Оттерпул, у них родятся дети, и первые несколько лет они будут жить в городе, а когда детям настанет пора идти в школу, переедут в Вестчестер. В Верхнем Вест-Сайде всегда было много мамочек с колясками, поэтому им с Эми казалось – именно там и стоит начинать совместную жизнь. Их холостые друзья жили в центре, зато владелец местной химчистки знал Боба и Эми в лицо. Они ходили в ближнюю бакалейную лавку, и тамошний паренек-доставщик по утрам приносил им кофе, а вечером – мороженое «Бен и Джерри». Славное было время, но потом оно закончилось. Это произошло в индийском ресторане неподалеку от квартиры Боба. Эми ушла, а ресторан по-прежнему на месте.
– Люблю Центральный парк, – ответил Боб.
– И я, – сказала Труди. – В Куинсе тоже есть парки. В Форест-парке можно покататься на карусели и на лошадях. – Двадцать три года. Болтовня, улыбки, старательно подводящие к кульминации вечера, необходимость делать вид, что он не исчезнет сразу после этой самой кульминации. С каждой минутой Боб чувствовал себя все более подавленным.
На следующее утро они вышли из ее дома: Боб во вчерашней одежде, Труди – одетая как стажерка только что из колледжа. Волосы девушки были влажными после душа. Она порылась в сумочке, проверяя, на месте ли ключи. Боб в это время подглядел на почтовом ящике ее фамилию, написанную от руки зеленым маркером: «Катузи, 7Г».
– Станция метро в трех кварталах отсюда, на Сорок шестой улице, – сказала Труди с видом местной жительницы. – Но если хочешь взять такси, можем вместе дойти до Стейнвей-холла.
Боб решил, что готов провести еще немного времени с Труди Катузи, поэтому они отправились к Стейнвей-холлу. Едва он поднял руку, чтобы поймать такси, как кто-то его окликнул:
– Боб?
Он обернулся.
Это была Эми.
Такси остановилось, однако Боб жестом показал, что не будет садиться.
Она оказалась выше, чем он запомнил, глаза расставлены шире, кожа чуть увяла из-за солнца и возраста. Если бы он случайно увидел ее на улице, то не узнал бы. Эми выглядела усталой, словно пропустила много безмятежных ночей, которых у Боба за прожитые в одиночестве годы накопилось бесчисленное количество. Ей было сорок, как и ему. Он уже не помнил, когда в последний раз встречался с ровесницей.
Эми толкала перед собой коляску, в которой сидела дочь. Сердце Боба с безмолвным криком заметалось в груди, словно птица в клетке.
– Привет, – машинально проговорил он. – Эми! Вот это встреча! Как дела?
– Хорошо, – ответила она. Они обнялись. – Я ужасно выгляжу без макияжа.
– Ты выглядишь прекрасно.
Завязалась неловкая беседа. Ты здесь живешь? Да, за углом, а ты? По-прежнему в Верхнем Вест-Сайде. Ах да, это Труди. Труди, это Эми. Здравствуйте, приятно познакомиться. Мне тоже. Надо же, Боб Смит. Эми Оттерпул. А кто это здесь у нас? Это Эмили. Привет, Эмили. Какая славная. Да уж, вчера вечером мы были особенно славными. Еще какими.
Десять минут спустя, в такси, следующем по направлению к мосту Пятьдесят девятой улицы, Боб взглянул на Труди, которая понятия не имела, чему стала свидетельницей. Она перехватила его взгляд.
– Это твоя коллега?
– Бывшая девушка.
– Правда?
– Правда.
– Серьезно?
– Серьезнее некуда.
– Я имела в виду, у вас были серьезные отношения?
Сила притяжения их любви до сих пор придавливала Боба к земле.
– Очень.
– Когда это было?
– Не помню. Лет четырнадцать назад. – Четырнадцать лет назад он был тем же Бобом, с теми же футболками, кофейными кружками и мебелью, что и сейчас. Четырнадцать лет назад Труди ходила в школу. – Очень давно.
– Вот это да. Теперь у нее ребенок. Странно, правда?
– Давай сменим тему. – Голос Боба дрогнул. – Лучше поговорим о тебе! Значит, ты менеджер по работе с клиентами?
Остаток пути он вполуха слушал болтовню Труди. Наконец они вышли перед Центральным вокзалом, неподалеку от ее офиса.
– Было здорово, надо повторить. У тебя есть мой номер, – сказали они друг другу, потом людской поток занес Труди внутрь небоскреба, и на этом все было кончено.
– Ну что вылупился?
– Нет! Я места себе не нахожу! Каково это – провести ночь с двадцатитрехлетней? Она поддалась твоим вампирским чарам?
– Она хорошая девушка. Мы славно провели время.
– А тебе не приходило в голову, что двадцать три года назад ты мог переспать с ее матерью и она твоя дочь?
– Фу! Нет. Кстати, про дочек. Сегодня утром я встретил Эми.
– Вот это да! Правда????????????
– И ее дочку. В Куинсе, на улице. Мы поболтали. У нее все в порядке. Рад был ее повидать.
– Угу. И теперь ты, очевидно, сорвешься.
– Разве это так очевидно?
– Ну конечно.
– Потому что я сорвался в прошлый раз, когда узнал, что она беременна?
– Раз уж ты сам об этом вспомнил, то да. Кстати, не знаю, что именно произошло, ведь ты так толком и не рассказал. Но ты удалил аккаунт в фейсбуке.
– Я давно хотел это сделать, ты же знаешь.
– Угу. Кажется, в деле фигурировала игрушечная железная дорога.
– Я рассказывал про железную дорогу?
– Упомянул. Пожалуйста, не заставляй меня рыться в тоннах твоих сообщений.
– Ладно, там действительно фигурировала железная дорога, я сорвался, и давай забудем об этом. Но сегодня я увидел Эми… Рано или поздно это должно было случиться, – заметил Боб, хотя в глубине души надеялся, что подобное не произойдет никогда. – Я удивлен, что мы увиделись только через четырнадцать лет. Я был с Труди, поэтому толком пообщаться не удалось.
– Ах, ты был с Труди? Как интересно! И что Эми подумала про Труди?
– Они теперь лучшие подружки. Договорились встретиться на следующих выходных.
Она ответила не сразу.
– Не будь банальным, Пятерка.
– Я банален только для тебя, Двойка.
Боб снова отложил телефон. Встреча с Эми длилась не дольше трех минут, только это все равно что три минуты подержать слиток плутония. Настоящая болезнь еще не началась.
Билл провел утро в величественном здании на Ист-ривер, в котором некогда располагалась фабрика по изготовлению жевательной резинки. Из панорамных окон открывался вид на зазубренную линию горизонта над Манхэттеном. Ради такого вида стоило покинуть Манхэттен, ведь его красотой можно насладиться только с другого берега реки, – если, конечно, ты готов смириться с долгой дорогой и еле заметным запахом кленового сиропа, не выветрившимся даже через десятилетия после того, как на фабрике выпустили последнюю жвачку.
Этот кабинет, который после подписания контракта станет принадлежать Биллу, был мозговым центром компании, в которой трудились шесть сотен работников, прилежных молодых пчел, жаждущих посвятить лучшие часы самых безмятежных лет своей жизни воплощению причудливых идей, придуманных или одобренных Заком и Биллом. Сотни мужчин и женщин