жратвой главный был.
– Ну, а как же.
– Не, мы по очереди. Нас двое, вот кто может от стада отъехать, тот и кашеварит.
– Лендлорд-то этот сильно прижимал?
– Не, в меру.
– А старший с руками не лез?
– Х-хо, мы ему сразу укорот дали.
– Толковый мужик, своё пахал без булды.
– Бывает.
– Да ни хрена, все они, беляки, на нашем горбу ездят!
– Заткнись, вон на завод мы прибились, там этот, ну, рука у него покалечена, пашет, будь здоров.
– Бывает.
– Беляк завсегда своё на нашего брата скинет.
– А ты не стой близко.
– Чтоб не докинул, что ли?
– Ну да.
– А в этом, как его, ну, в как ты его обозвал…
– Бифпите?
– Ну да. Хорошо погуляли?
– Да уж, как положено.
– Все три радости под завязку.
– Это какие?
– Не слыхал, что ли?
– Постой, парень, это пожрать, поспать и…
– В морду беляку дать.
– Ага, порадуйся тут, когда полиции навтыкали.
– Ну, на каждом шагу.
– Не, парни, ковбойские радости – это подраться, надраться и трахнуться.
– Ну, этого добра и здесь навалом, не стоило и ехать.
– Кабы только за этим, то да.
– Заткните его, он, акромя траха, ни об чём не могёт…
Гундосый посмотрел на Андрея. Тот кивнул, и Гундосый пустил по рукам ещё одну бутылку, а на стол кинул ещё пару рыб.
– Шикуешь, парень.
– А что ж? Пока есть – поедим, а когда не будет – так вспомним!
– Во, дело!
– Это ты верно!
– А тут как?
– На День Империи чудом пронесло.
– Потряслись, да-а…
– Не чудом, а русские не дали.
– Ага, кольцом вокруг Цветного встали, свора и не полезла.
– А тех бедолаг забили.
– Одного, грят, русские увезли.
– Ну, его счастье.
– Ну да, от пули, грят, смерть лёгкая.
– Сколько раз пробовал?
– Да они сами дурни, на хрена они к шлюхам, ну, тем беляшкам, полезли?!
– Ты что, головой приложился?! Поле-езли, послали их.
– Я тебя пошлю, ты пойдёшь? А они…
– Я свободный, а они…
– И давно?
– Чего давно?
– Свободный.
– А, как и ты.
– Ну, так и заткнись. Белый гаркнет – ты в штаны наложишь и волю его сполнять побежишь.
– А ты нет?
– И я. Так что нечего, все мы такие.
– А парням не повезло.
– Да, что уж тут…
– Ладно, не нашей ватаги…
– Так, помянем, что ли?
– Тебе лишь бы в глотку влить…
– Голову ему рыбью в пасть воткни, чтоб заглох.
– А с работой как?
– А никак.
– Было хреново…
– И лучше не стало.
– Бога моли, чтоб хуже не было.
– А с чего хуже?
– Станция, дрова, ну, и на рынке поворочать, больше ничего нет.
– И не б-будет!
– Выкинь его, пусть полежит.
– Так что, крутитесь, парни.
– Другой работы беляки не дают.
– В имениях только ещё…
– Да, приезжают тут, нанимают.
– А там чего?
– На уборку если, так мороки много, а кормёжка плохая.
– Поганая это работа, помню…
– А кто не