Может быть, хотите сказать мне еще что-нибудь на прощание?
С у л ь м а (подумав). Пожалуй, только то, что если доведется еще раз встретить вас, то уже не буду так по-дурацки удирать, как позавчера…
И о а н н а. Абсолютно правильно. Поверьте мне, я в самом деле уже не тот человек, которого вы встретили позавчера…
Молча смотрят в глаза друг другу. Внезапно правая дверь открывается, входит К л ы с ь, средних лет, инвалид — нет правой руки.
К л ы с ь. День добрый, Сульма. Люди говорят, здесь кто-то из старых владельцев появился… Может, то вы?
И о а н н а. Если из старых — так ведь сразу видно, что я.
К л ы с ь. Меня зовут Клысь. Хоть вы из старых, но я вижу, что молодая, значит, про Клыся, стало быть, не слыхали… Так я вам скажу несколько слов… (Левой рукой поднимает правый рукав.) Вот здесь ничего нет. Было, а теперь нет. За два года до войны мы, батраки, собрались бастовать. Мало что жалование было нищенское, так еще пан Вельгорский махлевал и его не выплачивал. Вот мы и не вышли на работу. Тогда Вельгорский вызвал штрейкбрехеров и полицаев. Мы, понятно, прогонять их, а полиция на нас с дубинками, мы — за камни, полиция — за винтовки. С того времени… вот, отняли правую.
С у л ь м а (сурово). Было, было так. Только, Клысь, зачем ты сейчас-то про это?
И о а н н а (смущенно). Вот именно, чем я могу теперь…
К л ы с ь. Не о том речь. Только как я услышал, что появился кто-то из старых хозяев, то подумал: пойду погляжу, кто и зачем пожаловал? Потому что, если что, паненка, так у меня еще левая осталась…
И о а н н а (нервно шарит в сумочке, вынимает две бумажки). У меня немного… но возьмите хотя бы эти двести… (Тише.) Моего отца нет уже в живых…
К л ы с ь (пристально смотрит на Иоанну). Так вы — дочка? Значит, правду люди говорили… Спрячьте-ка свои бумажки, ну… Я пришел только посмотреть, в глаза поглядеть… Напомнить, что есть такой Клысь… Так что спрячьте бумажки. (Кивнул головой, идет к двери, на пороге оборачивается.) Я пришел посмотреть, сказал свое, а теперь уж пойду… А все-таки зачем сюда вы пожаловали, по какому же делу?
И о а н н а (очень тихо). Зачем? Зачем? Почти за тем же, за чем и вы — увидеть, посмотреть…
К л ы с ь, кивая головой, уходит в правую дверь; почти одновременно из двери на террасу, осторожно ступая, появляются: Б р о ж е к, ему около сорока пяти лет, за ним Б р о ж к о в а, ей тридцать пять; она ведет за руку тринадцатилетнего Я с е к а; останавливаются на пороге, ждут.
(Заметив их.) Пан Сульма! Кто эти люди?
Б р о ж е к (низко поклонившись). Мы, паненка, Брожки… Франэк, Ягна и вот он мальчонка, значит, Ясек, сын вроде бы… (Глупо хихикнув.) Не узнаете? А ведь все знают!
И о а н н а. Ничего я не знаю, ничего.
С у л ь м а (подходит к Брожеку, вполголоса). Одурел, Брожек, что ли? Убирайтесь отсюда! Молодая хозяйка ничего не знала и незачем ей знать!
Б р о ж е к (хихикая). Не знала? Так я ей сейчас… (Выталкивает Ясека на террасу, прикрывает дверь.) Ясеку не надо слушать. Мы привели его только показать, что он есть, жив… Эх, паненка, и сорванец он, сладу никакого с ним, а уж обжора! Не напасешься…
Б р о ж к о в а. Весь в отца, паненка!
Б р о ж е к. То-то и оно! В пана отца!
И о а н н а. По вас не видно, что вы обжора!
Б р о ж е к. А разве я про себя говорю! Здесь был пан Квапиньский, управляющий… Вот в кого Ясек обжора.
Б р о ж к о в а. В него, в него. Мужчина был пан управляющий — что твоя печка, большой да горячий…
Б р о ж е к. В те годы вы, паненка, еще в школу ходили. Сульма должен помнить, что тот управляющий выделывал с девчатами…
И о а н н а. Пан Сульма! Что им от меня надо? Скажите, пусть уходят!
Б р о ж е к (торопливо). А мы только напомнить. Вы, паненка, наверно, знаете, где теперь тот управляющий Квапиньский, может, видитесь с ним? Так уж замолвите словечко, скажите, что Ясек жив, растет и жрет не хуже большого… Да и одежонка бы какая пригодилась…
Б р о ж к о в а. То-то и оно! Ежели бы пан управляющий вспомнил те годочки, может, облегчил бы нам…
Б р о ж е к. Только затем мы и пришли. Пойдем, Ягна, не станем больше надоедать. Пусть только паненка запомнит. Вот тут бумажка с нашим адресом…
Кланяются, уходят.
И о а н н а. Пан Сульма, что все это значит? Сначала какая-то баба пришла, потом Клысь, теперь эти… Какие-то призраки, старые обиды, мерзости. Откуда они узнали, что я здесь?
С у л ь м а. Понять не могу… Не иначе как моя старуха сболтнула кому, и понеслось по хатам…
И о а н н а. Но у меня нет ни малейшего желания сгорать от стыда… даже не знаю за что. За прошлое, которого нет, за пакости того управляющего! Какое мне до всего этого дело?
С у л ь м а. Не сердитесь, паненка, но я вам вот что скажу… Вы-то помните только хорошее в этом доме, а люди — всякое, вот из-за вас все прошлое и полезло наверх!
И о а н н а. Надо скорее бежать. Подумать только: сюда я пробиралась словно вор в чужой дом, а бежать должна как даже не поймешь кто. Передайте мой привет директору. Скажите ему… Ох, опять идут!
На террасе М о р г о в я к, Я ж и н а и Г н а т, тихо о чем-то переговариваются.
С у л ь м а (быстро направляется к ним). Что вам надо?
М о р г о в я к. Мы не к вам, мы к паненке.
С у л ь м а. Какой паненке? Никого здесь нет.
Г н а т (хмурый, красивый мужик лет тридцати, в офицерских сапогах, быстро протискивается в дверь). Не валяй дурака, Сульма. Давай сюда, Морговяк! (Иоанне.) Мы к вам, паненка, делегация.
Все трое становятся в ряд, снимают шапки. Сульма, нервничая, наблюдает со стороны.
И о а н н а. Какая делегация? От кого?
М о р г о в я к (степенный, около шестидесяти лет). Делегация от народа, стало быть, порядочных хозяев… Пришли мы поприветствовать паненку в ее доме, спросить о здоровье…
Г н а т (решительно). Поговорить о том, о сем…
Я ж и н а (немного моложе Морговяка, униженно). Вот-вот… разведать, как там на белом свете будет?
И о а н н а. Откуда вы узнали, что я здесь?
М о р г о в я к. От людей, паненка, от людей! Баба его, Сульмина, разболтала еще вчера поздним вечером, и загудели по деревне — в усадьбе объявилась паненка Вельгорская… Гнат хотел было тут же ночью идти, да неловко вроде, к тому же, сказывали, паненка заночует… Так мы решили с утречка пораньше…
Я ж и н а. Директора и так нет, поехал, говорят, в Познань, а утром завсегда приличней…
И о а н н а (насмешливо). В Познань!
Г н а т. А я так скажу: ночью надобно было, ночью разговор сподручнее вести… (Остановил на Сульме тяжелый взгляд.) Не всем про это знать надо.
И о а н н а. Хорошо еще, что вы не всю деревню привели.
Г н а т (мрачно). Э-э-э, что там вся