– Вы, господин начальник, сами лучше знаете. Где уж мне, несчастному арестанту…
– Вон отсюда!
– Рад стараться! – И на прощание Гром еще раз щелкнул каблуками.
С довольным видом Гром шагал через двор и ухмылялся. Удалось разозлить надменного начальника тюрьмы и, главное, вырваться на часок из камеры, где время тянулось так уныло и однообразно. У входа в корпус началась обычная церемония: конвоир Грома позвонил – часовой впустил арестанта. Первым делом тщательно запер дверь и затем с головы до пят обыскал, лишь после этого крикнул надзирателя второго этажа. Как раз в это время коридор мыл уголовник, передавший Парабеллуму записку. Когда Гром проходил мимо, тот, не разгибая спины, шепнул:
– В шестидесятую бабенку привели! Пурмалис!
Только в камере Гром пришел в себя от удивления. Первым чувством была радость – ведь шестидесятая одиночка находится на этом же самом этаже, в конце коридора, и теперь можно будет без труда поддерживать связь. Когда Дина узнает, что по соседству сидят старые знакомые, у нее будет легче на душе. Однако немного погодя Гром забеспокоился. Где это слыхано, чтобы женщину помещали в мужской корпус? Ведь это строго-настрого запрещается тюремными инструкциями, все параграфы которых он знал наперечет, так как не раз приводил их в своих жалобах. Если уж решились их нарушить, значит, на то было особо важное основание.
Пытаясь докопаться до причины этих странных действий администрации, Гром вдруг вспомнил про Лихеева. Встретив в канцелярии своего истязателя, он не придал этому важного значения – мало ли по какому поводу помощник Регуса может болтаться в тюрьме! Зато теперь присутствие Лихеева больше не казалось ему простой случайностью. Не было ли тут прямой связи с перемещением Дины? В голове теснились всяческие догадки, но ни одна из них не годилась. И тогда он вспомнил обрывок разговора Лихеева с начальником тюрьмы, донесшегося до него через дверь кабинета. Ведь он явно расслышал слова «военное положение»…
Гром задумался. Брошенная им бомба отправила на тот свет казачьего сотника. Теперь предстоит и самому отправиться вслед за ним. Однако хуже то, что смертный приговор, очевидно, грозит и сестренке Фауста. Во время нападения на банк убит полицейский. И царский суд наверняка обвинит в убийстве всех участников без исключения.
Как бы там ни было, об этой новости надо сообщить обоим товарищам. Убедившись, что «петуха» поблизости в коридоре не слышно, он постучал в стену. Тотчас раздался ответный сигнал: «Слушаю».
Хотя Гром никогда не видел «телеграфа», как обычно называли соседа по камере, тем не менее он знал о нем все. Даже мог представить себе его внешность. Коротая время, они, перестукиваясь, рассказывали друг другу не только важные тюремные новости, но и разные мелочи.
Не прошло и пяти минут, как известие долетело до сорок восьмой камеры. Парабеллум только пожал плечами. Убежать отсюда и передать деньги в руки Робису – вот единственное, что теперь занимало его мысли. Зато Лип Тулиан умел воспринимать и оценивать события шире. Он вдруг остановился посреди камеры. Пришлось остановиться и Парабеллуму, который непрерывно шагал из угла в угол, – вдвоем в этой тесноте невозможно разойтись.
– Послушай, Парабеллум, вдвоем бежать мы не можем!
Парабеллум зло уставился на Липа Тулиана:
– Попробуй только сдрейфить!
– Пойми меня правильно! Из того, что ты придумал, ничего не выйдет.
– Должно выйти!
Лип Тулиан отступил – так грозно взглянул на него Парабеллум.
– Да ты хоть дай договорить! – взмолился Лип Тулиан. – У меня есть другой план, он гораздо лучше. Чем больше народу будет с нами, тем больше шансов на удачу. Прихватим с собой Грома и Дайну. Легче будет разделаться с «петухами».
– С женщиной возиться – лишняя морока!
– Но ведь и ей грозит смертная казнь! – настаивал Лип Тулиан. – Мы не можем бросить ее здесь!
– Ладно, – пробурчал Парабеллум подумав. – Пиши! Посмотрим, что они нам ответят!…
На лице Липа Тулиана заиграла неподдельная радость.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ,
в которой другие вынуждены бежать
1
– Атаман не появлялся? – спросил Брачка, едва переступив через порог.
Робис устало покачал головой.
– Эх, побежать бы мне тогда за ним! – вздохнул Брачка. – Не надо было бросать его одного.
– Не твоя вина, хотя, в общем, конечно, так было бы лучше, – хмуро взглянул на него Робис. – Кто знает, что он еще выкинет!
– Послушай, Робис, а если мне все-таки сходить к Атаману? – В голосе Брачки прозвучала просьба, что-то вроде надежды.
Робис строго сказал:
– Никуда ты не пойдешь! Он сам порвал с нами. Пусть сам и приходит, если хочет. Мы за ним бегать не станем!
Приоткрылась дверь, и Лиза протянула Робису газету:
– Вот свежая газета. Я сейчас иду в лавку. Вам ничего не надо?
– Как же, надо! Купи пару пушек, – мрачно пошутил Брачка.
Лиза улыбнулась:
– Слишком много захотел.
С тех пор как Грома из тайной полиции перевели в тюрьму, к Лизе снова вернулась способность улыбаться. Тюрьма, конечно, не слишком приятное место. Но знать, что твой муж подвергается пыткам в «музее», во сто крат тяжелей. Редко кто из революционеров минует тюрьму, и Лиза не имеет права плакать больше других жен и матерей. Вместе с другими Лиза надеялась на то, что пламя революции скоро охватит всю страну и освободит тех, кто томится в тюремных застенках. С каждым днем крепла эта надежда. Ею жили и те, кто сидел за решеткой, и те, кто тосковал о них на воле.
Лиза постоянно думала о Громе, но в то же время она не забывала, что на ее попечении находятся три боевика.
– Лиза, у меня к тебе небольшая просьба, – сказал Робис. – Когда купишь все, что тебе надо, зайди к Атаману, узнай, что у него делается.
Он старался говорить спокойно, однако хозяйка «коммуны» почувствовала в его голосе тревогу.
– Что-нибудь случилось?
– Нет, просто так.
Когда Лиза ушла, Робис обратился к Брачке:
– Не хотел зря расстраивать Лизу. Погляди, что тут написано. – И он протянул Брачке газету.
«Вчера неизвестные злоумышленники попытались ворваться в тюрьму. Стража своевременно заметила их и подняла тревогу. После короткой перестрелки бандиты были вынуждены бежать, бросив приставленную к стене лестницу. Возле лестницы валялся белый форменный китель. Других улик не найдено».
…Когда Лиза вышла на улицу, ее вдруг охватило безотчетное предчувствие надвигающейся беды. Может быть, потому, что в парадном она встретила мужчину, который внимательно изучал висевшую там доску с фамилиями жильцов и который бросил на нее странный, слишком пристальный взгляд. Лиза остановилась и оглянулась. Тесный двор, отделявший четырехэтажный дом от невысокого флигеля, сегодня казался особенно тихим и спокойным. В щель полузакрытых ворот шмыгнула пестрая кошка, обнюхала Лизину сумку, разочарованно чихнула и улеглась погреться на крыльце. На обычном месте, в окне третьего этажа, поблескивала бутылка – знак того, что все в наилучшем порядке.