Читать интересную книгу Богоборцы из НКВД - Олег Смыслов

По-видимому, Барбюс ухватил главную мысль Сталина, которая руководила им при выборе нового псевдонима: на смену многосмысловому и целиком окрашенному мистическими восточными персидско-грузинскими мотивами Кобе, — псевдониму логичному для молодого, романтически настроенного революционера, владеющего знанием древней истории своей родины и думающего посвятить себя только ей и своему народу, — приходит в 1912 г. псевдоним руководителя революционным движением в огромной многоликой империи, задача которого состоит в том, чтобы выковать крепкую, стальную, железную партию, готовую к предстоящим боям».

Начиная с января 1913 года И. В. Джугашвили стал подписываться новым псевдонимом К. Сталин.

Революционерка Изабелла Георгиевна Морозова, вспоминая о подпольной работе в рабочем предместье Баку, где вёл революционную работу молодой Сталин, рассказывала: «Порой его поступки были действительно непонятны. Он отличался от своих товарищей прежде всего поведением: приходил на собрания неожиданно и так же неожиданно уходил, как правило, в разгар заседания, ночью. Во дворе дежурили люди, сопровождавшие профессионального революционера. Чувствовалось, что он больше доверяет своим друзьям, чем иным членам комитета. Объяснял просто: боится провокаторов, утечки информации». Такая осторожность смущала всех профессионалов. Когда на это обратили внимание, Сталин просто отшутился: «Бережёного Бог бережёт».

А однажды сказали с укором: «Если боишься, можешь не заниматься революционной работой».

Он отвечал: «Только глупый может быть неосторожным».

По мнению Волкошнова, в Гражданской войне Сталин стал более заметен.

«Он выполняет поручения Центрального Комитета партии, они сложны и ответственны». В Царицыне многие обратили внимание на его диктаторские замашки и «твёрдую руку». Многим не нравился стиль его работы. «Наиболее проницательные командиры не могли не почувствовать уже тоща, что у этого человека железная хватка, его трудно «столкнуть» на случайное решение, повлиять на его замысел», — пишет генерал. И вот ещё: «Как бы там ни было, личное участие Сталина в Гражданской войне отмечено не только исполнением им своих обязанностей комиссара двух наркоматов — по делам национальностей и государственного контроля. Оно заметно и в политическом, пропагандистском, и, собственно, в военном отношениях.

В ходе Гражданской войны Ленин часто использовал Сталина как чрезвычайного уполномоченного, направляемого для инспекции, проверки, выправления дела, получения подробной информации. (…)

Ленин, инструктируя, наставляя Сталина перед поездками на фронт, видел в нём не только члена ЦК, но и одного из представителей многонациональной страны, судьба которой в огромной степени зависела от союза России с другими советскими республиками. (…)

Роль политического руководителя в отдельных «главах» Гражданской войны Сталин исполнял неоднократно. Так, во время первой контрреволюционной попытки ликвидировать Советскую власть с помощью мятежа генерала Краснова Сталин по поручению Ленина вместе с Дзержинским, Орджоникидзе, Подвойским, Свердловым, Урицким принимал участие в организации обороны Петрограда, мобилизации сил для разгрома мятежников. По предложению Ленина Сталин выполнял конкретные задания по приведению в боевую готовность войск Петроградского гарнизона, строительству оборонительных рубежей, строительству отрядов Красной гвардии на заводах и фабриках.

Уже здесь многие имели возможность убедиться в напористости и непреклонности Сталина, диктовавшего распоряжения голосом, не терпящим возражений. Но одновременно наблюдательные партийцы замечали не только его напористость, но и мстительность, злопамятность».

При этом «перед войной, подбирая библиотеку для дачи, Сталин приписал для сведения исполнителей: «Прошу, чтобы не было никакой атеистической макулатуры!» — пишет С. Фомин. — Совершенно достоверно известно, например, что Сталин временами любил цитировать Библию. Бывало даже перед ближайшим окружением (разумеется, теми, кто мог это хоть в какой-то мере оценить) «гордился», что Грузия приняла Православие много раньше, чем Россия. Молотов вспоминал: «Мы все трое были певчими в церкви. И Сталин, и Ворошилов, и я. В разных местах, конечно. Сталин — в Тбилиси, Ворошилов — в Луганске, я — в своём Нолинске. […] Сталин неплохо пел. […] Ворошилов пел. У него хороший слух. Вот мы трое пели. «Да исправится молитва твоя…» — и так далее. Очень хорошая музыка, пение церковное». И далее: «…Церковные песни мы иногда пели. После обеда. Бывало, и белогвардейские пели. У Сталина был приятный голос…»

К слову, для Церкви Сталин — великий исторический деятель, который сделал и массу плохого, и массу хорошего… В двадцатое столетие царская Россия вступила отсталой страной с преимущественно сельским, безграмотным населением, с зачатками современной промышленности, с более чем узкой научной базой, и как всегда со скверно оснащённой армией… Затем Русско-японская, Первая мировая войны, две революции, Гражданская война, голод, полная разруха и одни враги… Именно после смерти Ленина Сталин принял это жуткое наследие. Не в пример другим, он очень скоро уяснил иллюзию мировой революции и, расправившись с оппозициями, объявил «о строительстве социализма в отдельно взятой стране»…

Григорий Любомиров, автор и режиссёр сериала о Сталине, говорит:

— После его смерти прошло уже больше пятидесяти лет, и его нельзя призвать к земному суду, потому что он уже прошёл суд небесный!

«И. В. Сталин искренне ушёл из духовной семинарии в революцию — многие так поступали в начале XX века, — считает автор статьи «Сталин и Церковь» Владимир Шкляев.

Что же могло быть причиной этого ухода? Ведь духовное училище он окончил с отличием, отлично начал учиться в семинарии, его приглашали петь в хор экзарха Грузинской православной церкви. Причина для большинства людей тогда была одна: в стране господствовал общий дух отступления от жизни по Евангелию. Церковь за время господства в ней светских чиновников всё больше приближалась к системе государственного чиновничества. (Как видим, институт «уполномоченных по делам церкви» придумали не большевики-коммунисты, а ещё православный царь Пётр I.)

Из неё стремительно уходил дух любви и самопожертвования. Это вынуждало выдающихся наших пастырей — епископа Феофана, епископа Игнатия (Брянчанинова) — уходить в затвор. Раздававший своё церковное жалованье бедным священник Иоанн Кронштадтский казался своим сослуживцам по меньшей мере странным. Над ним посмеивались. 20 лет не производили в протоиереи. Сорок лет беспорочной службы и активнейшей просветительской работы среди прихожан в удмуртских уездах не принесли священнику H.H. Блинову даже самой малой церковной награды.

Коща после революции 1905 года государь император Николай II предложил высшим иерархам церкви свою кандидатуру на служение в качестве патриарха (тоща готовился Поместный собор Русской православной церкви для избрания патриарха), они промолчали. Это означало отказ. Последующие события (1917–1918 гг.) показали причину этого молчания — почти все церковные иерархи изменили присяге, отступили от православного императора, присягнули масонскому Временному правительству.

В государстве, армии и народе пошатнулась вера, люди заботились только о своей корысти и безопасности. Вот что о том бурном времени писал в 1906 году святой праведный Иоанн Кронштадтский: «Вера Слову Истины — Слову Божию исчезла и заменена верою в разум человеческий; печать… в болыиинстве изолгалась — для неё не стало ничего святого и досточтимого, кроме своего лукавого пера, нередко пропитанного ядом клеветы и насмешки, не стало повиновения детей родителям, учащихся — учащим, и самих учащих — подлежащим властям. Браки поруганы, семейная жизнь разлагается.

Твёрдой политики не стало… все желают автономии, даже средние и высшие духовно-учебные заведения позабыли о своём назначении: быть слугами Церкви и спасения людей. Не стало у интеллигенции любви к Родине, и она готова продать её инородцам, как Иуда предал Христа… Правды нигде не стало, и Отечество на краю гибели…»

Всё это чистейшая правда. Более того, в России ещё в XIX веке революционно-демократический атеизм превратился в широкое движение передовой интеллигенции и оказал своё влияние на развитие русской демократической культуры. Уже тогда в России считали, что религия с неизбежностью отомрёт вследствие гибели эксплуататорского общества и замены его социализмом. И такие взгляды были достаточно широкими.

Например, Михаил Николаевич Тухачевский, родившийся в «оскудевшем» дворянском роде, в гимназические годы относился к религии так, как достаточно многочисленные его сверстники. В книге о нём Юлия Кантор рассказывает: «Есть заявление священника на педагогическом совете: «Тухачевский Михаил не занимается законом Божьим». Сёстры маршала вспоминали, что H.H. Тухачевский был атеистом и детей воспитывал в том же духе. Ему это удалось.